Возвращение. Глава 5

воспитала. Так что, удивляться тут нечему — генетика!

      Не стерпев таких «научных» аргументов супруга разошлась не на шутку:

      — А ты, значит, у нас умный? Купил на последние деньги развалюху и теперь, полюбуйтесь, носится с ней, как с писаной торбой: то карбюратор полетит к чёрту, то движок заглохнет. А деньги на запчасти у кого занимал? А? Забыл? Все деньги угрохал, паразит, и ещё язык  поворачивается мою мать ругать.

      — Ты за своим языком лучше поглядывай, а то я тебе его так укорочу, мало не покажется.

      Угрожающие ли слова главы семейства возымели своё действие или что другое, но супруга внезапно замолчала, схватила дочь за руку и быстро исчезла в дверях дома.

     Захлёбываясь в рыданиях, Иринка силилась понять: отчего отец, всегда такой добрый и покладистый, стал в одночасье злым и нехорошим; отчего не обрадовался, когда увидел приготовленный для него сюрприз, ведь Иринка так старалась!

      Вспоминая снова и снова его разгневанный голос, Иринке стало так жаль саму себя, что она зарыдала с ещё большим надрывом — так обычно воют маленькие щенки, впервые открывшие для себя всю несправедливость и жестокость окружающего мира.

      — Ууу-у, и чего папка наорал на меня? — обиженно тянула она, не замечая, что говорит вслух.

      — А то не знаешь? — вспыхнула мать, выпуская руку дочери и отступая на шаг назад. — Ты зачем, бестолочь, к машине полезла, это же ВЕЩЬ, понимаешь ты или нет? Она денег стоит. Мы с папкой копили, работали день и ночь, чтобы купить её — и нА тебе, вырастили вредителя на свою голову.

      — Я папке сюрприз хотела сделать, — поспешно вставила Иринка, но мать грубо прерывает её нытьё.

      — Ума нет — считай калека! Сделала сюрприз. Папка вон, до сих пор не может в себя прийти от такого «сюрприза». Ну, что за ребёнок? Все дети, как дети, а эта… Тебя, может, кто подучил? (Иринка отрицательно мотнула головой.) Нет? Сама до такой пакости додумалась, это ж надо…

      Окно кухни, широко распахнутое,  выходило во двор, поэтому глава семейства,  снующий от гаража к воротам, занятый исправлением последствий Иринкиной работы, имел возможность не только слышать обрывки разговора, но и лично принимать в нём участие:
      — Поедешь ты теперь на рынок, ну, я тебе устрою лёгкую жизнь, коза дранная!

      Услыхав угрозы отца относительно поездки, Иринка мгновенно стихла, однако её внезапная перемена в поведении осталась никем не замеченной.

      Наконец, разглядев, что дочь вполне спокойна, к тому же, внимательно прислушивается к каждому родительскому слову, материнское сердце втайне возликовало, убедившись лишний раз в собственной мудрости относительно воспитательных методов.

      Каким-то образом главе семейства удалось смыть с капота воззвание к мировому пролетариату, но вот обиду в душе —  он стереть так и не смог.

      Пока обиженный отец сновал вокруг автомобиля, мать, собирая в тазик грязную посуду, с напускной строгостью в голосе пытала нерадивое дитя:

      — Ты всё поняла? — и, получив в ответ робкое «да», удовлетворённо кивнула головой и уже на выходе мягко напомнила дочери «поесть картошечки, пока тёпленькая».

      Как только дверь за матерью захлопнулась, Иринка прилипла к окну, вся превратившись в слух. Несмотря на всю важность момента, она вдруг поняла, что голодна, а поскольку времени до отъезда оставалось совсем мало, нужно было спешить: покинув временно свой наблюдательный пост, девочка проявила чудеса ловкости — пара-тройка движений — и вот она снова у окна, удерживая в руках тарелку, в которой уместились: жареная картошка, овощной салат, котлета и солёный огурчик.

     Хрустя огурчиком, Иринка видела, как отец подошёл к матери, что-то тихо сказал ей и, указав в сторону кухни, добавил нарочито громко то, отчего у Иринки сразу же похолодели руки — «Дома пусть сидит, никаких рынков!» — вынес он суровый вердикт, показывая всем своим видом, что решение принято и обжалованию не подлежит. Мать попыталась было что-то сказать, но передумала и махнула рукой.

      Огурчик всей своей солёной сущностью встал комом в горле, усмиряя аппетит. Да и как тут думать о еде, когда счастье, помахав пушистым хвостиком, умчалось, повизгивая, прочь, унося с собой: и заколки-жучки, и пирожные, и шипучий неведомый напиток… всё умыкнуло жадное счастье за собой. Растаяли, как сладкая вата, мгновения ожидания.

      День перестал быть особенным.

      Впервые в своей детской жизни Иринка столкнулась с горечью разочарования. И не горькое оно вовсе — это чувство — а самое что ни на есть солёное, застревающее нестерпимым комом в горле, мешая свободно вздохнуть…