Кафедра. Отрывок № 14(а) из романа "Одинокая звезда"

Женька, покорившая его когда-то своим безудержным темпераментом, превратилась в толстую сварливую бабу, изводившую всех домашних своими придирками. Он вспоминал, как впервые побывав у нее дома, поразился грубости, с которой она отчитывала тогда уже больного отца. Ему бы остановиться, задуматься. Так нет же, продолжал встречаться, довел дело до свадьбы. И вот теперь всю жизнь отдувается. Если бы не дочь Люська, так похожая на него, сбежал бы, куда глаза глядят. Но Люську жалко — как она будет без него? Ее же мать с бабкой  тогда совсем сожрут, и некому будет заступиться. Нет, надо нести этот крест хотя бы до Люськиной свадьбы. Недолго осталось — девчонке скоро семнадцать. И красотка хоть куда, вся в него. Парни хвостом ходят. Вот выдаст ее замуж — и сбежит.
Гарик представил, что не будет слышать каждый день визгливый голос жены и вечные попреки тещи, и такая жизнь показалась ему раем. Но сначала надо дочку запихнуть в какой-нибудь институт попрестижнее. Лучше всего, конечно, в торговый. И работа хлебная, и круг знакомств полезный. Правда, туда надо математику сдавать, а Люська в ней ни бум-бум. Даром что отец математик. Что ж, придется платить, и платить немало. А пока он будет отсиживаться на кафедре. Работа перестала быть ему в тягость, особенно после того, как он увидел, с каким увлечением отдается ей Ольга.
Ольга все больше занимала его мысли. Приходя на работу, он сразу чувствовал, здесь она или еще нет. В ее присутствии на кафедре становилось как будто светлее. Ее идеи, ее дела  казались ему столь значительными, что он беспрекословно подчинялся всем требованиям, облекаемым ею обычно в форму просьбы − но такой просьбы, не выполнить которую невозможно.
Он полюбил заседания кафедры и методические совещания, которыми прежде так тяготился, стремясь сбежать при первой возможности. Теперь Гарик радовался, когда заседание затягивалось. Ведь тогда, изображая заинтересованность, он мог подолгу смотреть на нее. Смотреть на нее стало для него тайным наслаждением. Он скоро понял, что влюблен и влюблен безнадежно.
Правда, теперь все заседания у них проходили в два раза быстрее. Ольга сама не любила много говорить и других просила высказываться кратко и конкретно. Они оперативно решали все наболевшие вопросы и разбегались заниматься каждый своим делом.
Гарик прекрасно понимал, что шансов у него ноль целых, ноль десятых. Особенно после его идиотского поведения в дни их первого знакомства. И что малейшие попытки стать к ней ближе могут получить такой резкий отпор, после которого не останется никаких надежд даже на простую дружбу. И потому сидел тихонько в уголке и получал удовольствие от простого созерцания ее лица.
Он давно мечтал побывать у нее дома, чтобы стать к ней хоть чуточку ближе. Но надежд, что она пригласит его сама, тоже не было. Оставалось ждать удобного случая. И он вскоре представился.
Однажды Ольга ушла с работы пораньше, чтобы закончить очередную статью. И тут на кафедру позвонил ректор − ему зачем-то срочно понадобилась Туржанская. Сказав, что он задержится на работе допоздна,  ректор попросил Гарика найти Ольгу и передать ей, чтобы она позвонила ему в кабинет. Такой случай упускать было нельзя. Хорошо, что Гарик в этот день был на колесах. Он мог, конечно, позвонить ей домой и передать просьбу ректора. Но Гарик быстренько спустился, сел в машину и вскоре был у двери ее квартиры.
Увидев ее настороженное лицо, он еще за порогом принялся объяснять, что ректор просил срочно связаться с ним. Но ведь культурные люди через порог не разговаривают. А Ольгу никто не назвал бы некультурной. Поэтому она поблагодарила его и пригласила зайти.
С чувством тайной радости Гарик перешагнул порог ее квартиры. Вот он — мир, в котором обитает эта прелестная женщина, так озарившая своим появлением их нудную жизнь.  В коридор вышла девочка, похожая на весеннее утро, и с любопытством уставилась на него. — Моя дочь Елена, — представила ее Ольга. — Леночка, это мой коллега Гарри Станиславович.
Девочка вежливо поздаровалась.— Доченька, поставь чайник, — попросила  Ольга,— я сейчас переговорю с ректором, а потом чайку попьем. Составьте нам компанию, Гарри Станиславович, вы ведь с работы.
Разглядывая за столом изумительно красивое лицо девочки, Гарик подумал, что та очень мало похожа на мать. Он поделился этой мыслью с Ольгой.
— Сейчас я вам покажу, на кого она похожа. — И Ольга пригласила его в комнату дочери. На стене Гарик увидел портрет молодого человека той редкой красоты, которая заставляет остановиться и заглядеться на нее любого человека, от малого до старого. Его дочь была поразительно похожа на своего отца.
Гарик привык считать себя красавцем, почти неотразимым. У него были яркие черные глаза, смуглое лицо и густые курчавые волосы. Его открытая белозубая улыбка заставляла не одно женское сердце биться сильнее. Но глядя на этот портрет, он понял, что шансов у него — никаких. И это притом, что он, Гарик, живой. А портрет — только портрет, кусок бумаги и все. Но выражение ее лица, обращенного к портрету, болью отозвалось в его душе. Так смотрят на бога, на Иисуса Христа. Да, понял он, стучаться в ее сердце бесполезно. Пока этот бесплотный образ там, ей больше никто не нужен. А он, похоже, там навсегда.
И ему сразу захотелось уйти. Забыв про недопитый чай, он молча вышел в коридор и стал одеваться. Так же молча, мама с дочкой проводили его и заперли за ним дверь.
Домой идти не хотелось совершенно. Но больше некуда было идти. Не на кафедру же, когда там никого нет.
Жена, как обычно, встретила его воплем: — Где ты шлялся? На кафедре давно никого нет! − Но он не услышал из ее крика ни слова. Молча прошел в свой кабинет и запер дверь на ключ. Он долго сидел за письменным столом, глядя в черное окно, и все никак не мог унять терзавшую его душу боль. Он понимал, что больше не может жить, как жил, и не знал, как ему жить дальше.
Зазвонил телефон. Он поднял трубку.— Гарик,  ты?  Он узнал голос Тихоновой. — Слушай, я тебе такое порасскажу о вашей парашютистке, — торжествующе начала та, — ты упадешь. Я тут навела справки о ее прошлом — и такое узнала! Оказывается, она никогда не была замужем.
— Как не была? У нее же дочь.
— Не, ну ты прямо, как младенец. Не знаешь, что и у незамужних дети случаются. В общем, было так. Восемь лет назад она с подружкой поехала на море, в Пицунду. И там спуталась с одним грузином. Едва познакомилась, как он снял квартиру, и наша скромница там... с ним... на полную катушку... ну, сам понимаешь. Потом он, естественно, укатил и оставил ее с пузом. А через несколько месяцев полез под пулю. Храбрость свою показывал. Так эта идиотка, вместо того, чтобы сделать аборт, решила оставить дитя. Наверно, надеялась его разжалобить. Ее отец, не пережив позора, умер от разрыва сердца сразу после ее родов. Говорят, достойный мужик был, партиец. А она с тех пор изображает из себя безутешную вдову. Вот и все ее замужество.
— Но позволь, его родные признали ее. Она же к ним ездит — вот и этим летом гостила с дочерью.
— Ну и что? Их можно понять. Говорят, девчонка очень похожа на отца − вот и признали. Девчонку признали. Но замужем она никогда не была, а везде выдает себя за его жену. Они же меньше двух недель были вместе. Никогда б он на такой не женился.
— Нет, Маша, здесь все не так просто. Насколько я успел узнать Ольгу, не похожа она на легкомысленную особу, готовую повеситься на первого встречного. Видно, что-то было в этом парне, кроме красивой внешности. А я сегодня видел его портрет и скажу тебе — там есть на что посмотреть. Видно, поразил он ее чем-то в самое сердце. Иначе бы она так себя не повела.
— Да что там могло быть особенного? Обыкновенный мент! И к тому же чучмек.
— Скажу тебе по секрету — я был у нее сегодня дома. И видел, как она смотрела на его портрет. Как на святого. Она до сих пор в него влюблена и потому никого к себе столько лет не подпускает.
— Ты сам часом не влюбился в нее? Уж больно заступаешься за эту стерву. Как у меня на нее до сих пор руки чешутся! Но математик она действительно классный, поэтому трогать ее не велено. А жаль!
Так я тебе и скажу, подумал Гарик. И не отвечая на ее вопрос, стал расспрашивать о работе. Работой Тихонова была довольна и зарплатой тоже, а также широкими возможностями, которые открывала перед ней высокая партийная должность. Но, не услышав с его стороны интереса к ее пикантному рассказу, она вскоре повесила трубку.
Две недели! — думал он, приходя в себя. Только две недели счастья и потом целая жизнь в одиночестве. Бедняжка. А мы еще ей душу мотаем. И эта тоже — святоша партийная. У самой...  разве только негра не было. Гадом буду, если кому позволю Олю хоть пальцем тронуть. Не любовником, так хоть другом попытаюсь ей стать. А там посмотрим.