КВАДРАТНОЕ КОЛЕСО ФОРТУНЫ

изобразили в абстрактной манере?
- А ты не ехидничай над стариком, молодой ещё. Они, коль хочешь знать, всю жизнь мне спохабили и здоровья лишили, аспиды гремучие. Я тебе сейчас расскажу, ты выслушай, а тогда и решай надо их взрывать, али нет. Я к ним, как к человекам, а они… - Кузьмич махнул рукой и его глаза увлажнились, - Я тебе от печки расскажу, а то с конца непонятно будет. В двадцать седьмом году мне двадцать стукнуло, ну меня в Красну армию и забрили. Я деревенский и грамоте не обученный, а меня к гаражу приписали. Первое время только двор мёл да машины мыл, потом к моторам допустили, а уж потом и баранку крутить стал, да так больше с ней и не расставался. Там меня заодно и грамоте выучили. Пять лет я армии отдал, пока отпустили. Ушел я на волю и чего только не строил: и плотины, и заводы, и канал у туркменов.

На войну меня вместе с машиной мобилизовали. Я их восемь штук за войну сменил, но самого, слава Богу, ни разу не зацепило. После войны тоже за баранкой на стройках всяких. Так вся жизнь и прошла - то в кабине, то в бараке. Раз кончилась у меня очередная вербовка, и решил я у моря отдохнуть да посмотреть, что за море такое. Приехал я в Ялту. Ноябрь, холодно, противно, скучно. На вокзале милиционер документы спрашивает, не показался я ему, значит. Крутил паспорт, крутил и вдруг говорит: «Поздравляю!» «С чем? – спрашиваю». «С рождением и юбилеем, - говорит». Я в паспорт нос сую, а там… В общем пятьдесят мне в тот день стукнуло.

Взял я бутылку вина ихнего, сел у моря на камушек, потягиваю винцо и сам с собой разговор веду: «Вот тебе, Трифон Кузьмич, полтинник стукнул, а ни кола у тебя, ни двора. Сколько тебе ещё баранку крутить? Лет десять? А потом что? Помирать под забором?» Нет, думаю, надо куда-то прибиваться, чтоб и работа и жильё постоянными были. Вернулся я на вокзал, взял билет и приехал в Москву. Сдал вещички на вокзале и налегке пошел город смотреть. Мама родная! Народу тыщи и все под колёса лезут. На каждом углу светофор и милиционер с палкой. Знаки какие-то, я таких и не видел. Туда не поверни, сюда не заедь, там не остановись. Как тут ездить можно? Нет, думаю, это не для меня. Я тут через неделю или задавлю кого и в тюрьму сяду, или на одни штрафы работать буду. Но другие-то ездят.

Ладно, думаю, поглядим. Гляжу, шофер ручку крутит, а завести не может. Подошел, помог, разговорились. Спрашиваю: «Шофера в Москве нужны?» «С руками отрывают». «А на вашей автобазе?» «Нужны». «Поехали?» «Поехали». Привёз он меня. Я к начальнику. Он документы посмотрел: «С какого года за баранкой?» «С двадцать седьмого». «Ого, говорит, оформляйся». Я про жильё спрашиваю, а он: «Общежитие». «А потом, спрашиваю». Он заелозил: «Было бы тебе лет тридцать, мы бы тебе лет через десять и прописку и жильё, а так… Староват ты, братец». Ладно. Обошел я автобаз с десяток, везде одна песня. Пора, думаю, мотать отсюда.

Тут встречаю парня знакомого, мы с ним года три тому на одной стройке ишачили. Он меня выслушал и советует: «Есть гараж один, в Подмосковье, километров шестьдесят. Начальник там мужик отличный, фронтовик из шоферов. Грузы в основном по области возят. Общаги нет, но снять можно. Осмотришься, а там, глядишь, и свой домишко заведёшь». Я и поехал. И устроился.
Он замолчал и снова выпил.
- А чего же ты домой не поехал, Трифон Кузьмич? Работал бы в колхозе и жил бы в своём доме. Или в войну всё потерял? – Витька соболезнующе посмотрел на старика.
- Потерял, да раньше. Родитель мой мельницу держал. Жили мы отдельно от опчества на берегу реки, прямо у мельницы. Со всей округи к нам ездили. В самом конце службы послали меня на стройку одну, где зеки работали. Один подошел, покурить попросил, а голос у него знакомым показался. Я спросил. Оказалось из соседней деревни мужик. На мельнице бывал, вот я и запомнил голос его. Он мне про моих и поведал. Раскулачили их и в Сибирь. Так что дома и не стало. Ладно, это дело прошлое.
Снял я комнатку у бабульки одинокой и так мне там понравилось, что жуть просто. Придешь с работы, дверь закроешь и один. Вся жизнь по баракам прошла, а там как: один пришел со смены, другой уходит. Один спит-храпит, другой выпил и ему петь захотелось. Те хохочут, эти ссорятся. А тут тишина. И так мне свою избушку захотелось, не высказать. База наша хитрая была. Приходишь утром, берешь накладную, едешь, получаешь груз, принимаешь его на себя, отвозишь куда надо, сдаешь и свободен. Платили как шофёру и как экспедитору. Денег хватало, да и не пил я тогда почти совсем. Я, когда с грузом, то ни-ни, а когда порожняком, то всегда попутчика брал. И копеечка капала и разговоры говорили. Я всё про избушку спрашивал: не знает ли где продается, чтоб и от людей не далеко и отдельно, чтоб вода и лес были? А натура у меня дурная – чего в голову втемяшится, то клещами не выдернуть.

Года два так проездил, и Бог послал попутчика. «Есть, говорит, такая избушка, шуряк мой продает». Оказалась километров в сорока от базы. Поехали смотреть и приехали сюда. До деревни метров восемьсот, лес кругом и целое море под ногами. Сама на взгорке, половодье не достает, то, что надо. Развалюха, правда, да руки у меня из нужного места растут и просят недорого. Попутчик мой сам в этой деревне проживает, а шуряк в другую переехал, но недалече. «Давай, говорю, своего шурина сюда, я в субботу вечером приеду». Договорился с начальником насчет машины и прикатил. Шуряк на месте, позвали председателя Сельсовета, оформили покупку и нарезались до поросячьего визга.

Пришел утром к своей избушке, рассмотрел как следует и нехорошо мне стало – того и гляди рухнет. Ремонтировать надо, а где матерьял взять? Кругом пусто, купить негде, а доставать… Либо ворованное, либо нормальное, но втрое переплатить надо, чтоб тебе за твои же деньги продали. Езжу, кручу баранку, а в голове одна мысль: где взять?

Но Бог снова послал. Приехал я на один завод. Надо разгружаться, а приёмщика нет. Пошел искать. Здесь - был, да ушел, тут - был, да ушел. Добрался я до столярного цеха. Перед цехом свалка местная. Гляжу, из кучи опилок край доски торчит. Потянул. Доска сороковка метра три. Конец расщеплен, видно трактор проехал по ней. Обрезать- отличная доска. Пока тащил, другая показалась и такая же. Ещё брус нашел метра два с концом подгнившим. Зашел в столярку и спрашиваю начальника: «Был такой-то?» «Нет». Про доски спросил: «Ежели на выброс, то можно возьму?» «А тебе зачем?» «Кузов подчинить хочу, а то ваши грузы весь расколошматили». «Бери». Вернулся к машине, а там уже приёмщик прыгает. Разгрузился, закинул доски и брус в кузов и поехал на базу. Еду и радуюсь: вот оно! Мне раньше-то ни к чему было. Приехал, разгрузился и домой, а теперь как приеду, так на территорию. Господи, чего же там только на свалках не валяется! И доски, и кирпич битый, и шифер ломаный, и по пол ящика гвоздей поржавевших. Всего не перечислить. Однажды, вот умора, - распаленный воспоминаниями, Кузьмич подобрел и заулыбался, - пожарную помпу на свалке нашел, а на ней год отлит на станине «1903». Старше меня, значит. Сломанная, конечно, но мне её отдали. Так я починил и качает теперь. Вон во дворе стоит.

Разгрёб я себе место на задах базы и стал там свою добычу складывать. Ребятам наказал, чтоб не трогали, так они мне со своих ездок подкидывать стали. Однажды один сказал, что столбы телеграфные заменяют вдоль дороги, так он договорился, что я старые за бутылку заберу. Я поехал, глянул, мать чесна! Если гниль сверху-снизу срезать, то и венцы у избушки поменять можно. Договорился я с начальником, что на выходной буду машину брать. Уважал он меня сильно, что фронтовик и не пью, и разрешил. Стал я в субботу после работы загружать свою недельную добычу и в избушку отвозить. А тут Бог опять послал: перевели нас для пробы на пятидневку. Вот мне радость-то! Я теперь по два дня стал в избушке проводить. Короче, года за три привёл я свою избушку в божеский вид. А что света в ней нет, так он мне и не нужен и керосинки хватает вполне.

Кузьмич окинул нас гордым взглядом и выпил, как бы подняв тост за самого себя.
Этот рассказ про избушку обещал быть бесконечным и Витька направил Кузьмича в нужное русло:
- А художественный фонд причём, Трифон Кузьмич?
Кузьмич вмиг посуровел и его глаза снова налились кровью:
- А мы и подошли к главному. Приезжаю я в избушку, в начале мая это было, а на крыльце рыбачок сидит. «Вы хозяин? Пустите на ночь, а то приехал в Дом рыбака, а там все места заняты. Ночь ещё прохладная, а мне бы до зорьки перекантоваться». У нас тут в трёх километрах Дом рыбака, - пояснил Кузьмич. «Заходи, говорю, только у меня спать негде». «Я, говорит, спать не буду, просто в тепле посижу». Ладно. Достал он бутылочку, колбаски, я картошки наварил, огурчиков достал, капустки. Сидим беседуем. Стало светать. Он и пошел рыбалить, а я его до калитки провожать. Он вдруг и говорит:
- А ленив всё-таки русский мужик. Будет по золоту ходить, но не наклонится, чтоб поднять.
Я обиделся жутко:
- Что ж ты, - говорю, - сукин сын, меня обижаешь?
А он:
- Ты на правду не обижайся, а мозгами лучше раскинь. Участок у тебя в роскошном месте. Поставить домик, сбить две-три лодочки, завести клиентуру постоянную и конкурировать с Домом рыбака. Миллионщиком стать можно, а тебе вон яму вонючую разгрести и то лень.

Сказал и ушел, а мне сказанное в душу запало.  Прав, думаю, сукин сын, вот бы здорово было! И снова, как с избушкой, что в голову втемяшилось…
Кузьмич неопределённо крутанул пальцами у виска.
- Засели во мне его слова, как заноза. Думаю над ними, думаю, а всё не срастается. Это ж ведь не избушку отремонтировать, тут заново дом ставить. Тут палочками со свалок не обойдёшься. Езжу и размышляю, ни о чем больше думать не могу. Натура проклятая. В следующие выходные решил я яму-то почистить. Прикатил, значит, помпу свою и стал качать. Воду выкачал, а вся яма забита головешками, железом покорёженным, ещё чем-то. Сил разбирать уже нет – все на качалку израсходовал. Во вторник, кажись, еду порожняком. Смотрю, три самосвала с землёй стоят у обочины, ремонтируются. Остановился, интересуюсь. Шланг лопнул у одного. «Нет ли?», спрашивают. Дал, выручил. «Чего возите?» Говорят: «Землю из котлована на полигон». «Далеко?» «Километров шестьдесят». «Везите, говорю, ко мне. Тут не больше пятнадцати. И вам хорошо, и мне земля нужна, яму засыпать». Приехали. Скинули три самосвала рядом с ямой. В пятницу приехал и стал яму разбирать.

Разобрал и ахнул: яма-то не яма вовсе, а фундамент дома с подвалом. Дом видать сгорел дотла и в подвал рухнул. А уж как дочиста разгрёб, так ахнул ещё раз. Фундамент кирпичный метровой толщины, а пол тоже кирпичом выстлан, как брусчаткой на Красной площади. У самого пола труба сгнившая торчит. Хотел вырвать её, ломом с торца ткнул, а он и улетел вовнутрь. Я помпой качнул в обратную сторону, а из косогора, метрах в десяти, вода полилась. Лопатой копнул - другой конец откопал. Вот, думаю, опять Господь послал! Середина мая, всё лето впереди, да и слив работает. Всё должно просохнуть. А сам уже дом на этом фундаменте вижу, как живьём. Только снова проблема матерьяла: где взять?

Однажды во сне вижу: году в сорок четвёртом, наступаем вовсю, сапёры комдиву КП строят в лесу. Он им: «Надоело в земле как кроту сидеть, сделайте, чтоб окна наружу были». Они и сделали: