_
Лариса Аркадьевна накрыла стол для гостей сына на кухне и ушла по своим делам.
- Ты, главное, не отчаивайся! – Степан, как самый трезвый, сидел на разливе.
- Да! – поддакнул Лёха Лопатин и сфокусировался на горлышке бутылки и своей рюмке, в которую упали последние капли. – Держись!
Константин вытянул вперёд руку с растопыренными пальцами, между которыми тут же оказался гранёный стаканчик.
- Вам, мужики, легко так говорить. А вы пробовали хотя бы день прожить с завязанными глазами? Уверяю вас – скотское состояние, – он залпом выпил водку и продолжил. – Вокруг одна темень. Постоянно натыкаешься то на стол, то на кресло, то на дверной косяк. Хлеб отрезать и то проблема! Читать нельзя, телевизор не посмотришь…Как дурак сидишь и не знаешь, чем заняться. А чем займёшься, если всё из рук валится? Ничего у меня делать не получается. В туалет на очко и то, как баба сажусь, боюсь промазать…
- Хорошо, что хоть это можешь, а то моему деду после паралича полгода судно подсовывали, - поддержал разговор Ванька. – Он пусть и видел, а толку-то от этого? Принеси, подай… Глядел целыми днями на потолок – вот и всё занятие.
- И всё из-за бабы! – зло прошипел Константин. – Из-за неё всё бросил, в Москву съездил, денег заработал, хотел, как лучше… а она! Дура!
- Точно! – Лёху основательно развезло. – Все бабы – дуры! Я своей объясняю: у меня творческая натура. Свободный художник я! Я не могу работать от звонка до звонка, потому что во мне начинает умирать муза! А она: ребёнка кормить надо! Ну что мне делать, если сегодня нет в моей душе полёта?
- Всю жизнь её любил! Всю жизнь! А она хвостом вильнула и к богатенькому под бочок! Кто её теперь из этой тюряги вытащит? Вот и будет до старости на своём поместье сидеть, боясь нос высунуть, – продолжил о наболевшем Константин.
- Ты по Симке не убивайся, – Степан откупорил следующую бутылку. – Она – колдунья. Могла совсем тебя до могилы довести. Так, что скажи спасибо, что легко отделался.
- Спасибо, – язвительно улыбнулся Костя и, неуклюже махнув рукой, снёс со стола несколько тарелок.
- Ты поаккуратней. Лариса Аркадьевна ругаться будет, – испугался Иван.
- А ну её! А по поводу Серафимы: она всё равно должна стать моей. Просто одурела от денег городского щёголя и всё тут! Мы по судьбе должны быть вместе! Мужики, скажите, почему мне так не повезло? Что я плохого сделал? Я что – плохой человек?
Собутыльники энергично замотали головами:
- Придумал тоже!
- Не бери в голову!
- С чего ты взял? Перестань!
- Я же ни в чём не виноват. Ни в чём! А остался без глаз. Я стал слепым, ребята! Как мне дальше жить? Меня всего лишили! Всего! – Костя разрыдался пьяными слезами.
Друзья нахмурились и, засопев, закурили.
- Ладно, хоть жив остался… - вякнул Степан.
- Жив? – Костя, покачиваясь, смотрел на него пустыми глазницами. – А на кой мне нужна такая жизнь? Скажи, Стёпа! Нет, ты скажи! Да я врагу не пожелаю оказаться в таком дерьме! А ты – «жив»!
- Ладно-ладно, не ссорьтесь, – Иван с укором зыркнул на Степана. – Давайте ещё по маленькой пропустим на посошок и разойдёмся. Мне, честно говоря, идти бы надо, да и Лёха совсем видно устал.
Лопатин сидел с остекленевшими глазами и натянуто улыбался. Степан, посмотрев на него, подумал и согласился.
Костя слышал, как Иван со Степаном, поддерживая под руки Лёху, вышли из квартиры и затворили за собой дверь. Он поводил над столом рукой, ища недопитую бутылку водки.
- Ушли, - заскорбел хозяин. – Вместе ушли, а я опять один остался. Один в четырёх стенах. Как в камере. У них хоть по плохонькой, но бабе есть. А у меня никого нет. И не будет.
Он отхлебнул из бутылки горькую и занюхал рукавом.
«Почему жизнь – такая скотская штука? Почему мне всё время не везло? Почему, за что бы я ни взялся, всё получалось шиворот-навыворот? Жил, как все; в армии «оттрубил», как все; баб было, как у всех; веселился тоже, как все! Так какого чёрта? Почему все живы-здоровы и имеют семьи, а я оказался в «пролёте», на самом дне нужника? Причём, сейчас этим «всем» откровенно наплевать на меня! Сдохну – и через год меня все забудут!»
Константин всё больше раздражался. Похлопав по карманам брюк и рубашки и не обнаружив там сигарет, он впал в ярость. Изрыгая мат, невменяемый хозяин стал шарить руками по столу. Слетело ещё несколько тарелок, разбившись на множество мелких осколков.
- Чёрт! Будь всё проклято!
Не выпуская бутылки из рук, он встал и по коридору прошёл к входной двери, открыл её и позвонил соседям. У соседей было тихо. Постояв немножко, Константин вернулся в свою квартиру, грязно выругался, костеря всех на свете, залпом допил водку и упал.
Он очнулся поздним вечером на своём диване. На кухне в мойке бежала вода и тихо побрякивала посуда. Костя приподнялся на локте и снова откинулся на подушку: нестерпимо болела голова. Постанывая, он с трудом сел, встал и, придерживаясь за стены, поплёлся на кухню.
- Ты давно пришла?
- Давненько. Прибралась уже. Зачем посуду-то побили?
- Не ругайся. Это я. Не нарочно. Башка гудит. Опохмелиться бы.
- Сейчас чайник поставлю. Полечу тебя.
Константин сел за стол и подпёр тяжёлую голову рукой:
- Что новенького в посёлке?
- Ничего особенного. Всё, как прежде. Это в городах каждый день что-нибудь да происходит, а у нас всегда тишь.
- Ты на работу, когда пойдёшь?
- Завтра с утра на приём, потом больница.
- Сейчас спать ляжешь?
- Нет. Я с огорода целый рюкзак кабачков притащила. Надо икру делать. Половину переработать бы, а другую половину на завтра оставлю. Сегодня все грядки в порядок привела, а то смен нахватала и про огород забыла.
- Сказала бы Лизке…
- Некогда ей, у неё своя жизнь.
Засвистел чайник.
- Я тебе спиртика в горячий сладкий чай плесну, сразу легче станет.
Трясущимися руками Константин поднёс ко рту большую кружку и отхлебнул.
- Ох! Горячо!
- Ты потихоньку пей, а то язык спалишь.
Лариса Аркадьевна поставила на табурет ведро с морковью, с грустью посмотрела на корзину лука и устало взяла нож.
«Я быстро управлюсь. Через два-три часа уже спать лягу», - размышляла она.
- Мать, почему со мной такое случилось? Ответь мне только честно, – голос Кости был тих и задумчив.
Помедлив, она вымученно произнесла:
- Старики говорят: «Каждый живёт так, как он этого заслуживает».
- Значит, я заслужил такую участь?
- Значит, заслужил.
- Чем?
- А ты не знаешь?
- Объясни. Со стороны виднее.
- Чужую жену возжелал. Семью хотел разрушить.
- Я хотел её спасти!
- От кого? От любимого мужа? Она просила тебя об этом?
- Нет.
- Зачем полез? Она же прогоняла, грозилась Глебу всё рассказать, а ты настырничал. Я сколько раз тебя отговаривала, предупреждала? Тебе всё не имётся. Всей округе известна какая у них дружная семья. А ты решил всё испоганить.
- Но я любил её!
- Это не даёт тебе право вмешиваться в чужую жизнь. Кроме этого, ты сделал огромную глупость: непрошеный пришёл к ним на поместье. Ногу-то ты там подвернул?
Константин кивнул. Лариса Аркадьевна покачала головой:
- Там каждое дерево, каждый куст стоит на страже их любви и покоя.
- Я уже это понял… - опустил голову сын.
- А Шныря?! А Вихрь?! Они лучше умрут за хозяев, чем допустят над ними расправу. Нужно быть глупцом, чтобы этого не понимать! Это промысел Божий, что Глеб вовремя одёрнул коня! Иначе он тебя бы затоптал. Хорошо, что, Шныря не успел порвать тебе горло. А ты, я знаю, снасильничать хотел! Тебе гулящих или одиноких баб мало? У нас в посёлке их предостаточно! Тебя не Глеб и Матвей наказали, не они виноваты в том, что случилось. Ты сам пришёл на Зыряновскую землю, а их пёс и конь просто встали на её охрану и защиту любимой хозяйки.
Константин поставил кружку на стол и обхватил голову руками.
- Ну, хорошо. Признаю, что был не прав, – выдавил он. – Но почему по жизни-то я такой невезучий?
- В чём твоё невезение?
- Да хоть бы в том, что у всех есть семьи, дети, а у меня нет.
Лариса Аркадьевна, поняв, что заготовками заняться сегодня не удастся, отложила нож и села за стол напротив сына.
- В том, что овдовел, ты тоже виноват сам.
- Это почему это? – вскинул голову сын.
Он был не согласен с этим обвинением.
- Кто по примеру отца стал вести распутный образ жизни? Чем это закончилось? Мне, как акушеру-гинекологу, хорошо известно, что до тебя Лиля была здоровой девушкой. Это ты, когда Серафима окончательно рассталась с тобой, бросился во все тяжкие. Ты «подарил» Лиле инфекцию, с которой она более трёх месяце боролась. Потом она забеременела. Потом вы поженились. Так было дело? А что было дальше? Дальше – ежедневные унижения и побои. Дня не проходило, чтобы ты не пнул или не ударил её. А она носила под сердцем твоего ребёнка! До сих пор помню, как нижний сосед Витька Симонов, привёз её в больницу, истекающую кровью. И это на двадцать восьмой неделе беременности! Ты, напившись, изнасиловал её!
- Неправда! – закричал Константин.
- Что – неправда? Ты кому это говоришь? Мне? Ты знаешь, как из неё хлестало? Фонтаном! Вся смотровая была залита её кровью. Я готова была сквозь землю провалиться! Когда разрезали её живот, все в операционной поняли, что случилось. «Подаренная» тобой инфекция стала причиной предлежания плаценты. Ты, насилуя свою жену, сдвинул её и повредил аорту. Ты представить себе не можешь, как приходилось бороться за её жизнь! А ты в это время спал беспробудным пьяным сном! Ты знаешь, у неё была редкая группа крови – четвёртая положительная. В нашей смене у одной медсестры, к счастью, была такая. Но мы с нетерпением ждали машину с дополнительной кровью из областной больницы. Она приехала… Но было поздно… а мой внук умер через четыре часа…, и ты жалуешься на отсутствие семьи? – устало спросила Лариса Аркадьевна, глядя как сын, закрыв ладонями уши и стараясь заглушить её голос, шептал:
- Какой я был дурак! Какой дурак! Дурак!
Его стенания перешли в тихий вой. Константина в ужасе и отчаянии качало из стороны в сторону. От безысходности он скрипел зубами, от невозможности всё изменить сжимал кулаки и до синяков кусал их… Мать не уходила с кухни и только тихо плакала.
За окном царствовала чёрная царица-ночь, погрузив в сон и тишину посёлок Гусево.
Немного успокоившись, Константин спросил:
- Я понимаю: каждый живет так, как он этого заслуживает. Я заслужил. А ты-то почему должна страдать? Ты хорошая. Ты всю жизнь жила семьёй, заботилась о нас, отца терпела, похоронила его по-людски. И специалист ты хороший, и люди тебя любят. Почему-ты-то мучаешься?
- Потому что и я этого тоже заслужила, сынок.
- Почему? Чем?
Лариса Аркадьевна молчала, решаясь на откровение.
- Потому что вышла замуж не по любви, а из-за жалости… Я не любила твоего отца, а он ходил за мной, слёзно умолял, говорил, что жить без меня не может… Сдалась я. Тебя родила. Он на радостях запил. Так и пил все годы. Пил, по бабам бегал, да меня ревностью изводил. Бить начал. Как с Лизкой забеременела – не помню. Помню, что, когда спохватилась, на аборт поздно уже было идти. Не хотела её рожать. Нежеланной она появилась на свет. Думаю, из-за этого у меня с ней никогда не было доверительных отношений. Даже отец сомневался: от него ли Лизка. Он всегда во всём был подозрительным, всё какие-то изъяны видел, недостатки находил, а когда напивался – сам помнишь – правду какую-то выискивал у меня, издевался. Словом, не выдержала я
