Большая Кавказская война (военно-политический роман)

потащат сразу на дыбу.
– На что вы намекаете?
Голос толстяка, как и прежде, был равнодушней ледника. Не видел он в Феликсе никого, кроме бутлегера. А бутлегеры – это кто? Это экономические преступники, ну ещё, разумеется, осквернители веры. Однако к новой вере толстяк относился не более чем с официальным пиететом, скорее, равнодушно, чем фанатично, ибо совсем недавно был начальником линейного отдела на станции Моздок в звании майора и своё теперешнее назначение рассматривал не только как недоверие новой власти, но и как понижение в должности. Поэтому он на службе не радел, а, что называется, тянул лямку да ещё под началом сил ООН, то бишь американцев. А под ними особенно не разгуляешься. Поэтому майору и его подчиненным ничего не перепадало, а здесь приличный куш сам приплыл в руки, впервые, между прочим, за всё время службы на границе и впервые за вторые сутки, как ушли американцы, и, похоже, единственный. Не воспользоваться им было глупо, люди майора не поняли бы. Вот он и прикидывал, как это половчее сделать, чтобы, во-первых, журналист молчал, а во-вторых, никто из своих не проболтался, ибо наверняка вреди них затесался религиозный фанат, а фанатов даже чеченцы не любят. Значит, следовало проскочить между Сциллой и Харибдой и остаться с кушем. Майор любил греческую мифологию.
– Ни на что. У меня дипломатические номера и документы.
– Да, документы в полном порядке, – равнодушно согласился майор.
Он ещё не решил, как поступить с журналистом, а действовал по старой полицейской привычке выведать как можно больше, авось пригодится.
– Тогда в чём дело? – воспрянул было духом Феликс, – и потрогал глаз, который пёк так, словно в него плеснули кислотой.
– Дело в том, что мы нашли в вашей машине алкоголь.
– Это не мой. Я вёз в гостиницу.
– Тонну алкоголя?! – ехидно спросил майор.
– Не тонну, а шестьсот литров.
– Какая разница. Алкоголь у нас запрещен. Исключение сделано лишь для иностранных представителей, в том числе и для журналистов на отдельных, оговоренных законом территориях. Всё остальное – является преступление, которым занимается шариатский суд, – майор посмотрел на Феликса с любопытством.
Интересно, как он вывернется, подумал он. Должен вывернуться, на то он и журналист. Феликс же понял его взгляд, как предложение к покушению на дачу взятки.
– Но я же его не пил! – воскликнул Феликс.
– От вас пахнет, – парировал майор.
– Я выпил на той стороне, – Феликс мотнул головой в окно, за которым гоголями ходили пьяные чеченцы, гордые тем, что поймали бутлегера.
– Надо было протрезветь, – веско сказал майор. – Может, вы специально выпили, как только пересекли границу, мы же не знаем.
– Понял, – покорно сказал Феликс. – Что мне делать?
– Я сейчас позвоню кое-куда, – взялся за трубку майор.
– Не надо звонить. Давайте договоримся, – тихо попросил Феликс.
– Давайте, – охотно согласился майор.
– Там почти двести тысяч долларов.
– Где? – удивился майор и даже вытянул шею, чтобы посмотреть в окно.
Кроме уныло тянущейся степи, в окне ничего не было видно.
– Машине и алкоголь стоят сто шестьдесят тысяч, – объяснил Феликс так, словно майор чего-то не допонимал. – Это всё ваше, плюс те пятьдесят тысяч, которые были у меня в барсетке.
– Хм-м-м… – недоверчиво хмыкнул майор и подумал, что так оно и есть.
– Это минимум, – соблазнял его Феликс. – А алкоголь продать можно дороже.
– А вас, конечно же, отпустить? – иронично осведомился майор.
– Да, – скромно подтвердил Феликс его догадку и потрогал разбитую губу.
– Слишком много народа вас видело, – сказал майор так, что Феликс невольно присмирел и подумал, что чего-то не понимает.
Зачем я ему, если есть куш?  
– Если не поскупитесь, то все будут молчать, – высказал своё мнение Феликс.
– Хм-м-м… – снова хмыкнул майор, соображая, вывернулся журналист или нет.
А ведь вывернулся, снисходительно подумал он. Ну да, собственно, это не имеет большего значения, деньги и так мои.
– Чеченец с врагом не договаривается, – отрезал майор и взялся за трубку.
– Ну что вам стоит, – сказал Феликс. – Я обязуюсь никому ничего не говорить, а там война начнётся.
– А откуда вы знаете о войне?! – оживился майор и даже подпрыгнул в кресле.
По роду своей прежней работы он привык выдавливать из жертвы все соки, добираясь до исходных корней человеческой низости, в этом отношении журналист ничем не отличался от другим людей.
– Об этом знает любая собака, – сказал Феликс упавшим голосом.
Майор посмотрел на Феликса в задумчивости, но трубку положил на место.
– Не сообщайте никому. Я уйду, а в Москве скажу, что меня ограбили русские пограничники, – предложил Феликс.
– А что... – удивился майор, – это даже интересно. А как вы себе это представляете?
Его позабавила сама мысль унизить русских руками же русского журналиста.
– Я пишу на тему коррупция в армии. Это мой конёк.
– Ах, да-да-да… Вы тот самый журналист, – майор бросил взгляд на пыльные документы, лежащие перед ним. – Я читал ваши статьи. Правильные статьи.
– Никто ничего не узнаёт, – соблазнял его Феликс.
Он почувствовал, что майор почти созрел.
– Ладно, – сказал майор, – предположим, я соглашусь. А где гарантии, что вы не напишете обо мне в своей газете?
– Я даю вам слово, что не напишу.
– Этого мало, – сказал майор. – Если бы вы были простым смертным… – и снова взялся за трубку.
Феликс почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Впервые его подвела профессия.
– Там, в паспорте мой адрес… – сказал он вдруг осевшим голосом.
– А что вы ещё можете предложить? – загадочно спросил майор.
– Я не знаю… – сказал Феликс, лихорадочно ища выход.
Не было выхода. Был один безысходный тупик, в который он влетел по собственной глупости.
– А родители у вас есть?
– А при чём здесь родители? – оторопело спросил Феликс.
– Для гарантия. Или девушка?
О Гринёвой Феликс забыл напрочь. Клин выбивается клином. О Гринёвой он ни разу даже не вспомнил, словно её не существовало. Но Гринёву нельзя было выдавать даже под страхом лишения живота. И вообще, толстый майор вёл странные разговоры, лишенные всякого смысла: груз с машиной в его власти, получается, Феликс ему не нужен? От этой мысли Феликс второй раз покрылся холодным потом.
– Девушка? – переспросил он, и вдруг понял, что заигрался, что дело зашло слишком далеко, чтобы о нём думать легкомысленно.
– Девушки у меня нет, – сказал он, неожиданно для себя окрепшим голосом.
– Ну во и видите, – осуждающе покачал головой майор. – Гарантий у вас нет. Что с вами делать?
Феликс подумал, что даже если отдать этому мерзавцу флешку, то это не изменит дела. Флешка – это бесценный подарок, если знать, как ею воспользоваться. Но в данный момент отдавать её бессмысленно.
– Алихан! – позвал майор.
– Да, начальник, – в дверь просунулась самая свирепая и самая небритая морда. Она измывалась над Феликсом с особенным удовольствием.
– Выводи!
– А можно я у него туфли сниму? Мне у него туфли понравились.
– Снимая! – великодушно разрешил майор.
– Разувайся! – велел Алихан, схватил Феликса за шкирку и вытряхнул из обуви.

***
Его вывели с прибаутками, пьяными шутками. Между делом сорвали куртку и ремень. Сняли бы и джинсы, но сами же их и порвали, когда били. Тыкали стволами в ребра и в спину, там, где почки.
– Ссать будешь кровью! – заглядывали с издевкой в глаза.
– А зачем ему ссать?! – глумились с другого боку. – В аду не ссут! А-а-а-ха-ха-ха!
Феликсу было всё равно, на мгновение он ощутил себя, как в детстве, когда, не желая обуваться, выбегал в одних носках во двор дачи. Только теперь под ногами попадались камушки, и хотелось ступать осторожно, только ему не давали, хотя тычков он уже не чувствовал. Потерял он ощущения. А ещё он почему-то думал о флешке, что её всё равно найдут, и что зря он её не уничтожил. А надо было.
Его ткнули в столб так, что из глаз полетели искры, но сознание он не потерял, а упал на колени. Руки ему связали той самой колючей проволокой, которую он так боялся, а она оказалось сущей ерундой по сравнению с тем, что в затылок тыкнули дулом и произнесли:
– Ну молись, русский!
Затем над ухом что-то щёлкнуло так громко, что передалось в кость, и всё то же голос сказал:
– Чёрт, осечка! Повезло тебе, русский!
Чеченцы снова зареготали, уперевшись в бока, довольные, как дети, и снова щёлкнуло, и снова зареготали:
– Вставь обойму-то!
– Сейчас, их бог троицу любит!
И вдруг всех их перекрыл зычный голос майора:
– Стой! Хватит! Ведите назад!
Перед тем, как поднять, на него помочились, и в его положении это стало спасением, потому что теперь его не били, а лишь стращали, брезгливо сторонясь и зубоскаля.

***
– Посадите в угол у окна! – велел майор, не отрываясь от трубы.
Феликс понял, что майор перед кем-то набивает себе цену – уж очень красноречивыми были его жесты и гордый вид. Затем он перешёл к делу и красочно описал картину захвата бутлегера. Затем вскочил и вытянулся в струнку.
– Есть! – произнёс он по-русски и крикнул: – Алихан!
– Да, начальник.
– Быстро привести пленного в нормальный вид!
– Зачем?!
– Я сказал!
– Рахман, почему такая честь? – удивился Алихан, свирепо, как показалось Феликсу, вращая глазами.
– Я сказал! – стукнул по столу Рахман.
– Не понял?
– Им заинтересовалось большое начальство. Он оказался птицей высокого полёта.
Казалось, майор с одной стороны сожалеет, что пистолет у Алихана дал осечку, а с другой – радуется, что не убил Феликса, потому что собственная голова дороже. Едва не обмишурился майор и теперь благодарил Аллаха за это, ибо за журналиста вступились такие большие люди, при разговоре с которыми майор невольно вспоминал все свои грешки.
– О! – гневно воскликнул Алихан и бросил Феликсу куртку. – Держи, собака! Потом заберу!
– Туфли отдай! – разлепил губы Феликс.
– Какие туфли, собака?!
– Отдай! – велел майор себе дороже будет.
В Феликса полетели туфли:
– Обувайся, урод!
– Алихан!
– Ну?!
– Руки ему развяжи.
– Что?..
– Руки, говорю, развяжи!
– Э-э-э… – произнёс с досады Алихан, перекусывая кусачками проволоку на руках Феликса. – Совсем ничего не понимаю!
– А тебе и понимать не надо. Убери людей в казарму и выставь часового! – велел майор. – Повезло тебе, – оборотился он к Феликсу, который массировал запястья, размазывая кровь, – правда, не знаю в чём.
– Это почему? – спросил Феликс.
Голова у него кружилась, и он не мог засунуть ступни в туфли.
– Потому что, – равнодушно сказал толстяк. – Сам увидишь.
В окно Феликс, действительно, увидел, как из бронированной машины, которая затормозила у КПП, выскочили люди в чёрном – шариатская стража, и через минуту его уже волокли в машину, вымещая злобу. Но Феликсу уже было всё равно, убьют, решил он, ну и пусть.

***
– Это что такое?! – закричал Александр Гольдфарбах, когда Феликса толкнули на стул в комнате с голыми стенами.
Александр Гольдфарбах тыкал Феликсу в нос тем, что осталось от флешки. Нора Джонсон со своей гневливой морщинкой между бровями согласно кивала головой.
Феликс криво усмехнулся: мешали выбитые зубы и рассеченная губа. Первое, что он сделал, когда его на минуту оставили одного в камере, сорвал флешку с ноги и раскусил её зубами. Зубы были не в счёт. Зубы были не нужны, тем более, что его действия не