После ночи всегда наступает рассвет. Глава 7

Начальник швейного цеха договоры заключил на пошив массовки с четырьмя предприятиями. Так что работы – завались, – ответила Серафима. – Хоть в две смены работай.
- Значит, жить стало легче, жизнь стала веселее.
Константин потянулся к магнитофону и переставил кассету. Серафима постепенно привыкла к обстановке и скованность начала проходила, уступая место покою.

- Мне дед рассказывал, что новый кузнец из Чернухи предложил правлению организовать секцию рукопашного боя для ребят, чтобы те заняты были, а не дикли от безделья.
- А вот это новость, - Костя подался вперёд. – Спортзал будут организовывать? Пацаны даже мечтать не смели о собственном тренажёрном зале и тренере по борьбе. А тут такой подарок! Для городских, может, это ничего не значит, но не для деревенских!
- Не знаю, - ответила Серафима, – но я думаю, что секцию утвердят и поддержат. Дед ещё говорил, что к следующей зиме, если прибыль будет позволять, постараются открыть лыжную базу и дополнительный автобус до города пустить.

Немного посидев, Серафима засобиралась домой:
- Кость, мне пора. Дед волноваться будет.
Девушка встала с насиженного места и направилась к двери.
- Симочка, - парень преградил ей дорогу. – Ну, побудь ещё, хотя бы чуть-чуть.
Он подошёл к девушке вплотную и мягко обнял её за плечи:
- Ты всегда торопишься домой. Зачем? Неужели тебе плохо со мной? – его голос звучал всё тише и тише, постепенно переходя на шёпот.

Костя с нежностью привлёк подругу к себе и замер, наслаждаясь запахом её волос.
Сердце Серафимы учащённо забилось. Как любая девушка, она много раз в своих грёзах представляла мужские ласки, желала и с трепетом ожидала их. Ей очень хотелось любить и быть любимой, принадлежать душой и телом единственному и самому прекрасному своему избраннику.

Губы Константина, еле касаясь её упругих щёк, скользнули к губам Серафимы, пленив их страстным долгим поцелуем. Сима замерла. Наконец, руки девушки взметнулись и сомкнулись за его головой. Она вся устремилась навстречу ласкам, отвечая взаимностью и покрывая лицо парня неумелыми поцелуями. Константин что-то шептал ей, но она, полностью поглощённая новыми неизведанными желаниями, была не в состоянии слышать. Сердце то замирало, то вновь начинало бешено биться. Сладкие ощущения увлекали её в свой сказочный мир, затягивая, словно в омут.

Девушка не нашла в себе сил отстранить чуть дрожащую от волнения руку Кости, расстёгивающую кофточку и обнажающую упругую девичью грудь. Он положил ладонь на соблазнительный бугорок. От этого прикосновения Серафима совсем выпала из реальности. Он ласкал её, то ласково, осторожно, то чуть грубо, причиняя приятную боль.

- Ах! – выдохнула Сима, когда сладкие ощущения собрались в одну волну, раскатившуюся по всему телу, заполняя каждую клеточку.
- А так тебе нравится? – услышала она, и малиновый сосок обхватили мягкие губы.
Сама того от себя не ожидая, девушка обняла голову парня, сильнее прижимаясь к его рту.
- Очень! Ещё!
Вдруг она почувствовала, как незнакомая доселе буря разбушевалась внизу живота. Сладостные покалывания заставили набухнуть никем не тронутый бутон.
«Какая грудь! Какая кожа! Свихнуться можно! – отметил Костя, не прекращая своих ласк. – Одной ночи с такой девочкой хватило бы, чтобы потом можно было спокойно умереть».

Тело Серафимы покрылось лёгкой испариной, и девушка начала благоухать дразнящим ароматом страстной женщины.
«Да ты очень горячая, девочка моя, - с удовольствием подумал опытный ухажёр. – Ты просто мечта для любого мужика».
Серафима трепетала в руках парня. Константин, видя состояние девушки, подхватил её на руки и шагнул в сторону дивана.
                                                                   
«Что со мной? – металась мысль Симы. – Что я делаю? Почему мне так хорошо? Даже плакать хочется. Совсем голову теряю. Отдаваться нужно только мужу. А он мне не муж. Даже не жених».
Резкий запах прокуренного одеяла ударил в нос и отрезвил помутнённое сознание. Серафима увидела здравомыслящим взглядом горящие похотью глаза Кости. Его рука блуждала по бедрам девушки, пытаясь освободить ноги от тёплых колготок. Ей стало очень неприятно.

- Нет! – Серафима резко оттолкнула парня от себя и устремилась из комнаты, на ходу приводя себя в порядок. – Не надо! Не хочу!
- Симочка! – несостоявшийся любовник схватил девушку за руку, стараясь остановить её. – Я же не слепой. Ты давно готова к любви! Чего боишься?
- Не трогай меня! Не трогай! – бормотала она в ответ, давясь горькими слезами отчаяния. – Мне нельзя! Это просто отвратительно!
Последнюю фразу девушка адресовала себе. Она испытывала мучительный стыд за свою проявленную слабость. Серафима судорожно сунула ноги в сапоги и рванула пальто с вешалки, оборвав петлю.

- Симочка! – слышалось за её спиной. – Не обижайся и не сердись. Я не хотел тебя обидеть. Прости. Я же не каменный.
Оглушённая ужасом случившегося, Серафима выскочила из подъезда. Она ничего не хотела слышать, ни с кем не хотела разговаривать.
Сима бежала по грунтовой дороге, не особо разбирая, где лужа, а где грязь. Верный Шныря торопился во след, недоумённо и обеспокоенно поглядывая на хозяйку. Пёс понимал, что что-то случилось, но что именно – не мог взять в толк.
«Какой позор! Какой позор!» – ругала она себя.
Сапоги скользили по жирной глине, съезжая в жидкое месиво. Девушка не замечала налипшую большими тяжёлыми колодками на ноги грязь. Её начинала беспокоить нудная тянущая боль в пояснице и низу живота.

«Расклеилась в его объятиях! Бесстыдница! Совсем голову потеряла, срамница!»
Споткнувшись и потеряв равновесие, девушка упала и сильно ударилась.
«Ну вот, ещё и упала! Так и надо! Заслужила!» – два ручейка горьких слёз текли по перепачканным щекам, постепенно перерастая в рыдания.
Серафима успокоилась лишь на пригорке, с которого, как на ладони, хорошо были видны Грибки. «А, может, я зря драматизирую? Может, пришло время любить? Кто-то говорил, что есть верный способ разобраться в своих чувствах к мужчине. Если женщина хочет родить от своего избранника дитя, значит любит. А я хочу, чтобы Костя стал отцом моих детей?»
Когда Серафима подошла к дому, то впервые была рада отсутствию Матвея: не нужно было объяснять причину заплаканного лица и грязной одежды.

                                                                              -5-
Лёпа стоял у калитки дома Тёртого. Спокойный мохнатый страж уже несколько минут гипнотизировал нежданного гостя, но к активным действиям переходить не торопился: он помнил этого человека, недавно побывавшего у хозяина. Лёпа собрался уходить, когда дверь на крыльце приоткрылась и худощавая домработница пригласила:
- Вы проходите, пожалуйста. Георгий Несторович ждёт вас, - и, обращаясь к собаке, скомандовала. – Жора, место!

Пёс нехотя ретировался и напоследок окинул пришельца недоброжелательным, предупреждающим взглядом.
Тёртый в тёплом махровом халате сидел у камина в излюбленной позе на любимом кресле. Он о чём-то сосредоточено думал. Николай, стоя в дверях, терпеливо ждал, когда хозяин обратит на него внимание.

Плотные тяжёлые портьеры не пропускали в гостиную последние лучи заходящего ноябрьского солнца. Толстая свеча была единственным в этот вечер, кроме камина, источником света.   Вся комната была погружена в мягкий полумрак и тишину, которую нарушали мерный звук маятника старинных напольных часов и потрескивание дров.

Тёртый смотрел на пылающие угли и огонь. Его лицо было спокойным и несколько отрешённым, не завуалированным привычной маской. Колька внимательно рассматривал хозяина, пытаясь считать его истинную натуру. Георгий Несторович, как заметил Ляпунов, был очень одиноким и по сути несчастным человеком, скрывающим какую-то большую личную драму. Молодой человек знал Тёртого почти год, но о личной жизни опекуна никогда ничего не слышал. Колька рискнул однажды навести справки о пахане, хотелось быть в курсе его слабостей, но кроме хорошей оплеухи в ответ ничего не получил.

Тёртый медленно повернул голову в сторону дверей, и Лёпа поёжился от тяжёлого, угрюмого взгляда. На лице хозяина ещё не появилось привычное доброжелательное выражение, сменяющее жёсткость, хитрость и большой ум.
- Здравствуй, сынок, здравствуй, – поприветствовал Тёртый гостя. – Вошёл тихо, как на деле. Я и не заметил. Видимо, старею. Рассказывай, как встретила тебя воля?
С минуту потоптавшись в дверях, Колька прошёл в комнату и занял соседнее кресло.
- Не ласково. На работу кое-как устроился. Сами знаете, специальности никакой, да и как справку увидят, сразу весь базар прекращается. Грузчиком на дальней базе взяли, и то, сколько уговаривать пришлось. Хорошо, что там у них людей не хватает, вот и подфартило.

- Ну, ничего, другим везёт меньше. А с жильём как? Нашёл?
- А вот с постоем совсем плохо. Ночую пока на чердаке, но, если засекут, разборок с ментами не миновать. Может, поможете?
- Помогу, сынок, помогу. Почему раньше-то не пришёл?
- Хотел всё сам сделать, – опустил голову Николай.
- Угу. Самостоятельный, значит. Ну, это похвально, когда «сам». Слушай, есть бабулька одна, она тебя за харчи пригреет, если баловать не станешь.
- В смысле? – не понял Лёпа.
- В смысле загульных пьянок, – терпеливо объяснил Тёртый.
- Ну, вы же знаете, что я ни-ни! – энергично замотал головой Лёпа: тёплая комната, чистая постель замаячили на горизонте.

- Поэтому и замолвил за тебя словечко. Вот тебе записка с адресом, – Георгий Несторович с сожалением встал с кресла, подошёл к столу и черкнул что-то на листе бумаги. - Бабульку Леной кличут. Поклон от меня передай.
Поблагодарив Тёртого, Лёпа ушёл.

Новое пристанище Кольки было таким же древним и ветхим, как его хозяйка. Сильно покосившийся, полусгнивший дом наполовину врос в землю. Бревна-подпорки походили на клюки для старого больного человека и выполняли такую же миссию. Два давно не мытых окна были задёрнуты когда-то белыми занавесками, остальные прежние хозяева заколотили крест- накрест. Прохудившаяся крыша заросла мхом.
- М-да, - присвистнул Колька. – У Бабы-Яги изба поновее будет.

Встретившая его скрюченная бабка Лена смерила парня взглядом, словно просвечивая рентгеном. Цапнув протянутый клочок бумаги и тщательно изучив его, широко улыбнулась, обнажая крепкие, но сильно пожелтевшие зубы.
- Как у «самого-то» здоровьице? – поинтересовалась она.
- У Тёртого? – догадался Лепа.
- Не у тебя же! – осерчала бабка. – Мне до тебя, христорадник, вообще нет дела, а его я до глубины души уважаю.
- Вроде не жалуется, - пожал плечами гость.
- Вот и ладушки! – порадовалась она. – А ты, проходи, чё столбом-то встал! Скромного из себя не корчи! Всяких видали.

Бабка Лена выделила Кольке комнату с одним заколоченным окном. В углу стояла еле живая кушетка. Напротив, неё стол и колченогий табурет. Низкий потолок был покрыт тонким слоем пыли и сажи. На полу валялись окурки, бутылки, консервные банки, какое-то грязное тряпьё, хорошо были заметны высохшие плевки. Лёпе стало грустно. Одно его утешало: в комнату выходила стенка русской печи с подтопком. Колька поискал глазами гвоздь в стене и повесил на него вещмешок.
- Ну что, бабка Лена, где у тебя метла да ведро? В таком сраче жить мне не климатит, – парень взялся за