Произведение «Серебряный век дзен» автора Игорь Саенко - Литературный сайт Fabulae (страница 1 из 5)

Необходимые пояснения

Иннокентий Батрацкий — мой двоюродный брат по отцовской линии. Точнее, сын моего дяди, который умер незадолго до моего рождения. Таким образом, можно заключить, что Иннокентий мой старший брат — и нет ничего удивительного, что в детских играх именно он всегда верховодил. Впрочем, это его верховодство частенько носило странный характер. Ведь едва ли не от рождения Иннокентий был весьма независим и тяготел к одиночеству. Тогда в чем, собственно, заключались наши игры? После завтрака (если это был выходной день) или во второй половине дня после школы (если это был будний) он молча собирал в карманы всякую чепуху: перочиный ножик, фонарик, круглое зеркальце, лупу, карманный томик Виталия Бианки, моток проволоки, цветные стёклышки из рассыпавшегося калейдоскопа, крохотный блокнотик с огрызком карандаша, старый дореволюционный пятак — и отправлялся в Агролес — такое интересное (если кто не знает) место под Новочеркасском, где много леса, прудов и различных фруктовых деревьев. Это всё выглядело так загадочно, что я, конечно же, не мог оставить это без внимания. И тащился за ним как собачонка, которая никак не может бросить своего хозяина. Впрочем, он всё-таки уделял мне иногда внимание, когда я становился чересчур уж болтлив, — я ведь всё допытывался у него, в чем причина наших хождений, — и тогда он, глядя поверх моей головы, как, наверное, Следопыт Фенимора Купера глядит в глубину прерий, очень весомо произносил: "Молчать, малявка!" И я, конечно, замолкал — ненадолго, впрочем. До позднего вечера мы бесцельно, как мне казалось, бродили по зарослям — и в этом, собственно, и заключались наши игры. Так по большей части и прошло наше детство... Потом настало время, когда мы повзрослели. Кеша уехал в МГУ, который в свой срок успешно и закончил, а я так и остался в Новочеркасске, поступив в НПИ. Изредка он наведывался к нам — весёлый, жизнерадостный, смешливый. В нём совсем ничего не осталось от того замкнутого и неулыбчивого мальчика, каким он был в детстве. Как-то мы узнали, что он всерьёз увлёкся дальневосточными философскими дисциплинами — даосизм, конфуцианство, чань-буддизм (по-японски — дзен-буддизм), синтоизм и пр. Последний раз в поле нашего зрения он появился в 1999 году. Он по-прежнему был весёлым и жизнерадостным, но некая печать — не то скорби, не то зрелой умудрённости — уже легла на его лицо. Как-то оставшись со мной наедине, он вручил мне папку, строго-настрого наказав не открывать её 15 лет. Я тут же поинтересовался, неужто он куда-то уезжает, на что он ответил, что да, и что, быть может, даже навсегда. Я был глубоко заинтригован, но, зная характер брата, даже и не попытался его расспросить. Он сам мне пояснил всё, что счёл нужным. Оказалось, он отправляется в Китай на поиски древней школы чань-буддизма, носящей поэтическое название "Крик вечернего петуха", куда и намерен поступить учеником, если получится. С той поры я с ним больше не виделся. Лишь однажды какие-то люди поведали, будто, дескать, видели его в Самарканде, где он на центральной площади при большом стечении народу доставал из головы всевозможные игрушки и раздавал их местным ребятишкам, которые в великом множестве ходили за ним. Но это, конечно, сущая чепуха. Никогда он не был особо популярен в детской среде — дети всегда его сторонились, хотя иногда — нет-нет да и кидали в него каменюку. Я свято соблюдал его наказ и за прошедшие 15 лет ни разу не открыл загадочную папку, что он оставил мне на хранение. Хотя, признаться, соблазн поддаться искушению был очень велик. С гордостью констатирую: я с честью вышел из этого испытания, и папку открыл только в 2015 году, когда случайно обнаружил её на антресолях. Это оказался сборник дзен-буддистских коанов, которые Иннокентий собирал в течение 10 лет. Он, видимо, готовил их к публикации, но по каким-то причинам работу не довёл до конца. Материал был стилистически сыроват. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что такой замечательный памятник средневековой дальневосточной культуры не может остаться никому неизвестным и принял решение его опубликовать, для чего привёл его в более-менее удобоваримый вид — то есть проделал необходимую редакторскую правку, не искажая впрочем, авторского замысла, насколько это было возможно. Впрочем, о качестве проделанной работы судить не мне, а Вам, читатели.

Игорь Саенко 18.01.2016 год.

От составителя

В течении десяти лет я собирал коаны, относящиеся к японо-китайской традиции 12-14 веков, которая в истории известна, как серебряный век дзен. Слабое знание японского и китайского языков, увы, не позволило мне в полной мере передать тонкости и стилистические изыски этого памятника старины, однако и в том виде, как он представлен здесь, он может быть по-своему интересен, хотя бы по той причине, что на территории нашей страны публикуется впервые. Коаны, по крупицам собранные из разных источников, несут разное прочтение личных имен — как в японской транскрипции, так и в китайской (например, Худзен — имя явно японское, хотя доподлинно известно, что прототипом ему послужило реальное историческое лицо, один из патриарха китайского чань-буддизма). В связи с этим, у читателя может возникнуть некоторый внутренний диссонанс и даже, может быть, неприятие представленных текстов, однако я все-таки решил ничего не менять, так как иные прочтения настолько далеки от оригинала, что утверждать с достоверностью, какое именно историческое лицо послужило ему прототипом, не представляется возможным. Я долго сомневался, стоит ли предавать огласке столь недоработанный документ (в какой-то момент он мне даже стал казаться бессмысленной абракадаброй), и, в конце концов, решил, что судить об этом не мне, а читателю — кому-то он все-таки может и впрямь показаться интересным.

Иннокентий Батрацкий

Серебряный век дзен

(антология классических коанов дзен, 12-14 вв.)

Книга школы Лин Шу

1. Нет ничего, кроме дзен

Перед тем, как Гаутама стал Буддой, его миска поплыла по реке против течения.
У Лин Шу все было гораздо прозаичнее. Его не стало, когда он увидел в луже отражение облаков.

2. «Причем тут солнце!?»

Редзан, ученик Лин Шу, как-то покинул своего учителя, но через два года вернулся, очень истощенный.
— Все это время, — пожаловался он, — я испытывал крайнюю нужду. Почему ты мне не помог?
— Разве ты не видел, что каждое утро из-за горизонта вставало солнце?
— Часто его закрывали облака.
— Почему же ты утверждаешь, что я тебе не помог?
Редзан, озадаченный, удалился. На следующий день он навестил учителя снова.
— Почему ты мне вчера сказал о солнце?
— Дареному быку под хвост не заглядывают.
— Причем тут бык?! — растерялся Редзан.
— Причем тут солнце!? — ответствовал Лин Шу.

3. Ты — Будда

Однажды Редзан спросил у Лин Шу:
— Как мне стать Буддой?
— Ты уже Будда.
— Я — Будда?! — поразился Редзан.
Лин Шу вдруг упал перед ним на колени, поставил голову Редзана себе на голову и залился слезами.
— О, великий Будда! — запричитал он. — Молю тебя, спаси глупого и недостойного Лин Шу.

4. Состязание

Однажды странствующий монах сказал Лин Шу:
— Я хочу состязаться с тобой в искусстве дзен.
— С чего ты решил, что я стану это делать?
— Говорят, ты великий мастер.
— Катц! — воскликнул Лин Шу и уже спокойно добавил: — Дзен мне глубоко безразличен.

5. Апокалипсис по-китайски

Странствующий монах спросил у Лин Шу:
— В чем смысл прихода Дарумы с запада?
— В том, чтобы замкнуть солнце.

6. Полный сосуд

Однажды Лин Шу решил испытать Редзана.
— Что такое дзен? — спросил он.
— Разве можно в сосуд, наполненный до краев, влить что-то еще?
— Пусть тебя заботит не сосуд, но то, что ты собираешься влить.
Редзан не ответил.

7. Невидимый дзен

— Можно ли сказать, что дзен — то, без чего невозможна жизнь? — спросил монах у Лин Шу.
— Да!!
— Почему же его не видно?
— Воздух тоже не видно.

8. «Река меняет свое русло»

Как-то Редзан спросил у Лин Шу:
— Что такое дзен?
— Естественное состояние Будды.
— Разве у Будды бывает неестественное состояние?
— Катц! — воскликнул Лин Шу и чуть погодя добавил: — Река меняет свое русло.
Впоследствии, когда Редзану приходилось читать проповеди о временах Будды Шакьямуни, он начинал обычно так:
— Девять тысяч бочек нечистот назад…

9. Бородатый монах

Однажды, когда Редзан готовил трапезу, в кухню вошел молодой монах с бородой и спросил у него:
— Ты знаешь, что такое дзен?
— Не знаю и знать не хочу.
— Что же ты здесь делаешь? — удивился монах
— Готовлю обед, — пояснил Редзан.

10. «Чего-чего?»

— Когда видимое становится слышимым, слышимое осязаемым, осязаемое обоняемым, обоняемое вкушаемым, когда пять становятся одним, когда в Небесах нет ничего, на что бы устремить глаз Будды, а на земле нет ничего, на что опереть стопы, когда происходит все это, то что происходит? — спросил монах у Редзана.
— Чего-чего? — переспросил тот.

11. Старухин дзен

Однажды два монаха заспорили между собой. Один утверждал, что дзен Лин Шу совершеннее дзена Редзана. Другой не соглашался и утверждал обратное.
Мимо проходила старуха.
— Бездельники! — пробормотала она. — Хоть бы кто-нибудь помог донести корзину.

12. «Чей дзен выше»

Инэнь был учеником Редзана. Однажды монах спросил у него:
— Чей дзен выше, Лин Шу или Редзана?
— Я отвечу, если ты скажешь, что важнее: смерть или рождение.

13. Дзен бешеной собаки

Как-то Инэнь прогуливался с собакой по двору. К нему подошел Ю-ю, странствующий монах, и спросил:
— Достопочтимый, не подскажете, как мне постичь дзен?
В этот момент на него набросилась собака. Когда монахи ее оттащили, Ю-ю повторил свой вопрос.
— Тупица! — закричал Инэнь. — Я ведь тебе уже все сказал!

14. «Ну!»

Однажды Инэнь подкрался к монаху, который медитировал на заднем дворе, и что было силы огрел его палкой.
— Ну! — закричал он, глядя монаху прямо в глаза.
Чуть погодя Инэнь упал на землю и стал кататься по ней, простирая к монаху руки:
— О, Благословенный! Прости меня, прости!
Монах ошалело на него смотрел. Тогда Инэнь вскочил и снова огрел его палкой. Монах бросился бежать, но Инэнь догнал его, схватил за плечи и, снова глядя монаху прямо в глаза, закричал:
— Ну!

15. Палка Инэня

Почему Лин Шу сказал, что воздух не видно? — спросил монах у Инэня. — Ведь и камни, и деревья, и птиц тоже не видно.
— Интересно, видит ли кто-нибудь мою палку? — поинтересовался Инэнь

16. Мычание коров в нирвану не прихватишь

Мэйцзы был преемником Инэня. Более всего он любил мычание коров. Часто, когда с пастбища в деревню возвращалось стадо, он садился на обочину дороги и слушал.
Когда он умирал, его последними словами были: «Нет ничего более совершенного, чем мычание коров. Даже ожидающая меня нирвана — с изъяном. Это грустно».

17. Цельный Мэйцзы

Сикоку, ученик Мэйцзы, подвергал сомнению просветление своего учителя. Он