ВОЗВРАЩЕНИЕ

заметно не было. Виктор не посмотрел на часы, когда выходил, и не знал, ходят ли еще автобусы. Он повернулся и пошел в обратную сторону, на другую улицу, где полегала трамвайная линия. Он шел, не имея никакой надежды.
            Вот и она. Здесь, несмотря на поздний час, проносились машины, автобусы с темными окнами спешили в парк. Со стороны центра показался запоздалый трамвай, и Виктор поспешил отойти за павильон, чтобы водитель не увидел его, поскольку проходящие здесь маршруты обслуживались депо, в котором он работал.
            "Стало быть, ходят еще, - грустно подумал Виктор,- Наверняка уехал. Не на трамвае, так на такси".
            И тут, за отошедшим с остановки трамваем, он увидел на противоположной стороне знакомую фигуру. Из-за пригорка у Красного Маяка показались огни встречного вагона. Уже невзирая на возможность быть узнанным, Виктор кинулся через дорогу. Лёня стоял спиной и не заметил его приближения. Он только вздрогнул, когда Виктор, подойдя сзади, хлопнул его по плечу.
            Подъезжающий трамвай перемигул светом фар - водитель узнал Виктора, но тот даже не посмотрел, кто это, лишь приподняв руку в приветственном жесте. Он смотрел в глаза Лёни.
            -Пойдем... Пойдем отсюда, - тихо сказал Виктор, увлекая его за плечо от остановки и махнув рукой около открытой двери, чтобы водитель не ждал.
            Коротко брякнув звонком в знак приветствия, водитель закрыл двери и тронулся, оставив их стоящими вдвоем посреди улицы.
            -Прости меня, - так же тихо проговорил Виктор и крепко обнял Лёню, - Прости, я идиот...
            -За что мне тебя прощать? - спокойно спросил Лёня, - Я сам тебя обидел. Но я не думал, что ты так это воспримешь. Я, наверное, забыл в тот момент, где я...
            -Прошу, пойдем и все забудем, - с мольбой в голосе сказал Виктор, - Пусть у нас опять все будет так, как было. Ты говоришь, я спас тебе жизнь? Спаси меня от самого себя…
 
 
 
 
5.


Виктор проснулся, когда за окном начали сгущаться сумерки. Он потерял счет времени. Он попытался сосредоточиться и вспомнить, когда ему опять идти на работу, но не смог. Он даже не мог вспомнить, когда его свалил-таки мертвый сон - вчера или уже сегодня. Рядом лежал Лёня. Он едва слышно сладко посапывал во сне, а его русые слегка вьющиеся волосы разметались по подушке.
Виктор приподнялся на локте и стал разглядывать спящего, переполняясь нежностью. Потом лег и провел под одеялом рукой по Лёниному телу. Стройные ноги, острые коленки, бугорок под трусиками, живот, грудь, шея... У Виктора закружилась голова. Он слегка прижался боком к Лёне, вдыхая его запах, и мягко положил руку на этот бугорок, не отводя  взгляда от лица. Лёня перестал посапывать, но глаз не открывал. Лишь чуть заметно вздрогнули уголки губ. Виктор начал слегка поглаживать его трусики, и почувствовал, как под ними начинает оживать, наливаясь, плоть.
Леня сладко потянулся под одеялом и с улыбкой скосил на Виктора открывшийся левый глаз:
-С добрым утром.
-А сейчас утро?
Лёня приподнял голову и посмотрел на окно.
-Тогда добрый вечер. Или, как ты выражаешься? Здрасьте, пожрамши?
-Не надо, - слегка поморщился Виктор, - Когда мы вдвоем, мне не хочется так выражаться.
А они были вдвоем. И это было у Виктора впервые. Никогда раньше, за все прожитые тридцать лет, он не допускал даже мысли, что у него может быть так...
Они молча дошли до дома от трамвайной остановки и молча вошли в квартиру. Леня стоял и смотрел на Виктора взглядом, который напомнил ему тот вечер, когда он притащил его к себе после драки.
"Пойдем" - сказал он ему тогда, и уложил на диван.
И сейчас Виктор не нашел никакого другого слова:
-Пойдем...
И сколько страха, отчаяния, внутренней борьбы, желания и надежды было вложено в это короткое слово, мог почувствовать только Лёня.
-Пойдем, - как эхо, еле слышно отозвался он.
Они вошли в комнату, и Лёня стал раздеваться, аккуратно складывая на стул каждую вещь. Вот он уже стоял перед Виктором, как в тот день, в одних белых трусиках и носках, во всей красоте своего стройного тела, как бы мерцающего из темноты в отраженном, проникающем из прихожей, свете.
Дрожащими руками Виктор стал расстегивать на себе одежду. Его тело била мелкая нервная дрожь, он слышал, как стучит его сердце. Вот он тоже остался в одних трусах и носках. Лёня приблизился к нему, прижавшись низом туловища, и Виктор ощутил две напрягшиеся плоти, разделяемые только тоненькой материей трусов. Лёня нежно провел руками по его спине и крепко обнял, сомкнув их на шее. Теперь Виктор ощущал все его тело своим, и не мог пошевелиться.
-Дрожишь? - тихо прошептал Лёня, но так, что невозможно было обидеться или смутиться, - Не бойся.
Он оторвался от Виктора, щелкнул выключателем висевшего над диваном бра, лег на спину, плавно поднял вверх длинные стройные ноги и снял трусики, которые порхающей птицей пролетели мимо лица остолбеневшего Виктора, опустившись на ковер. Чуть согнув ноги, Лёня положил их на диван, широко разведя колени, и раскрывая объятия рук, прошептал:
-Иди ко мне...
Виктор продолжал стоять, любуясь обнаженным телом Лени и не чувствуя в себе сил тронуться с места.
-Иди же, - опять послышался тихий ласковый голос, и Виктор шагнул к дивану, с громким стоном проваливаясь в тянущий его омут...
Ушло все - комната, окружающая обстановка, мысли, волнения, страх. Все чувства переполняло одно - это красивое сильное тело, этот тихий ласковый голос и эти бездонные, мерцающие в свете бра, глаза. Он утопал в неизведанных ощущениях, захлебываясь от любви и нежности к этому существу, разом сломавшему все представления, которыми он жил раньше.
Виктор не отдавал себе отчета, что делает, и только все тот же тихий ласковый голос помогал ему:
-Не надо так сильно... Ты делаешь мне больно... Не спеши... Вот так...
Они обнимались, становясь единым переплетением тел, отрывались, смотрели друг на друга и снова падали в объятия, пока у обоих одновременно не произошло то, что когда-то случилось у Виктора впервые на чердаке Сережкиного сарая тем памятным летом.
Лёня сел и откинулся на спинку дивана. Его согнутые колени были широко расставлены, а глаза смотрели на Виктора ласково и блаженно. Он не стыдился и позволял себя рассматривать.
-Кушать хочешь? - заботливо поинтересовался Виктор.
-Не мешало бы...
Они поднялись с дивана, и абсолютно голые пошли на кухню.
-Зайдем сюда, - сказал Лёня, открывая дверь ванной.
Он включил душ, отрегулировал воду, и они оба залезли в ванну. Лёня заботливо смыл с их тел следы страсти. От его прикосновений Виктор опять почувствовал возбуждение. Он опять обнял и прижал к его себе.
-Мы кушать идем, - тихонько рассмеялся Лёня, нежно отстраняя его, - У нас все еще впереди... Ты же хочешь?
-Что? - не понял Виктор.
-Все. По полной программе.
-Да... - выдохнул Виктор раньше, чем успел подумать.
-Смазка у тебя есть? - поинтересовался Лёня.
Виктор оказался в замешательстве.
-Вазелин хотя бы найдется? Так тебе будет больно.
-Найдется. Должен найтись. Там, в аптечке, в коридоре, в шкафу.
-Я посмотрю, а ты иди сюда, сядь...
Лёня указал взглядом на край ванны, и когда Виктор сел, направил струю, продолжавшую бить из душа, на его попку, слегка прижав.
-Помой все внутри. Я потом тоже так сделаю...
Он вышел, а Виктор остался осваивать неведомые приготовления. Едва он успел смыть последствия, как вошел Лёня с баночкой вазелина в руке:
-Иди на кухню, теперь я...
Виктор достал из холодильника все, что в нем было съестного, присовокупив имевшуюся в запасе бутылку водки.
-Прости, я не могу так много пить, - с долей неловкости сказал Лёня, входя на кухню.
-У меня просто нет ничего другого, - развел руками Виктор, - Не знаю, как ты, я уже абсолютно трезвый.
-Лед и Фанта у тебя еще есть?
-Да, конечно.
Виктор с готовностью достал из холодильника то и другое.
Леня насыпал в свой бокал льда, залил его Фантой, помешал и добавил немного водки.
-Не обидишься, если я буду так?
-Коктейль? - улыбнулся Виктор.
-За неимением. Коктейль - это нечто другое.
-Сыну ли директора ресторана не знать, что такое коктейль? Давай, я себе тоже сделаю так. На безрыбье, как говорится, и сам раком встанешь. Ой, прости...
-Прощаю, - улыбнулся Лёня, - Давай?
Они чокнулись, и немного отпив, поставили бокалы на стол.
-Презервативов у тебя, конечно, тоже нет? - спросил Лёня и, не дожидаясь ответа, заверил, - Не переживай, я проверялся перед отлетом, а тебе, наверное, негде было заразиться...
Эти слова резанули Виктора по живому. Не те, что ему негде было заразиться, а именно эти: "Я проверялся". Раньше ему не приходило в голову об этом подумать, а сейчас стало горько. Но ведь так и должно было быть. Неужели он надеялся, что он у Лени первый?              Кажется, тот понял, о чем он думает:
-Ну ты же, наверное, и не думал, что ты у меня первый?
-Нет. Не думал, - сказал Виктор, избегая поворачиваться лицом к Лене, поскольку заметил, что его глаза наполнились слезами, - Все нормально, Малыш.
И еще он почувствовал, как внутри начинает подниматься злоба по отношению к самому себе:
"Раскатал губы, дурак. Вообразил, что он твой навеки? А он уедет завтра в свою Америку, где у него целая шобла таких, и будет им рассказывать о приключениях на своей исторической родине. А ты дрочи и вспоминай, как тебя лишил девственности красивый мальчик. Зачем вообще это было нужно? Жил бы себе, как жил. Зачем ты побежал за ним?"
Виктору вдруг стало жаль себя. Как бывает в детстве, когда дали подержать в руках игрушку, о которой мечтал всю жизнь, и тут же отобрали. Ну почему он такой? Почему не может жить с женщинами, как все? Иметь семью, детей, ощущать себя нормальным человеком? Чем он провинился и перед кем, что должен нести всю жизнь эту муку?
Виктор поднял взгляд на притихшего Лёню и заметил, как по щекам того текут слезы. Весь гнев моментально испарился, уступив место другому чувству:
-Ты чего? - спросил он, придвигаясь и обнимая его.
Лёня сначала сделал попытку уклониться, но неожиданно, уткнулся Виктору в плечо и заплакал по-настоящему.
-Перестань, все нормально. Уедешь, я буду тебя вспоминать. Мне так хорошо никогда еще не было, - говорил Виктор, гладя его по волосам.
-Замолчи, - прошептал Лёня, - Замолчи, пожалуйста, ты не то говоришь. Ведь ты подумал, что я вот так с каждым? Что мне это ничего не стоит, что у меня веселая жизнь? А на самом деле... Ты не знаешь, как мне одиноко. Меня никто не любит. Ни один человек на земле.
-Как, не любит? А родители? А бабушка?
-Бабушка умерла в прошлом году, а я даже не прилетел с ней проститься. Она меня действительно любила и хотела, чтобы я с ней остался. Родители считают меня своим горем. Осталась только тетка, ее старшая дочь. Она единственная, кто не отвернулся от меня, когда узнала, что я гей. Она тоже не понимает этого, но она меня жалеет. У нее нет своих детей, и я для нее всегда был дороже, чем для матери. Но она здесь, а я улетаю с Кевином.
-Кто это?
-Мой бойфренд, с которым я прилетел сюда. Я тебе не говорил разве?
-Ты говорил о студенте скульпторе, но не упоминал, что он твой бойфренд.
-Потому, что он не мой, хоть и считает меня своим. Я ему нужен, как украшение, как вещь, как его сексуальная принадлежность, хотя у него и помимо меня их хватает. Он их меняет чуть ли ни каждую неделю, а меня держит для