К истории евреев Караганды. Часть 2

девять классов харьковской школы. По совету отца при получении паспорта взял фамилию матери – Райко. Детство закончилось, пожалуй, в тот момент, когда у него на глазах от низко летящего немецкого самолета отделились маленькие черные точки и полетели к земле. Бомба, скорее всего,  предназначалась УФТИ,  но попала точнехонько в школу, уже переоборудованную под госпиталь, в котором пока еще, к счастью, никого не было.  Школьные экзамены  закончились, начались экзамены военные.

2. Фронтовой шофер
Военная эпопея Владимира Израилевича началась летом 1941 года в 100 км от Харькова,  на сельхозработах, где школьники  помогали убирать урожай: косили сено, жали пшеницу и складывали ее в «пятки».  Затем, в связи с наступлением  фашистов, все собранное подлежало уничтожению.  Эвакуироваться  из Харькова семье Хаскиных пришлось раздельно. Все имущество оставили дома, взяли только зимние вещи.  Первым  уезжал в Новосибирск эвакогоспиталь №3348, развернутый на базе ортопедического института. Вместе  с мамой  Владимир работал в госпитале, слесарил - ремонтировал кровати, натягивал сетки. Затем поступил в Новосибирский авиационный техникум на самолетостроительное отделение. Но учиться там ему не довелось: фабрика, где работал отец, была эвакуирована в Казань, мама  получила открепление от госпиталя и они уехали  к отцу.  В Казани Владимир был направлен военкоматом на курсы шоферов, получил удостоверение стажера.  И летом 1942 года был призван в действующую армию.
- При эвакуации зимние вещи вы взяли с собой – значит, считали, что до зимы не вернетесь. Владимир Израилевич, а было в самом начале войны  у вас ощущение, что все это ненадолго, что скоро немцев остановят и Красная армия будет «бить врага на его территории» в соответствии с  широко известной доктриной?
- Да, сначала было такое ощущение. Но в течение 1941 года оно все время убывало.  
Они шли по казанским улицам колонной, сопровождаемые своими мамами, друзьями и подругами, направляясь к речному порту – истинно военное поколение ребят, встретивших свое восемнадцатилетие в первые годы войны.  Они  еще будут встречаться на фронтовых дорогах,  и не все дойдут до Победы.  А пока речной пароход  повез их вверх по матушке-Волге,  к Горькому,  в расположение учебного автомобильного полка, где  будущие военные шоферы  учились водить армейские грузовики: советские ЗИС-5, английские «Бедфорды», американские «Форды» и «Доджи».   Затем – Артцентр в Кунцево  и  Гороховецкие лагеря в Горьковской области, где была сформирована  69-ая артиллерийская бригада Резерва Главного Командования (РГК).
От Прибалтики до Китая, от Либавы до Порт-Артура пролегли фронтовые пути военного шофера Владимира Райко. Но начиналось все ранней весной 1943 года под Старой Руссой, где готовилось  наступление.  Рядовой Райко, как специалист по топографии, был назначен в штаб бригады. Поначалу автотехники не хватало, так что приходилось выполнять  различные поручения. Но скоро получил он американский джип «Виллис» - рабочую лошадку второй мировой войны, и началась его шоферская карьера. К лету 612-й полк в составе 69-ой бригады перевели на Орловско-Курскую дугу, где назревало  крупнейшее танковое сражение  в истории войн – Курская битва. Полк участвовал  в знаменитой  обороне  на северном  фланге выступа, ведя огонь из 76-мм противотанковых орудий по наступающим немецким танкам.   Владимир на своем автозаправщике подвозил горючее к  тягачам - «Студебеккерам», буксировавшим орудия.  Долго на одном месте полк не задерживался, поскольку его главная задача  - прикрывать танкоопасные  направления – требовала постоянных перемещений.
- Владимир Израилевич,  в чем состояла  «еврейская» специфика  Вашей фронтовой  жизни ?
- Вообще-то никакой особой специфики не было. Просто у еврея на фронте выбор особенно простой – не убьют в бою, так убьют в плену, если попадешь.  Хотя и были призывы с немецкой стороны в виде  листовок, служивших пропуском  и гарантией  сохранения жизни по ту сторону линии фронта. В наших войсках у кого такую листовку обнаруживали,  даже хотя бы в качестве бумаги для курения – трибунал.
- Самое сильное,  врезавшееся в память  впечатление от дней  Курской битвы ?
- Это когда  на моих глазах девушке-санинструктору осколком снаряда оторвало грудь. Страшно было.
- А что в Вашей военной работе было самым трудным ?
- Работа военного шофера – это постоянная забота об автомобиле и ответственность за его техническое состояние.  Скажем,  от обстрела мало укрыться самому – нужно еще отрыть аппарель (окоп для автомобиля – А.К.) и укрыть его хотя бы со стороны мотора.
- Случались у Вас крупные «проколы»?    
- Как-то повез  на «Виллисе» начальника штаба бригады подполковника Пилипенко – замечательный был человек, во всех подчиненных вселял дух спокойствия и уверенности. И где-то в лесу  заглох мотор. Чуть подкачаю бензина – заводится, только тронусь – глохнет. Попытался разобраться сам – не получается. Я уж думал, сейчас будет мне приговор по законам военного времени. Но Б-г миловал, подъехали ребята с техвзвода, разобрались – оказалось,  лопнул  бронзовый  штуцер  в системе топливоподачи.
После Курской битвы бригаду направили на отдых в Брянские леса, затем до весны 45 года она находилась в составе 1 и 2-го Прибалтийских фронтов, противостоявших Курляндской группировке фашистов.  Но на  этом война для Владимира не закончилась, потому что  из Прибалтики его бригаду направили через Казахстан  на Забайкальский фронт. Объявление о начале войны с Японией застало бригаду уже в 100 км от границы  на территории Монголии. Командовал фронтом  маршал  Мерецков.  В войсках шел процесс ротации командного состава: офицеров с «немецких» фронтов постепенно заменяли на дальневосточных, простоявших почти всю войну на границе.  Сама война представляла собой для бригады один огромный марш-бросок от  советской границы до легендарного Порт-Артура, сорок лет назад отданного японцам.  Японская армия все время отступала, приходилось ее преследовать.  Солдаты поначалу недоумевали: как воевать – вокруг ни одного деревца, из чего строить блиндажи? Оказалось, блиндажи и не потребовались. Форсировали хребет Большой Хинган, каменистые пустыни. Приходилось идти в условиях страшного безводья. Особенно доставалось на марше, конечно, пехоте. Как-то подошли к степному озерцу, бросились купаться. Вода оказалась настолько соленой, что потом  гимнастерки  буквально стояли  колом, невозможно было надеть.
Интереснее стало, когда вошли в Китай.  На станциях КВЖД (Китайско-Восточной железной дороги – А.К.), некогда построенной русскими, увидел Владимир сиденья, отделанные шелком, разноцветные телефонные аппараты, другое странно-нарядное оборудование, непривычное советскому глазу. Как-то рядом с железной дорогой увидел   китайца, шедшего вдоль путей со специальным совочком и собирающего в него отходы человеческой жизнедеятельности, чтобы потом использовать их как удобрения. Такое отношение  к подобному предмету для  советских солдат было более чем удивительным.  Стрелять почти не приходилось; так дошли до Порт-Артура. А потом японцы сдались. И война действительно окончилась.  Но еще до 1947 года Владимир продолжал служить в армии на Дальнем Востоке. Выяснилось, что фронтовые годы не шли в зачет как действительная военная служба, так что пришлось  дослуживать после войны.
- Владимир Израилевич, приходилось Вам  использовать  личное оружие ?
- Шоферу полагался карабин, затем его заменили на автомат ППШ. Но я еще где-то (не помню точно где) раздобыл себе наган. Стрелять приходилось чаще по самолетам – как увижу фашистский самолет, так и бью по нему из карабина трассирующими пулями. Жаль только, не сбил ни одного.
- Значит, лицом к лицу с фашистами встретиться  не довелось ?
- В бою нет.  А лицом к лицу… Помню, в первые дни после капитуляции Германии подошел я как-то к пленному немцу, у которого была коробка сигар. Я, вообще-то, курил мало, мне даже иногда вместо фронтовой нормы табаку сахар выдавали.  Я подошел к немцу и жестом попросил сигару. Он безропотно отдал всю коробку. Я достал одну сигару и вернул назад остальное.  Никогда не забуду его взгляд в тот момент –  хотя он и был внешне спокоен, но выдавал полное внутреннее смятение чувств. Он явно не был готов к такому отношению к побежденному врагу. А я  уже потерял к тому времени злость; войну мы выиграли, душа успокоилась. Вот и раскурили мы с ним «трубку мира».
- Владимир Израилевич, мне доводилось читать в советской прессе перестроечного времени, что первые диссидентские настроения в СССР принесли возвратившиеся из освобожденных  стран Европы советские солдаты. Они, мол, обнаружили, что простые люди в этих странах имели возможность нормально жить даже с учетом всех тягот войны. И, естественно, сравнили эту ситуацию с жизнью в советской деревне в то же время. Разница  в этих картинах и дала в результате  всплеск диссидентского настроения. Вы согласны с этим ?
- Ну, я так в те времена не думал, это точно. В той же Прибалтике, я сам это видел, крестьяне жили отнюдь не безбедно, хотя и зажиточно. Хорошие каменные дома, много скотины. Как-то в январе 1945 года, после форсирования Даугавы, я зашел в один дом,  мне там очень понравилось. В доме было много детских рисунков – разных, на разные темы. И я нарисовал свой автопортрет – вот он висит на стенке (рис.справа). Война тогда убедила нас в одном – наша страна самая сильная и самая лучшая на свете. Мы  гордились своей страной и мечтали о мирной послевоенной жизни.

Мечты сбылись, мирная жизнь пришла на смену военным будням. Война помиловала Владимира Райко – он не был даже ранен, из его близких  никто не погиб. О  его жизни после войны – в следующей части интервью.

Карагандинский Иосиф советской эпохи
В гостях у экономиста Владимира Райко (продолжение)
   
Скажите, Вам приходилось бывать в Госплане? Если нет, то очень напрасно. Потому что жить при Советской власти и не побывать в Госплане -  это все равно что побывать на Таити и не заметить кокосовых пальм. То есть, как бы лучше выразиться, не почувствовать до конца аромата эпохи. До самого «головокружения от успехов».  До самой печенки.
Не так давно в Москве отметили 90-летие товарища (а не какого-нибудь свежеиспеченного господина!) Николая Константиновича Байбакова, ставшего наркомом нефтяной промышленности СССР в возрасте 33 лет еще в 1944 году . Руководителем  Госплана СССР он стал   в далеком 1955 году. На экране телевизора я увидел человека, привыкшего десятилетиями думать за весь советский народ. И в свои 90 лет он не только не устал  это делать, но и продолжает высказывать мудрые мысли, демонстрируя здравый ум и  твердую память. Одним словом, экономист еще той,  старой школы.  
Праотец еврейского народа Иосиф, как  известно, 80 лет своей жизни (с 30  до 110 лет) тоже думал за весь Египет – первую в истории мировую империю. И, сдается мне, с эпохи Патриархов  каждого (ну почти каждого) еврея отличают три качества:
• амбициозность - как у праотца Иакова
• стремление к  семейному счастью  - как у праотца Ицхака
• мечта о карьере – как у праотца Иосифа.
И если первое присутствует всегда, второе сбывается довольно часто, то