Возвращение из августа сорок первого

(Впервые статья была опубликована в газете «Ключъ» г. Фрязино, №№ 42 и 43, октябрь 2014 года.)

85-летию основания Московской области,
70-летию Победы в Великой Отечественной войне посвящается

Было лето 1941 года, недавно началась война. Советские войска, теснимые превосходящими силами противника, несли тяжёлые потери и отступали, отступали. Тем невероятнее представить предпринятые уже в августе налёты нашей авиации на Берлин. Бортинженером одного из одиннадцати дальних бомбардировщиков, по приказу Сталина направленных в фашистское логово, был Аглям Гайнутдинов. О том, что предшествовало этому заданию, что последовало в дальнейшем, мы говорили с дочерью героя Разидой Аглямовной Муртазиной – жительницей города Фрязино.

Папа был всегда со мной

Гайнутдинов Аглям Гайнутдинович родился 3 ноября 1911 года в посёлке Бондюжский Вятской губернии (ныне город Бондюжск Республики Татарстан). В шесть лет потерял отца – случилась авария на химзаводе. Потом были семилетка, школа ФЗУ, армия – призывали с расчётом на последующее поступление в военное училище: парень был грамотный, занимался в ДОСААФ. В 1932 году окончил 2-ю Военную школу авиационных техников в городе Вольске Нижне-Волжского края (специальность: техник по обслуживанию самолётов) и получил направление в Москву на Центральный аэродром (что на Ходынском поле), где базировался Научно-испытательный институт Военно-воздушных сил (НИИ ВВС); в том же году вместе с институтом был переведён на подмосковный аэродром близ железнодорожной станции Томская (с 1937 года – Чкаловская). В 1934-м женился...
«Мама после техникума работала на Бондюжском химзаводе. Они с папой из одного подъезда, квартиры были напротив. И дружили с детства, играли, хулиганили, она на два года младше, – рассказывает Разида Аглямовна. – В НИИ ВВС тоже был необходим химик-аналитик – развивалась авиация, нужны были большие высоты, скорости. Иным уже тогда понятно было, что войны не миновать. Для высот, скоростей надо было делать закрытые кабины – но в них скапливался угар. Тогда-то и стали создавать авиационную медицину; как появились штаты – мама перебралась к отцу».
В 1935 году у Гайнутдиновых родилась Разида, двумя годами позже – Налия. Примерно с полгода семья снимала жильё, потом дали комнату в коммуналке, с появлением Налии – вторую, в том же 1937-м был переезд в известный всем чкаловцам Жилкомбинат (и там была коммуналка, тоже две комнаты из трёх).
«Когда началась война – мне было шесть лет, – продолжает Разида Аглямовна. – Чего я могу помнить?! Единственное, что папа был всегда со мной... У него велосипед, на работу ездил, и катались мы с ним – по всем закоулкам; а летом по утрам, когда не было полётов – на Медвежьи озёра, купаться. Но больше он любил ходить пешком. Сестрёнка была маленькая – и чтобы мы не мешали возиться с грудничком, мама и бабушка соберут нас и отправят гулять. Идём, разговариваем, он рассказывает про деревья, птиц... про сороку-белобоку... Как-то мимо церкви проходим. И я говорю: „Пап, а это что?“ Он мне: „Это храм, в нём священники служили...“ Церковь уж разбитая была, с чёрными окнами... Я: „Пап, а кто главней – священник или царь?“ Отец слушает, а сам – где-то наверху, своими мыслями занят, обеспокоился чем-то, а я – внизу. Он высокий был...»
Вспоминает мать, Рахиму Мухамедовну, – та умерла в 2006 году в возрасте 93 лет.
«Тогда в гарнизоне была одна молодёжь, стариков не было. Все дети ходили в один детский сад, прямо у нас перед окнами. Забирала из сада мама. Красивая была, все обращали на неё внимание – и я была счастлива. А с утра меня одну отпускали, мама с балкона смотрела. Однажды смотрит, а меня всё нет, – и в подъезд: я там с котёнком – маленький такой, пищит, тоненько, – куда я, туда и он; и наступить боюсь, и пройти мимо... Мама улыбается...»
За год до войны семья Гайнутдиновых ездила фотографироваться в Москву, в проезд Художественного театра, – только младшую Налию с бабушкой дома оставили, – старик фотограф, красивый, с белой бородой, долго рассаживал, прежде чем вылетела птичка.


По приказу Сталина

Воскресным утром 22 июня раздался стук в дверь. На пороге стоял красноармеец с пакетом. Аглям вскрыл пакет, с удивлением прочитал и говорит жене: «Вызывают на аэродром». Было шесть часов, он и так собирался на работу – летом, даже в выходные, они особенно активно занимались испытаниями. А жена в этот день поехала в Москву и по пути на электричку услышала речь Молотова. Так для семьи Гайнутдиновых началась война.
23 июня лётчик-испытатель из НИИ ВВС Степан Супрун был на приёме у Сталина – депутат Верховного Совета СССР, Герой Советского Союза был вхож в Кремль. 29 июня он же (в присутствии других чкаловских лётчиков Петра Стефановского и Александра Кабанова) докладывал вождю, что из добровольцев набраны два полка истребителей «МиГ-3» (под командованием Супруна и Стефановского), бомбардировочный полк «Пе-2» (Кабанов), полк штурмовиков «Ил-2» (Николай Малышев) и ещё один – дальней бомбардировочной авиации (Викторин Лебедев). К 30 июня был подготовлен приказ о направлении лётчиков на фронт.
Когда Аглям вернулся с работы – на этот раз она растянулась на несколько дней, – сказал жене, что должен ехать в Казань; там, на базе завода-изготовителя, дальняя авиация комплектовалась самолётами. Всего по стране собрали 18 тяжёлых бомбардировщиков «ТБ-7» (другие обозначения: «ПЕ-8» и «АНТ-42»; конструктор: Владимир Петляков из КБ Туполева; макс. скорость: 443 км/ч на высоте 6360 м, потолок: 9300 м, дальность полёта: 3600 км). Машина была мощной, хорошо защищённой, однако не хватило времени как следует испытать и доработать установленные не так давно новые дизельные двигатели «М-40Ф» (вместо применявшихся ранее «АМ-35А»).
В начале августа 432-й полк (при формировании имел номер 412) 81-й авиадивизии дальнего действия под командованием Героя Советского Союза Михаила Водопьянова был переброшен из Казани в Пушкин (Царское Село) под Ленинград, на так называемый аэродром подскока. Знакомое место.
Аглям Гайнутдинов участвовал в Советско-финской войне 1939–1940 годов (самолёты тоже базировались в Пушкине) и был удостоен медали «За боевые заслуги».
Лётчики знали, что им предстоит нанести удар по Берлину, но срок вылета всё откладывался. И вот почему: у Балтийского флота была своя авиация на острове Эзель (ныне Сааремаа) – там стояла военная часть под командованием Евгения Преображенского, самолёты «ДБ-3», – 8 августа она уже слетала на Берлин и удачно отбомбилась. Однако бомбовая нагрузка у «ДБ-3» относительно небольшая – врага всего лишь попугали. Сталин же хотел задать немцам настоящего шороху.
И вот, наконец, под вечер 9 августа на аэродром прилетел командующий ВВС и зачитал приказ Верховного Главнокомандующего. Из пятнадцати сформированных экипажей на задание было отправлено одиннадцать, в каждом – одиннадцать человек: первый и второй пилоты, штурман, инженер, техник, стрелок-радист и ещё пять стрелков рядового состава. Командирами «ТБ-7» были назначены Михаил Водопьянов, Иван Лисачёв, Александр Курбан, Александр Тягунин, Михаил Угрюмов, Василий Бидный, Сергей Асямов, Олег Макаренко, Арсен Чурилин, Константин Егоров и Александр Панфилов. Бортинженером у Панфилова был Аглям Гайнутдинов (ранее борттехник, но перед войной окончил курсы, позволявшие работать инженером). В общей сложности полку тяжёлых бомбардировщиков предстояло одолеть порядка 2700 километров. Путь был намечен по Финскому заливу, по берегу Балтийского моря, далее – на остров Рюген (на слиянии рек Варты и Одера) и потом на Берлин. Первой целью, если не удастся долететь до фашистского логова, был Кёнигсберг (ныне Калининград), второй – Данциг (Гданьск), третьей – Штецин.
Начали взлетать 9 августа в восемь вечера. Планировали подниматься парами с интервалом в минуту. Но была сумятица на аэродроме: едва оторвавшись от земли, рухнул самолёт Егорова – отказали два двигателя из четырёх, – экипаж погиб. Пока растаскивали... Самолёт Панфилова поднимался последним – шёл одиннадцатый час, было совсем черно. Зенитчиков береговой охраны Кронштадта не предупредили, да и самолёт был новый – по контуру его никто не знал... Бомбардировщики попали в свет прожекторов... Сразу погибли первый пилот Александр Панфилов и штурман Григорий Болобошко. И, как потом выяснилось, была повреждена масляная система охлаждения: один из «половых» стрелков постоянно докладывал, что сидит в люльке по колено в масле. Опасались взрыва – ведь все были в кислородных масках. Искрили двигатели, но самолёт летел по заданному маршруту.
Из воспоминаний Разиды Аглямовны: «Как-то мы катались на санках в овраге: я, папа и дядя Коля Зайцев (сосед, штурман, он погиб в войну) с дочкой. У Зайцевых были обычные санки, низкие, а у меня повыше, как со стульчиком, к которому приделаны полозья. Мы с Таей с горки спустились, а после нас – папа с дядей Колей. Дядя-то Коля на своих низких поехал. А папа и так большой, да ещё санки мои... Он сесть-то как следует не смог... И они перевернулись. И дядя Коля со смеху тоже перевернулся – и потом они летели вниз на животах. Мы так хохотали с Таей, так хохотали: „Папы упали, папы упали!“».
На обратном пути два мотора вовсю горели. К тому же была допущена ошибка: самолёт не свернул на Пушкин, а пошёл на Хельсинки. Когда разобрались, стали выворачивать на восток. Но машина уже падала; и, снеся огромное количество деревьев, да ещё стукнувшись о валун, рухнула в лесу. От пожара было светло как днём. Выжить удалось пятерым.


Досталось всем сполна

«Вечерами на Клязьме мы с родителями катались на лодках, вода была чистейшая, места красивейшие! – вспоминает Разида Аглямовна. – Отец на вёслах. Там, где поворот, у косогора, была детская исправительная колония, в старинной усадьбе. Когда проплывали мимо, мальчишки кидались в нас камнями – но было высоко и далеко. Я всё не могла понять: „Почему они кидают в нас камнями, почему кидают?“»
При падении самолёта погибли бортинженер Аглям Гайнутдинов, бортмеханик Василий Тюшкин, носовой стрелок Иван Шатров и бортрадист Василий Станевский. Уцелели второй пилот Максим Антипов и четверо стрелков: Константин Шарлыков, Георгий Кириллов, Михаил Крысин и Станислав Кизилов.
У стрелка-турельщика Крысина была повреждена нога – из кабины выбрался с трудом, вывалившись на парашют, натянутый товарищами. Идти не мог, но надо было – дали лесину. Сориентировались по звёздам. И потом шли, шли – болото, не болото, – никуда не сворачивали, но вновь очутились на прежнем месте; как раз вооружённые финны показались из лесу.
Пленных отвели в какую-то школу, там ещё физкультурные маты лежали, спали на них. Утром был допрос, вызывали по одному, допрашивал финн в присутствии немца: куда летел самолёт, какое было задание... Наши заранее сговорились, что ничего этого не знают (в армиях мира младший состав обычно ни во что не посвящают) – и им поверили. Вот только обратно в спортзал пленные не возвращались. Последние думали,