К истории евреев Караганды. Часть 2

эвакуировались в Караганду. Как мой бедный сынок жив остался – не знаю. Такой хиленький был – ужас! Во время  войны папа, мама и заболевшая Нехама по «дороге жизни» через Ладогу эвакуировались  в Уфу, а оттуда из-за голода – к нам  в Караганду.  А Двойра и Фаня всю блокаду пережили в Ленинграде.   Брат моего отца, дядя Давид, его жена Рахиль и их дети Соня, Броня и Сеня тоже пережили блокаду.  
Вот на втором фото (правом) все шесть сестер с нашей мамой  изображены. Это под Ленинградом,  в Тарховке, году  в 1976. На руках у Двойры девочка – это праправнучка  нашей мамы Рахили, которая дожила почти до 96 лет. Сама  Двойра  дожила до 95 лет и тоже увидела праправнуков – детей этой самой девочки.  Белла  и Нехама  уже умерли.  Соня живет в Ленинграде, а Фаня – в Израиле.  

Записал  Александр Абрамович



История карагандинской еврейской общины в лицах

Екатерина Поликарпова (Сатпаев)
Жизнь Льва Фридмана

Мой дедушка, Фридман Лев Владимирович, родился 25 августа 1913 года в Одессе. Учился в финансово-экономическом институте в Харькове. В 20 лет женился на 16-летней Кларочке Годфрид. Все подруги отговаривали Кларочку выходить замуж «за такого старика», а его родные ужасались: «Рано!», но пара получилась великолепная. А Лева сразу показал свой характер - молодая семья  стала жить отдельно и независимо. В 1937 году в Харькове родилась Лола,  в 1940 - Светлана, моя мама. В этом же году, закончив институт, дедушка получил распределение на завод в город Мончегорск. Думал обустроиться там, вызвал семью, но началась война. Завод эвакуировали в казахстанский поселок Карсакпай.
Началась другая жизнь. Жили очень тяжело, голодно, но дружно. Семья вновь собралась вместе. Вызвали маму Клары Константиновны – дедушкину тещу, добились перевода отца,  Константина Годфрида, в Карсакпай (он был сослан в 1937 году на поселение в Казахстан). Дедушка,  как специалист  с высшим  экономическим образованием, работал начальником планово-экономического отдела Капсакпайского ГОКа, а бабушка - воспитательницей в детском садике. В 1948 году, при создании Жезказганского горно-металлургического комбината, семья переехала в поселок Рудник, центр  медного  края. На шахтах в основном работали заключенные Карлага. Сотрудниц планово-экономического отдела (в основном это были жены расстрелянных «врагов народа» ) по утрам приводили на работу под конвоем. Дедушка был единственным свободным на весь отдел. Но если заключенных кормили обедом, то свободным хлеб приходилось добывать самим. Женщины жалели своего начальника. Он ходил в пиджаке, из-под рукавов выглядывали белые манжеты рубашки, под воротником повязан галстук. «Лев Владимирович, снимите пиджак, вам ведь жарко!» А как же его снять, если и манжеты, и воротник просто пришиты к пиджаку!
Во время войны родилась третья дочка, Полина, но она прожила только два года. В 1947 году появился долгожданный сынок, Володя. Старшие девочки ходили в школу, и на школьной фотографии того времени моя мама единственная стоит в школьном фартуке и с бантиками. Жили в бараках, по нескольку семей вместе. Девочки с ночи выстаивали огромные очереди за хлебом. Дедушка Константин умер, бабушка Мария Яковлевна уехала на Украину к родственникам.  В 1953 году семья переехала в Жезказган. «Жить стало легче, жить стало веселее». Возвращаться на родину в Харьков дедушка с бабушкой не стали. В гости ездили, ведь там остались старшие дедушкины сестра и брат. И те приезжали в гости в Жезказган. Бабушка до пенсии работала заведующей научно-технической библиотекой, дедушка - начальником планового отдела ДГМК.  На первом фото запечатлен Лев Владимирович в 1959 году. На следующем фото – бабушка Клара Константиновна на своем рабочем месте. На третьем фото, запечатлевшем женский  коллектив библиотеки,  слева сидит сестра Льва Кассиля,  справа – моя бабушка.
Лев Владимирович был очень веселый и добрый человек. Постоянно пел какие-то одесские песенки, и я представляла его то бесшабашным матросом, то холеным денди.
«Я усики не брею,
Большой живот имею,
Хожу по ресторанам,
И лажу по карманам».
Рядом с ним  всегда Клара Константиновна. Вокруг них, в большом и дружном доме, собирались видные люди Жезказгана, большая и шумная компания. На всех праздниках стол «ломился» от еды. В доме Фридманов еда была даже неким культом. Хозяин любил говорить: «Если гости ушли  и все съели, значит еды было мало и все ушли голодными. А если еда осталась - значит,  все было невкусно». Сам он был великолепным поваром; например, приготовление фаршированной рыбы было для дедушки целым ритуалом  и продолжалось, как минимум, дня два. Сам же готовил и соления на зиму. «Вот когда я работал шеф-поваром на корабле...»
Нас, внуков, дедушка очень любил. Особенно старшего, Бориса. «Девчонки - это девчонки, а вот внук - это человек». Борис был худеньким, и его постоянно приходилось уговаривать хоть что-нибудь скушать. Дедушка нарезал обыкновенный бутерброд на меленькие кусочки, и «поезд ехал в рот». Помню, как-то дети вообще отказались есть,  дело было осенью, и тогда дедушка сказал: «Обед отменяется. Мы сейчас едем на бахчу, только там придется поработать». Глаза у детей сразу же загорелись. Все  продукты  сложили  в корзинку,  мы сели в старенький «Москвич» и поехали в степь. Там «тормозок» вытащили, и на свежем воздухе все было быстренько съедено. А дедушка тем временем взял три арбуза,  уложил  их  на земле неподалеку от машины и скомандовал: «А теперь идите собирайте арбузы, ведь мы приехали сюда работать!»
Руки у дедушки были «золотые». Любую работу он выполнял с точностью и скрупулезностью. Сам переплетал огромные альбомы для своей коллекции марок. Сам «вязал» сети для ловли рыбы - рыбак был страстный, в мороз мог сидеть возле полыньи часами, чтобы наловить плотвичек для кошки.
В 1990 году дедушка заболел. Он никому не  жаловался, все с виду оставалось как и прежде. Только бабушка сказала: «Лева не свистит и не поет, значит, он болен». Проболел всего два месяца, и 5 октября 1990 года его не стало. А через два года  за ним ушла и бабушка.






История карагандинской еврейской общины в лицах

Карагандинский Иосиф советской эпохи
В гостях у экономиста Владимира Райко

Александр Абрамович
Опубликовано в журнале «Евреи Евразии», № 1, июль-август 2002 г.

В этот старый трехэтажный дом на бульваре Мира я пришел впервые, хотя  полжизни, считай, прожил в хрущевке  на другой стороне улицы. Небольшая двухкомнатная квартира Владимира Израилевича Райко не производит впечатления логова холостяка, хотя он называет ее именно так. Квартира эта больше всего напоминает  музей  развития бытовой техники за последние полстолетия: древний, но все еще исправный холодильник «Днiпро»  соседствует на кухне с современным двухкамерным «Минском-15»,  радиола шестидесятых годов стоит рядом с новым  телевизором, а еще более новый  телевизор стоит на шифоньере . Квартира под стать своему хозяину; его внешний вид тоже определяется седой  бородой «под Маркса» в сочетании с молодыми смеющимися глазами.

1. Советский мальчиш
Красивый еврейский праздник Ту би-Шват (День рождения деревьев) 5684 года пришелся  на 21 января 1924 года по григорианскому календарю. Вся советская страна прощалась с вождем мирового пролетариата В.И.Лениным. Ну а как прикажете назвать мальчишку, родившегося в еврейской семье три дня спустя?  Зависит, очевидно, от доминирующих чувств родителей, от  странной комбинации вселенского пролетарского горя и приватного еврейского счастья. В результате мальчика назвали русским именем  Владимир – «Владей миром», значит. И началась на просторах одной шестой части света жизнь русского еврея Владимира Хаскина.
Харьков, в то время столица Советской Украины,  был крупным культурным центром.  В старой части города, в районе улиц Пушкинской и Мархлевского, где жила семья Хаскиных, было множество учебных и научно-исследовательских институтов. Рядом со школой находился УФТИ – Украинский физико-технический институт, известный на весь мир своими  научными разработками.  Занятия по физике  в классе, где учился Володя, вел сотрудник этого института Яков Самойлович Кан.  Учились весело и  интересно. Например, чтобы  на опыте познакомить учеников с понятием «температура, близкая к абсолютному нулю», он пригласил учеников к себе в лабораторию высоких давлений и низких температур, продемонстрировал сосуд Дюара с жидким азотом и окунул в него поочередно несколько различных предметов: металл, резину, ткань. Затем щипцами достал «мокрый» платок и еле успел отбить чью-то руку, протянутую за ним.
Мама, Антонина Васильевна Райко, работала медицинским регистратором в институте имени проф. Сытенко, занимавшемся ортопедией.  Жили небогато, хотя папа, получая  98 рублей, имел право отовариваться в спецмагазине, в котором имелись  дефицитные продукты. «Помню, в школу ходить - брюки  у меня были только одни. Порвешь – и сразу крупная авария, запасных не было» - вспоминает Владимир Израилевич. «И все же сегодня, когда я думаю о своих детских годах, я понимаю –  многие мои друзья по школе и во дворе имели материальных благ в жизни гораздо меньше меня. Но я тогда об этом не думал».
Отец, Израиль Моисеевич, был родом из Белоруссии, города Слуцка. Работал начальником цеха на трикотажной фабрике «Динамо» имени наркома внутренних дел Украины товарища Балицкого,  входившей в систему Наркомата внутренних дел  - могущественную империю НКВД. «Этот нарком что, к тому времени уже умер?» - наивно спрашиваю я. «Да нет, был вполне жив-здоров» - улыбается в ответ Владимир Израилевич. И чтобы прояснить мое недоумение, приводит более известный пример: московский метрополитен носил в то время имя товарища Л.М.Кагановича. «Живые боги» - соглащаюсь я.
- Владимир Израилевич,  вопрос в отношении «живых богов».  Смеялись ли в Вашей семье над этим «головокружением от успехов»  – разумеется, потихоньку, среди своих ?
- Нет, никогда. Мои родители были членами Коммунистической партии и свято верили в коммунистическую идею. Они  были убеждены, что живут в лучшей стране мира.  Я верил в это тоже. Если что-то в стране делалось, значит, так было нужно. Я ходил в советский детсад, был октябренком, пионером, в армии вступил в комсомол, так что никаких сомнений не испытывал. Помню, как-то мы поехали погостить к дальним родственникам в село Хомутец, рядом с Миргородом (тем самым, гоголевским – А.К.). А в это время в газетах опубликовали о начале подписки на очередной государственный заем. Моя мама тут же дала срочную телеграмму  в Харьков на работу, чтобы ее подписали на трехнедельную зарплату.
- Опасалась неприятностей на работе?
- Нет, просто она искренне считала, что так надо. Вся страна подписывается, а она что же – будет в стороне?
- А  национальность родителей – не напоминала о себе?
- Тогда я этого  не замечал. Как-то во дворе дети заметили, что в одну из квартир часто заходят люди – оказалось, там нелегально собирались евреи – наверное, устроили синагогу. Но все это было очень далеко от моей семьи.  Я даже не задумывался тогда, сколько среди моих одноклассников и друзей по двору евреев.  Но сейчас понимаю, что их было процентов восемьдесят.
К лету 1941 года Владимир успел закончить