и она примолкла: знать была у большака причина в лес одному отправиться.
- Огненный Волхв скоро, Панюшка, – примирительно проговорил Ставр.
И большуха понурилась: как же сама-то не додумалась? Закружилась с заботами бабьими. Их шестеро сыновей давно уж семьями обзавелись, своих детишек пестуют. А ведь скоро матерям помоложе сыновей в лес отправлять – первое мужское посвящение на этом месте. Вот и пойдет ее Ставр лес оглядывать. Там предстояло жить парням почти год, учиться мужскому делу, становиться взрослыми.
Все верно – необходимо было большаку уже сейчас о мужском доме позаботиться: место подходящее выбрать, чтобы не далеко и не близко от селища стоял. Но в лесу глухом, труднопроходимом – потому как никто из посторонних не должен был видеть, что там происходит. То дело мужское – тайное.
- Не ходил бы один, СтАврушка, кого-нито с собой возьми. Вот хоть бы и Воилу.
- Воило сам с утра в лес пойдет: охотники хотят вепрятины добыть, они тут усмотрели выводок большой, если сейчас не озаботиться, потом потраву полям устроить могут. В этот год, сама знаешь, каравай-то из жита не высок будет. Ужо хоть мяском богов отблагодарить и то дело.
Вздохнула большуха: что правда, то правда – на праздничном столе разве что один житный каравай и будет. Никак не спрятаться за ним ее богатырскому мужу. Но что уж тут поделаешь – не на этот так на будущий год от души отблагодарят они Макошь, да Овсеня щедрыми житными караваями. Напекут целую гору, чтобы не только ее Ставр, но все мужики за ними схорониться смогли. А в этом году будут у них караваи на Овсень День из просянки с рогозом не хуже пшеничного.
Одно хорошо: сберегли зерновой запас жита и то славно. Не потравили в долгой дороге, не съели, так нече и богов гневить.
Зима-то по всем приметам должна стоять теплая – вон на рябине и березе листья еще не пожелтели совсем, да и куры линять начали: перезимуют родичи уж как-нибудь. К тому же успели бабы да девки к зиме достаточно дикого зерна из шелковицы, и костреца с ежовником заготовить – будут люди зимой и с кашей, и с хлебом. И съедобных корневищ насушили немало, а заморозки придут, так рогоза и кувшинок насушат под потолками, да наквасят в бочках-долбленках дубовых – кто не лениться, тот никогда с голоду не сгинет.
Маслица вот из дикого льна и желтушника заготовить надобно поболее, чтобы зимой моченую черемшу, маринованный рогоз, да квашеную лебеду заправлять.
Большуха возилась у печи, раскатывая тонкие лепешки из дикой просянки, и все вздыхала, погруженная в свои бабьи думы: на сей день и другое ее заботило: не чувствовала она присутствия Яги и ведьм богини Мары – кикимор.
Не заплутали бы в дороге-то, не сгинули, а то без них как же?
Кто же проведет парней и девушек из Яви в Навь, как не Яга – хранительница границ между мирами живых и мертвых? Кто встретит их на границе леса, чтобы отвести к Яге, как не кикиморы? И кто потом вернет их к живым, повзрослевшими, обновленными? Без них никак нельзя. Но молчали, не показывались пока рогатые ведьмы рода – кикиморы.
Да и вещуний Рожаниц – матери Лады и ее дочери Лели – еще не было. А праздник Рожаниц уже не за горами – всего пара седьмиц-то и осталось.
Это волхв шел вместе с родом, защищая и оберегая его своими сильными мужскими чарами, а Яга с кикиморами и ведуньи Рожаниц шли каждый своим путем, тайным, людям смертным неведомым. Но по всему уж должны были добраться до места.
Все чаще вглядывалась большуха по вечерам в лес, все старательней прислушивалась к его шорохам и скрипам, но он молчал, не отвечал на ее старания. Не отзывалась пока Яга и на бессловесный призыв большухи, не показывалась из лесу темной тенью.
Ставр не задавал большухе прямых вопросов о Яге и ведьмах – то дело сугубо женское, мужчинам не зачем знать о том, что там твориться, но видела большуха: и он беспокоится.
Уже стояли на заповедной отныне священной Девич-горе высокие хоромы богине Ладе и ее дочери Лели.
Это люди жили в полуземлянках – богам же и их прислужникам положены высокие светлые жилища, изукрашенные богатой росписью и резными узорами. Знать в глухом лесу уже построили мужчины особый дом и для Яги. А в непролазных болотах и ведьмам Мары.
Да, тяжелую работу одолел род за то время, как нашли они место для поселения. И сено заготовили, и временное жилье устроили и вот храмы пока, правда, не такие богатые и великолепные как должно, но все же устроили. Теперь не стыдно и праздники встретить – будет, куда богам жертвы принести.
***
Далеко забрался Ставр Буриславович, солнце уж давно на закат второго дня повернуло, а он все никак не мог определиться с местом для мужского дома.
Тут никак прогадать-то нельзя было, а время поджимало – вот и ушел он один, не взял никого – дел в селище еще делать, не переделать.
Холостяцкий дом от людей должон на безопасном расстоянии стоять – как пойдут, разгуляются молодые отроки – никому спасу не будет. Ни старых ни малых не пощадят, как в волчьи шкуры-то обрядятся. Потому и нужно отгородиться о них рекой, лесом да болотом.
Но и слишком далеко ставить нельзя – за домом догляд нужен. Жить там унотам под присмотром старшин-наказителей, но, не приведи Род, нагрянут чужицы, тогда одним старшинам от них не отбиться – изведут ведь, поганцы, молодь под корень.
Вот и высматривал большак чужие зарубки на вековых, покрытых лишайником стволах деревьев. Оглядывал болота, да поляны в поисках присутствия людей. Но пока, слава Роду, не усмотрел он ни одной приметы, говорящей о том, что рядом с ними обретается туземное племя.
Доволен был Ставр местом, что выбрали для них предки: и лес богатый, и озеро широкое, рыбное; река, опять же, полноводная – лес сплавлять для постройки постоянного жилья сподручно будет. А лесу-то на постройки много нужно, но они выдюжат – людей в роду много.
Не растерял Ставр Буриславович свой народ-то в дороге, сберег и молодняк рабочий и старчин многомудрых. Только и полегли в пути что младенцы, да старики совсем немощные, но уж на то воля богов и предков славных. Придет время бабы новых детишек нарожают, а старикам, что ж: прожили свой век и будет.
Так думал-рассуждал большак, широко шагая по звериным тропам нехоженого прежде леса, оглядываясь по-хозяйски, отмечая дорогу особыми засечками-знаками – чтобы обозначить для чужаков границы владений своего рода. Для памяти рисовал на бересте план с указанием оврагов, ручьев, и полян. Помечал лежки кабанов, задиры на деревьях да тропы с медвежьими и волчьими следами. Для бортников делал особые отметки с деревьями, на которых роились дикие пчелы. Задача большака сразу несколько полезных дел сделать, чтобы не мотались люди без толку по лесу, а знали, что и где искать, кого в каких местах опасаться.
Когда вечерние сумерки плотно сгустились под кронами, нашел большак старую ель, опустившую к земле огромные лапы-ветви. Под ними, словно в просторном шалаше он и устроится на ночь. Прошлогодняя хвоя, устилавшая землю, будет ему мягкой периной, а под голову сложенная котомка в самый раз сойдет.
Собрал большак, пока еще совсем не стемнело, хвороста для костра. Вскрыл дерн, в обнажившейся земле выкопал небольшую ямку и уложил в нее убитого еще днем зайца, выпотрошенного и обмотанного пряными листьями дудника. Обернув дополнительно тушку листьями лопуха, засыпал землей и сверху развел костерок, не забыв прошептать Сварогу – богу огня – благодарственное заклинание. Через час заяц был готов. Большак отгреб в сторону угли, достал пахучую пропекшуюся дичину, а над вновь разгоревшимся костром повесил туесок из бересты. Заболтал холодную крутую ботвинью из купыря и щавеля. Пока ел, отдав прежде должное предкам, вскипела вода, Ставр бросил в нее пахучих трав душицы, земляники и молодых ярко-зеленых побегов ели.
После еды растянулся Ставр на мягкой хвойной постели, оградил место тайным защитным знаком и провалился в крепкий спокойный сон, предусмотрительно разложив вокруг себя свежесломанные ветки бузины от комаров и мошек.
Утро выдалось пасмурным, но теплым и сухим. Дождя не было и, судя по приметам, вряд ли сегодня будет. Ставр поднялся, позавтракал оставшимся от ужина холодным зайцем, запил его травяным отваром на меду и, вернув на место костра дерн, поклонился низко ели за приют, поблагодарил и лесных хозяев во главе с лешим за спокойный сон и отправился дальше.
Через пару часов увидел следопыт впереди редколесье с прогалами по-прежнему хмурого неба. Звериная тропа вывела его на небольшую поляну – когда-то, видимо, сюда упала стрела Перуна и лес выгорел. Теперь на прежнем пожарище, залечивая рану, росли молодые березки, осинки и ольха, укрывшись по колено в цветистом разнотравье. По кромкам гари территорию начали обживать тонкие сосенки. По одной стороне поляны пролег глубокий овраг, на дне которого звенел широкий ручей. За ним опять темнел непроходимым буреломом дремучий лес.
Другой край поляны выходил на небольшое верховое болотце, заросшее чертоломным редколесьем и кочками покрытыми зелеными мхами, густо заросшими голубикой, черникой, брусникой и багульником.
Огляделся большак и удовлетворенно качнул головой – лучшего места для холостяцкого дома и не сыскать. До селища, если напрямки, так чуть больше дня пути. Лес кругом грозным зверьем обжитой: и тура с лосем и оленем, и медведя с волком и рысью в достатке – будет с кем силушкой молодцам помериться, доказать свою справность. Да и опосля это ж первое дело в родовой храм принести шкуру самолично убитого зверя: доказательство своей храбрости.
Еще раз, внимательно осмотрев поляну и оставшись довольным, Ставр повернул к дому. Но пошел не прежней, уже знакомой, дорогой, а решил сделать небольшой крюк и зайти с другой стороны, чтобы осмотреть лес и оттуда.
Лето состарилось. Зарев уже почти кончился. Дни становились короче, ночи прохладней. Грозный Перун все реже проезжал в своей небесной колеснице, разнося по земле громовые раскаты. Злая Мара уже готовилась набросить на него путы и скрыть в своих чертогах до самой весны.
Уже не слышно в лесной чащобе певчих птиц – они теперь все больше по лугам, да полянам гоношатся: там насекомых погуще. Скоро, совсем уж скоро полетят они к вершине мирового дерева, чтобы отдохнув там за зиму, вернуться весной сильными и готовыми к продолжению своего птичьего рода. Не видать, не слыхать и коростелей с перепелами: убежали-улетели и они к своим птичьим богам-предкам.
Зато как славно поет крапивница, а кузнечики под вёдро так до самой полуночи и стрекочут, разливаются.
И пчелы не соберут больше взятка – самая пора бортникам соты распечатывать. Каково-то государь-густоед попотчует?!
Вдруг мирные житейские мысли Ставра прервал далекий, едва слышный, вскрик. Ставр остановился: не послышалось ли? Может это сохатый, раззадоренный осенним гоном, силу где перед поединком меряет, по стволу окрепшими рогами стучит? Но нет – вот снова: полузадушенный крик.
Ставр оглянулся, пытаясь сориентироваться. Зря собаку с собой не взял, пожалел мимоходом и ринулся в направлении крика, приглушенного деревьями.
За густыми зарослями ежевики и малинника открылось небольшое озеро, пышно заросшее ряской и водорослями. Ставр не сразу
