Карты

мотали хвостами, преданно глядя на женщину, она же сама посмотрела на сидящих на полу, после на Алву, затем на Леворукого в кресле и мягко улыбнулась. Чужой, увидев проступивший на стене образ, вернул себе человеческий облик, но глаза его еще оставались "кошачьими". Окружающие его кошки забились под кресло и стол и тихо шипели на нарисованных псов.
- Я не отдам их, Беатрисса, - злобно проговорил он, - Ты не смеешь... Они мои пленники. Это мой Закат!
Алва больше не обращал на Леворукого внимания. Образ Беатриссы Борраска поднял руку, после чего в стене открылся ход, подобный распахнувшимся воротам изящной ковки. Рокэ наклонился, чтобы помочь подняться Дику и Катарине, во все глаза глядевшим на появившуюся святую. Дикон встал, взявшись за руку монсеньора, поклонился Беатриссе, поморщившись от боли в сломанных ребрах, и, прихрамывая, поспешил к ходу, возле которого остановился, чтобы пропустить Катарину вперед. Она, так же вцепившись в руку Алвы, сперва поднялась, а после вдруг опустилась перед живым образом на колени, молитвенно сложив руки на обнаженной груди и что-то шепча. Беатрисса Борраска ласково посмотрела на нее, а затем опустила ладонь вниз, и кинжал выпал из груди Катарины сам собой, а рана от него затянулась. Леворукий лишь прорычал бессильно, увидев это. Попытки остановить пленников Заката он не делал.
Ворон быстро проводил Катарину к ходу в стене, в котором исчезла сперва она, а после Дикон.
- Прощай, Рино, - сказал он, прежде, чем ступить за резные ворота самому.
В ответ Леворукий лишь молча затрясся в кресле, прикрыв глаза рукой. Его вновь ставшее красивым лицо исказилось, приняв выражение капризного обиженного мальчика.
Алва с почтением поклонился Беатриссе, а после ворота за ним захлопнулись и исчезли. Ринальди Ракан вздрогнул и простонал что-то неразборчивое, не убирая руки от лица. Нарисованный образ женщины, продолжая нежно улыбаться, переместился по стенам зала ближе к нему. Псы, виляя хвостами, последовали за святой. Леворукий продолжал сидеть не шелохнувшись и лишь тихо шептал что-то. Беатрисса Борраска протянула к нему тонкую руку, которая, высунувшись из стены, стала живой, и погладила его по светлым волосам. Ринальди сперва сидел тихо под этой лаской, а затем, вдруг схватил белую руку в свою ладонь и дернул фреску на себя. Выражение его лица изменилось со страдальческого на лукавое.

 ...Дик глубоко вдохнул, вырвавшись из какой-то вязкой темноты, и застонал, не в силах сдержаться. Грудь и бока словно обожгло изнутри. Юноша смог открыть глаза, моргнул несколько раз, пока зрение не сфокусировалось, приподнял и повернул голову. Он лежал на земле, на дне какого-то оврага... Судя по всему, было очень раннее утро, предрассветное время - солнце еще не встало, но ночь уже отступила. Внезапно, память вернулась к Дикону - он вспомнил отряд Карваля и самого генерала, вспомнил, как его долго везли сюда, в разрушенный Надор... И как он упал. Юноша попробовал приподняться, но шевелиться было слишком больно. Если он не выберется отсюда, то умрет... А зачем ему жить? Теперь Дик этого не знал.
"Повелитель...", - вдруг услышал он шепот, полежав с закрытыми глазами какое-то время.
"Наш Повелитель, мы здесь, мы поможем тебе..." Юноша зажмурился. Лучше смерть, чем сумасшествие, но он и убить себя не может - нечем, да и сил нет ни на что... "Приказывай, Повелитель,"- снова услышал он, а потом под Диком зашевелились камни.
- Я хочу наверх, - сказал юноша вслух, а вернее, прошептал.
"Слушаемся, Повелитель, слушаемся..."
Камни, большие и совсем маленькие, покатились, понесли Дика, приподняли его и передали другим, торчащим из почти отвесной земляной "стены" оврага. Булыжники высовывались из земли, удобно ложась под руки и ступни юноши, поднимая его, помогая карабкаться наверх, не давая упасть. Дик не просто стонал - он выл от боли, сломанные ребра, торчащие из раны в боку, доставляли ужасные ощущения, в груди все горело огнем на каждом вдохе, но камни не давали ему сдаться, продолжая подталкивать, "нести" наверх. "Потерпи, Повелитель... Мы поднимем тебя, Повелитель... Наш Повелитель..."
В конце Дикон кричал, хрипло, сорвав голос, потому что весь этот подъем был пыткой, но когда его залитое слезами и перепачканное землей лицо поднялось над краем оврага, за его судоржно цепляющуюся за очередной булыжник руку крепко схватилась чья-то мозолистая рука и резко рванула вверх. Дик взвыл и потерял сознание, не успев понять, кто "выдернул" его из оврага. Он успел лишь услышать храпение лошади и увидеть очертания какой-то повозки...
Когда юноша очнулся в следующий раз, он увидел над собой мерно покачивающееся небо, украшенное полосой рассвета. Он лежал на боку прикрытый чем-то теплым, колеса поскрипывали, за его спиной фыркала лошадь, и сидел кто-то, управляя возжами, бормочущий:
- Вот же мне везет сегодня по дороге в город покалеченных господ подбирать...
Сил повернуться и посмотреть на "бормотуна", или спросить у него что-нибудь, у Дика не было никаких. Он едва приподнял голову и... увидел, что лежит в ногах у укрытых до самых плеч какой-то грубой дерюгой монсеньора и Ее Величества... Белокурая головка Катарины покоилась на груди у Первого маршала, он сам обнимал ее за плечи рукой с поблескивающим на пальце сапфировым перстнем. Дик откинулся назад и прикрыл глаза.
- Говорила мне старуха... забудь этот сон... не надо тебе ехать, да еще по заброшенной дороге...
Под бормотание возницы, подобравшего бывших пленников Заката по дороге в Олларию, Дикон глубоко уснул.