Стоя в очереди за молоком, она незаметно наблюдала, как переступают аккуратные начищенные ботиночки человека, занявшего очередь за ней: то влево, то вправо. Он явно пытался увидеть ее лицо. От этого она еще ниже опускала голову.
- Эй, Сонька, чего тебе? Как обычно? – зычно гаркнула дородная продавщица в, не сходящемся на животе, белом халате.
- Да, - пролепетала Соня, протягивая ей свой оббитый эмалированный бидончик.
Потом выскользнула из магазина, отворачивая голову вправо, чтобы только не увидеть того, который стоял сзади. Свернув за угол, она пошла по Круглой. За ней зашуршали шаги.
- Девушка, да вы не бойтесь так, я нестрашный и неопасный, - послышалось сзади.
Она прибавила шаг.
- Ну вот, - голос разочарованный, - вы бы не могли мне помочь?
Она приостановилась.
- Я издалека, мест не знаю, может быть, подскажите, что тут есть интересного?
Она остановилась и даже решилась оглянуться, взглянула исподлобья. Высокий, приятный молодой мужчина, белозубая открытая улыбка, аккуратная стрижка, белая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей, черные отпаренные брючки.
- Ну вот, наконец-то, вы перестали убегать, - еще шире улыбнулся он и как-то быстро, но очень мягко перехватил из ее руки сумку с картошкой, - Я вам помогу, а вы мне расскажите об этих местах. Я в «Ленинградце» отдыхаю, вот первый день здесь. Да, кстати, меня Олег зовут. А вас как зовут?
- Соня, - пролепетала она.
Он сделал шаг вперед, и она послушно пошла рядом.
Пока они дошли до ее дома, перебравшись по гнущимся и пружинящим доскам через заболоченный ручей у самого его впадения в речку, поднявшись на холм и пройдя мимо вишневого сада, обсаженного, с целью защиты от соседских мальчишек, высоким и колючим кустарником, Соня узнала, что Олег приехал отдыхать из какого-то далекого северного города, что работа у него связана с геологией, что пробудет он здесь две недели и что он хотел бы с ней еще раз встретиться, чтобы она рассказала ему о здешних местах.
Около входа в дом он отдал ей сумку, она показала ему, как выйти со двора на Средний проспект и вниз через мост попасть в «Ленинградец». Он пообещал зайти за ней через три часа, потому что сейчас ей надо было готовить обед.
Вот так и началась история Сони и Чиполлинки.
Хотя было лето, Соня и ее отец продолжали жить в комнате в доме – сарай, давно покосившийся, прошедшей зимой не выдержал нагрузки снега и завалился набок, как будто прилегший отдохнуть путник. Отец, не так давно оправился от удара, но волочил ногу, да и рука одна почти не действовала. Некому было сарай поправить. Переехать было некуда, пришлось отказаться от дачников, хотя это было трудное решение, денег не хватало катастрофически - работала только Соня.
Отец опять начал выпивать, всего-то на полгода напугал его инсульт, а теперь все по новой, только не на зарплату, а на мизерную пенсию и на отнятые у дочери деньги.
Мама три года назад ушла туда, где, как надеялась Соня, много солнца, красивых лугов и добрых душ. Остались они с отцом, Константином Кулешовым, вдвоем.
Раньше он бил лишь жену, дочку совсем не замечал, только если попадалась под ноги. Теперь же, когда Соня выросла и начала донашивать мамины платья, застиранные, но бережно сохраненные и аккуратно, почти незаметно, заштопанные, а матери не стало, повадился и на дочь поднимать руку Константин.
После смерти матери и инсульта отца пришлось Соне бросить школу и окунуться в трудовую деятельность. Она работала уборщицей и в санатории «Северная Ривьера», и в детской библиотеке, в той, что на проспекте Ленина рядом с отделением милиции. В библиотеке после уборки пристрастилась она к чтению, уходя в красивые выдуманные мира и забываясь, отгораживалась на время от окружающего.
Хотя и называл отец Соню исключительно дурой, она не была дурой, скорее, как считали остальные - «не от мира сего». Замкнутая, без друзей и подруг, если не считать Ленку Ропшину, с которой они учились в одном классе и даже изредка проводили вместе свободное время. Но даже Ленка не понимала иногда вырывающиеся у Сони объяснения по поводу того, в каком виде и цвете ей иногда представляется окружающий мир.
Поэтому, если бы кто-нибудь увидел ее в тот день в обществе приятного молодого человека, то начал бы протирать свои глаза, не веря им.
Но так получилось, что прониклась Соня доверием к новому знакомому с первой секунды, таким он показался ей основательным, надежным, да к тому же он явился откуда-то из далекого неведомого мира, где есть полярная ночь и полярный день, где работают и живут сказочной жизнью совсем другие, отважные и благородные люди.
Верила Соня, что мир этих людей не окрашен в серо-мертвенный цвет мерзости и грязи.
Приготовив обед и, подав его в комнату, где за столом уже сидел еще трезвый и потому злющий отец, открыла шкаф, выбрать наиболее новое платье.
- Куда намылилась, сучка?
- Гулять.
- Я тебе сейчас погуляю! – угрожающе поднял он свой костыль. - Деньги проматывать!
Не слушая, она вынула платье и ушла к себе за ширму, разделявшую комнату на родительскую и детскую половины. Отец занялся едой и отвлекся от дочери, она успела переодеться и выскользнуть на улицу. Во дворе никого не было. Присела на лавочку.
Олег появился с букетом цветов, розы, это почти как шиповник, который растет на прибрежном песке и вдоль шоссе, но краше и стройнее. Щеки Сони зарделись ярким румянцем.
Выйдя со двора мимо колодца, повернули налево, через мост, через территорию «Ленинградца», перешли шоссе, вошли в «Северную Ривьеру» и через нее на залив.
Гуляли долго, Олег красиво рассказывал про свой город, про людей, про какие-то свои увлекательные приключения.
Эти прогулки продолжались несколько дней, потом, как-то незаметно, они забрели на танцевальный вечер в «Ленинградце». Соня никогда не бывала на танцах, даже в школе. Хотя Ленка Ропшина и учила ее танцевать на Авиационной в родительской комнате под песни Хиля, разносящиеся по комнате из стоявшего на четырех тонких ножках огромного приемника, по шкале которого можно было изучать географию: Берлин, Париж, Лондон и много-много названий других вовек недосягаемых городов.
Потом они перешли в номер Олега, где она впервые попробовала шампанское – сладенькая газировка, от которой кружится голова. Его разговоры стали более напористыми. Выяснилось, что она ему очень нравится, и что он увезет ее туда за полярный круг в чистоту снегов и прекрасных людей, что он уже написал об этом своей маме, которая ждет их с нетерпением. Он был нежен и умел.
Когда они расставались, в конце срока его путевки, он внимательно записал ее адрес, оставил свой и обещал написать, как только приедет, и потом она поедет к нему.
В последующие дни Соне казалось, что мир вокруг прибывает в каких-то нежно розовых тонах. Как будто целый день встает заря.
Писем не было, время шло и выяснилось, что ждет ее семью пополнение. Тогда решилась она Олегу написать, вдруг он записал ее адрес с ошибкой, или она в волнении что-нибудь не так сказала.
Ее письмо вернулось через две недели с отметкой, что такого адреса не существует.
Пошла Соня на почту, где работала мама одной из ее одноклассниц. Та, посмотрев какие-то справочники, объяснила Соне, что такого города не существует, а индекс – это один из индексов Ленинграда.
Сонин мир погрузился в кромешную темноту, как ночью. Ощупью нашла дверь, по улице шла, очень внимательно нащупывая дорогу ногой, а когда пришла домой, то включила свет, хотя комнату заливало полуденное солнце.
Родился Сереженька слабеньким и уж очень маленьким. Да это бы ладно, но и подрастая, он сильно отставал от сверстников и в росте, и в развитии. Соня частенько, глядя с состраданием во взгляде на маленького своего сыночка, вспоминала тот давний теперь уже эпизод.
…В тот день она была дома, а отец с Егором Николаевым сидели около старого, сколоченного еще при царе Горохе, столика во дворе и допивали, принесенное Егором. Соня всегда удивлялась, надо же, Егор такой еще вообще-то молодой, а пьет, не меньше ее отца.
- Слышь, Костик, тебя, говорят, можно поздравить скоро? С тебя приходится, - ухмыльнулся Егор.
- Ты чего это? – удивился Кулешов.
- Скоро дедом станешь!
- Ты чего ё…у дался? – навалился на стол Константин, уперев злой взгляд в собутыльника.
- Да остынь ты! – отпрянул Егор. - У Клавки знакомая в этой, как ее, в консультации бабской работает, она и рассказала про Соньку твою.
Константин поднялся, подтащил костыли, оперся о них и поволок ногу к крыльцу.
- Эй, эй Костик, ты полегче! – попытался преградить ему путь Егор.
- Отвали, допили уже, иди отсюда!
В доме отец застал Соню, склонившуюся в три погибели над помойным ведром, ее выворачивало изнуряющей тошнотой.
- Ах ты, сучка гребанная, вот как ты отравилась, оказывается! – с порога закричал Константин и сильно ткнул дочь костылем в спину, так, что она завалилась на бок.
Отец встал над ней, уперев костыль ей в грудь:
- Нагуляла, шалава, на что кормить собираешься? У-у прибью, потаскуха! – взвыл он и, опершись на один костыль, начал с остервенением лупить дочь другим, не разбирая, куда попадает, а Соня, сжавшись в клубок, пыталась защитить от ударов живот…
Может от этого он так медленно растет, да и говорить все не научается, думала Соня, глядя на, сидящего на ее кровати и теребящего ручонками старую изодранную куклу, сына.
Но самым удивительным и несуразным выглядела его голова, вытянутая вверх, одно ухо маленькое с завернутым верхним краем, а вторе большое и излишне лопоухое. А уж прическа, которой наградила природа Сережу, не поддавалась никакому объяснению – волосы у него росли только на макушке и чуть расползались ко лбу, виски и затылок были абсолютно голы.
Вот мама и подарила ему имя Чиполлино, чаще Чиполлинка, как-то, когда читала ему принесенную из детской библиотеки книгу с итальянскими сказками. Действительно с этим пучком непослушных, топорщащихся на макушке волос его голова напоминала по форме луковицу.
Из-за врожденной медлительности, слабости и неповоротливости не брали его соседские дети в свои игры, а, подрастая, как вы прекрасно понимаете, если не забыли собственное детство, избрали его объектом для шуток и издевательств.
Как-то, когда Сережа сидел на горшке на половине комнаты матери, в дом вернулся со двора Константин, не дождавшийся кого-то из друзей, ушедших в магазин за бутылкой да не возвратившихся.
- Опять вонищу развели! – взревел он. - Хватит уже, пусть в нужник ходит, ублюдок твой!
- Ты что, он же маленький еще! – загородила собой сына Соня.
- Я сказал, хватит, дышать нечем! Мужик он или нет, пусть как люди ходит, засранец, мать твою!
Соня через пару дней нашла где-то детский стульчак, который очень удобно ложился на края дырки в дворовом туалете и научила Сережку забираться на него. Начал сын приучаться потихоньку к взрослой жизни. Деловито топая по лужам тропинки к спрятанному от глаз в глубине двора сооружению, неся в руках свой личный стульчак, вставал на цыпочки, поворачивал прибитый к двери кусок деревяшки, открывал дверь, заходил внутрь, поворачивал такой же запор изнутри и, сопя и пыхтя, забирался на высокий для него постамент.
Тут проявил изобретательность сосед со второго этажа – Сенька. Привязал тонкую бечевку к внутреннему запору
