бросил пить, но вскоре сорвавшись, надрался в сапоги и поутру проснулся в плачевном состоянии. Его снова стали мучать сильнейшие головные боли. Казалось, что его тело ещё вчера топтали целый взвод Соло́х. Но кроме физических мук, он впервые в жизни ощутил сильнейшую душевную боль. Боянова корёжило, как наркомана во время последней ломки. Кругом видя жизненные тупики, он не находил другого выхода, кроме как покрепче затянуть петлю на потолке. Словно ворохи искр от боксёрского удара, перед его глазами поплыли картины позднего детства…
Когда ему было двенадцать лет, они со своим другом Козыревым, решив впервые в жизни получить острые ощущения, украли ещё не совсем взрослую соседскую кошку, унесли её в лес и там до смерти забили ничего не понимающее животное палками. Вырыв могилку, они трясущимися руками закопали ещё тёплое тельце в землю. Боян, желая притоптать холмик, наступил на место захоронения, и из-под земли донёсся глухой стон страдания. Словно из преисподней. Из глаз Кирилла потоком брызнули слезы, и он с тяжёлым сердцем быстро зашагал прочь от страшного места.
- Что же мы наделали?! – только и смог спросить он у своего «подельника». А Боян лишь растерянно улыбался, и его лицо в этот миг походило на выбеленную посмертную маску. Звуки из подрагивающей глотки, напоминая кудахтающие всхлипы, совсем не походили на человеческую речь.
После этого они не виделись целый месяц. Долгое время, слыша трагическую музыку, Боянов закрывал уши руками или, матюкаясь, бросался к приёмнику и быстро отключал его. Как-то он имел неосторожность излить душу перед Солохиным. После этого долго ходил с большим фингалом под глазом. Так Сергей узнал, что та самая убиенная кошка принадлежала Солохиной тётке. Боже, как тесен мир и сколько в нём случается не ловких совпадений!
Затем Боян с ужасом вспомнил как, насмотревшись на запретные порно снимки, он испохабил чужого маленького ребёнка, тайно уведя его от родителей. Со временем это забылось, покрылось мраком времён, но сейчас… Никто тогда не узнал сей страшной тайны. Похотливый тринадцатилетний подонок решил исполнить желание своего тщедушного тела и, руководствуясь своими низменными извращёнными инстинктами, ни на секунду не вступая с ними в спор, осуществил свою сатанинскую задумку. Теперь, лёжа на смертном одре, Боянов вдруг впервые в жизни осознал, что у подобных преступлений нет срока давности, наказание за них неотвратимо и прощения за это не будет никогда. Он вдруг понял, что такое необратимость, и что такое пятно на душе, которое не смыть ничем и никогда. Даже, если эта грязь никому не видна. Но это было вовсе не раскаяние, это был страх, от понимания того, что кто-то живёт на свете и знает об этой его грязи.
Через некоторое время его сердце остановилось. План «бэ» не сработал. Так замкнулся адский круг, потому что многие некогда недостающие его части нашли свои места.
17 глава
Они за глаза называли её не иначе, как «Лошадь» или… «Цаца».
Целый месяц вокруг Антона вилась какая-то странная молодая дама. На встречу с известной в городе компанией она приезжала с соседнего посёлка коттеджного типа. Эксцентричная, экстравагантная, с претензией на гламурность, со смазливым личиком, без меры перемазанным помадой и тушью, она поначалу казалась новой и свежей во всём. Вычурность в её поведении удачно сочеталась с чудачеством и самобытностью в способах одеваться, причудливость выдуманной ею моды, ловко отвлекала взгляды окружающих её людей от изъянов, которыми пестрила её хоть и затейливая, но малограмотная, обильно насыщенная вульгаризмами речь. Очень высокая ростом, она имела широкий таз, узкие плечи, длинные, ниже пояса чёрные волосы и мягкие пластилиновые ручки. Но все её физические недостатки были ловко замаскированы ежедневно и быстро меняющимися новыми стилями моды. От упрощённого раннего Ренессанса и Винта́жа до гипертрофированных этно-секси стилей и футуристического максимализма. Непременным атрибутом и дополнением к её о́бразам и имиджам, был длинный курительный винтаж мундштук. Курила девушка часто и много, никогда не выпуская из рук и рта символа своей принадлежности к определённому общественному классу. Эта раритетная деталь её туалетов была для неё атрибутом снобизма и высокомерия или, если хотите, артефактом в её искусственно созданном мире. Однако это сильно отдавало затянувшимся детством. Она зачастую слушала только оригинальную – «идейную» музыку. Утяжелённый рейв, Бьорковский джаз, этно-фолк-ме́тал, не брезгуя, однако и самой дешёвой и примитивной попсой, что шло в разрез с концепциями интеллектуальной музыки. Нонсенсом было то, что девушка во всём вышеперечисленном совершенно не разбиралась, а лишь действовала, подчиняясь рефлексам подражания, как маленькая девочка, фигурально говоря, надевающая мамино платье и туфли и радостно вертящаяся перед зеркалом, думая, что это ей к лицу и по размеру. Её инфантильность и самолюбование переходили все мыслимые границы. Используя детали взрослой жизни, она по уровню знаний не превосходила даже одинадцатилетнего подростка, упорно зубрящего английский в среднем лицее. Её твёрдое кредо была даже не молодость, а детство в большом и самом нелепом смысле этого слова. Ляше недавно исполнилось двадцать лет… О, небо!
Она вела себя по отношению даже к двадцатичетырёхлетним, как третьеклассница к старикам преклонного возраста. Но правда, делала она это не как маленькая девочка, а всегда грубо и цинично, как заметил однажды Влад – «на полном серьёзе» и была на все «двести» уверена в своей правоте. Она считала людей на пять-шесть лет старше себя глубокими, почти дряхлыми стариками и подчёркивала это при каждом удобном случае. Услышав сделанные ей замечания, она изображала страшное удивление на пухлом лице, перемазанном парфюмной штукатуркой. Изящное глумление над старшими по возрасту она превратила в смысл жизни, в метод подпитки своих честолюбивых позывов, если не сказать, в образ жизни. В зависимости от ситуации, Ляша делала это с разной силой нажима, да так, что невозможно было найти изъян. Делалось это легко и настолько мастерски, что, например, женщины в бессилии опускали руки, а мужчинам было просто стыдно впадать в истерику, ведя себя не благородно, по причине чего они тоже молчали. Используя эти маленькие детали человеческой психологии, Ляша достигала в своих мастер-классах немыслимых результатов. После её ухода, жертву неизменно посещало чувство подавленности, угнетённости, злобы, апатии и раздражения. Воспоминания о хитрых завуалированных оскорблениях давили и сжигали психику даже на вид совершенно психически здорового человека. Она могла так ловко окружить собеседника мелкими словесными интригами, сплетнями и насмешками, что выбраться из прозрачных сетей её клеветы и хаоса быстрых беспочвенных обвинений было уже почти невозможно. Её жертва постепенно чахла, угасала и, в конце концов, начинала хронически избегать эту косноязычную, наглую, нахрапистую, нервную особу.
Ляша была просто гениальнейшим энергетическим вампиром. По психоаналитической гипотезе господина Руберовского, Ляша, прокурив с раннего детства своё здоровье, была вынуждена вытягивать его из других посредством завуалированных «подколок», издевательств, изощрённого сарказма, бестактности и откровенно туповатой грубости. Всё это делалось с такой уверенностью и даже артистизмом, что поначалу никто долго не решался даже косо посмотреть в её сторону. Старшие её окружающие постепенно обрастали возрастными комплексами, как ёжик иголками и, будто под гипнозом, плясали под её дудку, а Ляша, лихо манипулируя их израненными чувствами, управляла коллективом, так, как ей вздумается. Месяц за месяцем она меняла компании, как Денди Лондонский перчатки. Постепенно разобравшись в её сути, Ляшу отовсюду гнали «не чистой» метлой, как говорят иногда на производстве – «увольняли от пинка». Поднявшись с пола и отряхнувшись, словно грязная бродячая псина, королева теоремы стервозности спокойно шла искать других зрителей старшего возраста, для своего бешеного негаснущего театра абсурда.
Она говорила о сорокалетних людях с такой брезгливостью и отвращением, как будто речь шла полуразложившихся трупах.
Дай бог, чтобы она дожила до сорока и выше! Её называли маньяком без ножа и пилы. Если она так назойливо указывала на «старость» не старым ещё людям, то напрашивается логичный вопрос – как же тогда Ляша относилась к настоящим старикам?! Ответ прост, как причина беременности африканских жаб во время весеннего гона. У всех окружавших её пожилых родственников было по одному, а то и по два инфаркта. Её родные – дедушки, бабушки и отец ушли из жизни в относительно молодом возрасте. Изо всех углов этих странных смертей везде проглядывали розовые ушки грязной девочки по имени Ляша. Она отзывалась с презрением о своих старших и даже открыто гордилась тем, что свела их в могилу. Её родители были довольно состоятельными людьми, и когда-то балова́ли единственного в семье ребёнка по полной. Хождение Ляши по культурным компаниям в поисках «халявы» усилилось после того, как мать объявила ей финансовый байкот. Доведённая её гадкими выходками до бешенства, женщина пообещала что Ляша больше в жизни от неё не получит и копейки. Работать Ляша категорически не хотела. Кроме нагнетания мерзких наветов, сплетен и оскорблений она ничего делать не умела, и с этого момента начался новый, более крутой виток её жестоких, но неподкриминальных взаимоотношений с законопослушной частью старшего общества.
Для Антона Ляша сначала была чем-то вроде предмета модного гардероба, гарантом высокого статуса в своём кругу. О ней знали очень многие, но не все могли похвастаться общением накоротке с известной дьяволицей. Она служила для Антона пёстрой и модной домашней кошкой, иногда позволявшей себя погладить, но никогда не позволявшей собой командовать или оставлять себя без порции кити-кэта. В странных отношениях между Антоном и Аляшей ни разу не проскользнуло ни тени намёка на секс. Она всё время держалась на расстоянии, в то же время не пятясь назад, держа его, как будто на жёстком автоприцепе – не далеко-не близко. Их отношения нельзя было назвать даже платоническими, скорее напротив – всё это походило на вычурный навязываемый зрителям аскетический спектакль.
Сегодня одежда Аляши была стилизована под детскую классику. Жёлтый бант на пояснице, короткая юбочка, белая блузка, сандалии, одетые поверх ярко-жёлтых гетров, достающих до коленей. Однако не всё здесь соответствовало имиджу маленькой девочки. Был ещё некий пугающий элемент, отдающий маниакальностью. Длинные волосы свисали из-под шляпы с полями и доставали до середины бёдер, белое платье, было специально вымазано красной гуашью, имитирующей кровь, излишне густой макияж, отпугнул бы даже одинокого волка, кочующего по тёмному осеннему лесу. Для полноты образа она взяла с собой даже длинный пластиковый нож, и тоже со следами тёмно-красной гуаши. Нижняя часть блузки лёгким движением руки отстёгивалась при помощи молнии. На вопрос, зачем ей оружие,
