Ивана Николаевича Кузякина терзал жуткий сон: с фатальной неизбежностью
надвигалось на него нечто огромное и ужасное, грозя стереть с лица земли.
ОНО было совсем уже близко, когда Иван Николаевич, издав жалобный стон,
успевает в последний момент разомкнуть цепкие объятия ночного кошмара и
очутиться в более привычной для себя обстановке: в собственной спальне,
в собственной кровати и с собственной, храпящей под боком, женой.
С перекошенным от страха лицом и бешено бьющимся сердцем, он судорожно
хватает ртом воздух, пытаясь поскорее отогнать от себя злое наваждение.
Да, ему приходилось видеть дурные сны, но этот был особенно нехорош!
Чем — объяснить трудно, но сердце подсказывало — жди беды.
Заснуть снова Иван Николаевич уже не мог, да и светящиеся в темноте
цифры электронных часов снисходительно намекали: утренний подъём не за
горами, не за лесами, а притаился где-то рядом, готовый громко возвестить
о себе через истошный визг будильника-экзекутора. Иван Николаевич очень
не любил этот визг и давно мечтал сменить его на что-то более благозвучное
(к примеру, на пение птиц), однако супруга резко выступила против, заявив,
что ни под какой другой звук она просыпаться не намерена, и если муж,
судя по всему, озабоченный кризисом среднего возраста, желает просыпаться
под птичьи голоса — пожалуйста, пусть перебирается жить в лес, а ещё лучше,
пусть вообще не просыпается, если он настолько эгоистичен, чтобы не думать
о больных нервах жены. И Иван Николаевич как всегда уступает,
щадя бесценные нервы супруги — ценой убийства собственных.
Слегка оглушённый мощным храпом «нервнобольной», он с тоской выжидает
наступление утра, то и дело, поглядывая на часы, и вскоре, вконец
обессиленный, с головой проваливается в наисладчайший предутренний сон.
— Ты думаешь вставать или нет? — внезапно донёсся до его сознания
раздражённый голос жены.
— Сейчас встану, — машинально пробурчал Иван Николаевич, с трудом
разлепляя свинцовые веки.
«И ведь буквально на минуту глаза закрыл», — подумал он, неприязненно
поглядывая на ядовито-зелёные цифры часов, которые на самом деле были
красного цвета, однако для Ивана Николаевича эта разница никогда не имела
особого принципиального значения.
— Иван, ты не забыл? — супруга стояла в дверях спальни и нервно теребила
золотую цепочку на шее.
— Что? — насторожился Иван Николаевич, заранее проклиная в душе
собственную забывчивость.
— Забрать результаты анализов.
«А чтоб тебя!» — мысленно выругался Иван Николаевич, а вслух сказал:
— Ну что ты, Наташенька, конечно, помню.
Жена удовлетворённо хмыкнула, исчезая в дверях, а Иван Николаевич стал
лихорадочно соображать, как ему лучше поступить: опоздать на работу,
но сберечь бесценные нервы супруги, или...
«Никаких «или», — строго приказал самому себе Иван Николаевич.
К воспоминаниям о дурном сне он больше не возвращался.
***
Секундная стрелка настенных часов натужно и со всхлипом перепрыгивала
с одной чёрточки на другую, приводя Ивана Николаевича в состояние
тихого бешенства.
«И чего они там копаются? Платишь деньги — и всё равно приходится ждать.
Безобразие! Вечно у нас так, а всё туда же: «евростандарт», «евроремонт»,
«качество на высшем уровне». Ну, наконец-то», — он заметно оживился,
увидев приближавшуюся к нему девушку-регистратора. Улыбнувшись, она нежно
прощебетала:
— Придётся ещё немножко подождать. Павел Сергеевич скоро освободится.
— Хорошо, — Иван Николаевич тоже улыбнулся, но улыбка у него вышла кривая,
что, по-видимому, не ускользнуло от внимания девушки, так как в следующую
секунду её улыбка засияла во сто крат ярче.
Ивану Николаевичу стало не по себе: пауза затягивалась, словно петля на шее.
Девушка-регистратор хищно улыбалась, Иван Николаевич покрывался испариной,
часы натужно всхлипывали.
«А чёрт с ней», — подумал он и мучительно выдохнул:
— Конечно-конечно, я подожду.
Улыбка девушки лениво сползла с лица, уступив место тупому безразличию.
Клиент доволен. Проблем — нет.
Извинившись, она спешит вернуться к своим профессиональным обязанностям.
А Иван Николаевич, рассеянно проводив взглядом её спину, снова погружается
в томительное ожидание.
«Да-а, втравила меня Наталья в историю, нечего сказать. И, главное, чего ради?
Ну, печень немного пошаливает, давление скачет, то да сё, в общем, всё как
у людей. Нет, заладила: «Сдай анализы, сдай анализы... только иди в платную
клинику, там надёжнее, а то будет, как в том анекдоте:
— Здравствуйте, бесплатный доктор!
— Здравствуйте, безнадёжно больной пациент!
Собрался, пошёл, сдал. Теперь сижу, как дурак».
И снова на горизонте замаячила улыбчивая девушка-регистратор.
Царственным жестом она пригласила вскочившего с кресла Ивана Николаевича
следовать за ней.
«Наконец-то!» — обрадовался Иван Николаевич, приходя в состояние крайнего
возбуждения, казалось, самое сложное осталось позади.
Подойдя к дверям кабинета, девушка указала ему на кресло, а сама пошла
докладывать врачу о прибывшем пациенте.
Иван Николаевич внимательно прислушался к разговору за дверью.
По всей видимости (а, точнее, слышимости) в кабинете находился ещё один
врач, судя по той россыпи медицинских терминов, которой обильно перемежали
разговор собеседники. Девушка-регистратор что-то тихо сказала —
Иван Николаевич успел лишь расслышать свою фамилию. В кабинете ненадолго
наступила тишина, только слышно было, как врач шуршит какими-то бумагами.
— Так...Коагулопатия и гипоальбуминемия... Гиперспленизм на фоне
портальной гипертензии... Н-да, прогноз малоутешителен...Ты зайди через
полчаса, а то у меня пациент, тогда всё и обсудим...
Иван Николаевич в сильном волнении поднялся на ноги и быстро пошёл прочь
от кабинета.
«Прогноз малоутешителен, прогноз малоутешителен...», — тревожным набатом
гудела мысль в голове.
Он судорожно хватал ртом воздух, задыхаясь с непривычки от быстрой ходьбы.
А разговор за дверью тем временем продолжался:
— ...тогда всё и обсудим, а пока, Светочка, будь добра, возьми карту этого
самого Кузикова и отнеси Сергею Дмитриевичу. И пригласи пациента...м-м...
Кузякина.
Дойдя до конца коридора, Иван Николаевич оказался рядом с дверью туалета.
Грузно ввалившись внутрь и заперев дверь на задвижку, он только тогда
почувствовал себя в относительной безопасности.
«Прогноз малоутешителен! Прогноз малоутешителен!» — продолжало стучать в голове.
Открыв дрожащими руками кран, он набрал в ладони пригоршню холодной воды и
сполоснул лицо.
«Это конец... что же делать, Господи, ведь и не пожил совсем, —
прикрыв глаза рукой, Иван Николаевич беззвучно плакал.
Он не плакал уже давно, с тех самых пор как похоронил мать. Тем острее сейчас
ощущалась горечь утраты: мать приласкала бы и утешила, как когда-то утешала
в детстве, когда он приходил домой с разбитыми коленками, а теперь вот,
когда ему по-настоящему плохо, — матери
