– Мясной обед, вплоть до пироженок, – предупредил Смайл. – Надеюсь, ты не против? С хлебушком перебои, хлеб – дефицит, но мяса – завались. Пол засохшего яблочка осталось, поделиться? Гы-гы.
Дверь распахнулась, четверо шайтанов несли на блюде пятого – золотистого, жареного шайтана.
Туловище обложено порубленными руками и ногами. Пальцы отдельно, рёбра напоказ, чтобы обгладывать кожицу. Головы нет, глаза выложены сверху. Выглядит чудовищно, на запах – вполне.
Смайл откровенно наслаждался реакцией гостя.
Официант, запрыгнув на стол, разделывал тушу и раскладывал на тарелки. Майклу досталась требуха: печень, кусок лёгкого. Кишками Смайл собственноручно украсил его тарелку и объяснил:
– Готовилось честь по чести, мариновалось и тушилось. Но не представляешь, что такое это племя: шкура и волокна мышц. Тебе не разгрызть... Не огорчайся, рассыпчатый эксклюзив ещё будет с переменой блюд!
Подвинул к нему тарелку и улыбнулся вручную: смайл.
Мишель был голоден. Как шайтан.
А вот и она, перемена блюд. Эти – небольшие, квадратные, на каждом скрюченное, как зародыш, тельце. Забегая вперёд: хрустящие, вроде кукурузных палочек.
– Ты, конечно, решил, что я приобщился к поеданию шайтаньих младенцев? А вот и нет! К утилизации отживших своё!
В порядке светской беседы, Смайл пустился в пространные рассуждения об эволюции отдельных особей, об узкой специализации шайтанов и хорошей управляемости при системе буферов между ними.
– Взять, к примеру, пилота, Дрон... Я сижу тут спокойно и не беспокоюсь ни о чём, потому что пока один и сосредоточен, он – первоклассный пилот. А набившись куда вместе, шайтаны могут взбеситься ни с того, ни с сего! Вызверятся за секунду! Остановить это нельзя и предвидеть практически невозможно... К чему распинаюсь? Сам не забыл... Да, к тому, что прибывает уравновешенность, убывает жирок, мягкость подростковая, живость. Нарастают мускулы, но шкура – быстрей. Дальше в зависимости от излучений, но общая тенденция такая: что-то в шайтане хочет переждать саму шайтанью жизнь, как временное неблагоприятное обстоятельство! Надеются проснуться по исчезновении власти фемин, бггг?.. Они как в цисту хотят перейти! Да в ней и помирают. А цисты иссыхают, их готовить легко. Понял, что ешь? Приятного аппетита!
Они пролетали близко к шафрановой, яркой звезде. Близко и медленно. Напротив сплошной горизонтальной бойницы Дрон чувствовал себя, как на пляже в полдень. Жёсткие лучи. Белоснежная рубашка сияет, от короткой рыжей шерсти золотиться торс. Он будто увидел себя в глазах подошедшей самки, держащей зеркальное полотенце. Сплошная амальгама, водопад, застывший в руках.
«Это – самка шайтана?..»
Женщина с обложки: высокая, ни шерстинки, нагая. Фигура – песочные часы, лицо – обезьяны, но губы пухлые, самодовольные, вишнёвые.
– Смайл... – прифигев, сказал он, – не думал, что у шайтанов такие самки...
Дрон говорил и слышал свой голос, гуляющим под сводами...
Смайл ухмыльнулся, потряс головой:
– Это голем, Дрон, чучело самки. У неё нет головного мозга. Вытри руки, ложечек нет, будем десерт руками кушать.
«И его голос тоже... С чего бы? Странный эффект... Не из рваного рта летит, а с потолка льётся... Всё изменилось с её появлением».
Дрон покосился на Мотю, но тот молчал, берёг уши. Да и откуда шайтану знать, живут без головного мозга или нет.
Женский голем возвышался статуей, и смотрел на Дрона в упор, не мигая.
Принесли пирожные, взбитый крем.
Горки пирожных. Шарики из очень тонкой кожи, человеку по зубам. Крем из молока шайтаньих самок. Другая запивка ягодное что-то, бродящее, крепкого алкоголя Мишель не дождался.
– Так невозможно беседовать! – возмутился Смайл. – Ты пялишься исключительно в её мохнатый треугольник! Всё, перерыв на плотские утехи!
Он затребовал от поваров мясницкий нож.
Занёс его, щёлкнул пальцами, указующим жестом опуская.
Женский голем опустился вместе с рукой на колени. Голова оказалась пред Смайлом. Она была лысой на макушке.
Не прилагая особого усилия, Смайл раскроил её пополам, ещё рез, крест-накрест, на восемь долек, раздвинул.
– Глянь, пусто.
Там была гладкая чаша, зеркальное красное нутро. В нём Дрон увидел себя ещё раз, как в зеркальном полотенце.
– Хочешь, чтобы такая думала о тебе? Помнила о тебе? Ходила за тобой по кораблю? Кончи туда, а я зашью, обкончай ей изнутри черепушку! Будет у тебя на остаток жизни зомбя личная!
Дрон отодвинул стул, попятился.
– Мотя помоги ему! Видишь, стесняется человек.
Проклятая шайтанья скорость! Проклятые человеческие инстинкты!
Дрон не поверил бы, что с яйцами, зажатыми в чужой железобетонной руке, от сосущих подёргиваний можно придти в такое исступлённое возбуждение.
Шайтан и Мишель дрочили Мишелю в четыре руки, путаясь в них, спеша, истерически смеясь. Мотя взвизгивал и лизал иногда.
Мотя, наводчик, дал орудию верный прицел. Дрон кончил, и рухнул на стул.
– Скажи спасибо! – издевательски приказал Смайл.
Дрон повернулся к Моте:
– Спасибо.
– Мне!
– Тебе не за что.
Смайл не ответил, сложил полушария черепушки, полотенцем обвязал и столкнул тело под стол, поставив на него ноги.
– А хочешь посмотреть, какая у живых шайтанов шкура? Мотя, лапу!
Резанул вдоль предплечья.
– Полсантиметра, ни один капилляр не задет! А ведь он ещё подросток. У взрослых - не шкура, броня.
Дрон уже знал, почему: инстинкты. Показать кровь – худшее, что может случиться. В этом отношении контролировать взрывной голод и похоть шайтаны практически не способны.
«Интересно, как у голема с кровью?»
Дрон заглянул под стол.
Там никого не было.
– Что с тобой? – прищурился Смайл.
– Где она?
– Кто?
– Красавица...
Убедительное недоумение шайтанов-бодигардов заставило Дрона похолодеть. Он пустился в объяснения, обвёл руками по воздуху песочные часы...
– Богиня, шайтаниха без требухи? Голем, Смайл?
- Бггг, Дрон, таких здесь не водится!
- А кто водится?
- Галлюцинации! У тебя была галлюцинация, Дрон! – Смайл указал на последнюю перемену блюд, Мишелем не замеченную. - Не из-за тортика ли? Ром-баба, шайтан-баба, ммм... Пальчики оближешь!
В холодный пот...
Перед ним на столе торт. Мозги. Не серые, ярко-красные извилины двух полушарий в потёках и каплях, политые и обрызганные... Чем? Этим самым. Да, им самим же только что.
Смайл гоготал, скалясь во все зубы, утирая слёзы.
Бодигарды сдержанно улыбались, интересная мимика для лица гориллы.
«И рассудок он мне не оставит? Опытный садист».
Смайл хлопнул в ладоши:
– Музыкальный дижестив!
Она проникала в сердце.
Мишель подумал:
«Вот те раз, фольклор шайтаний. Если что и эксклюзив тут, не каннибализм, но – это...»
Дуэт музыкантов не был торжественно обставлен, ни шоу, ни костюмов. Угловатые, лысоватые гориллы. Тот, что ближе к окну, явно старый. Который помоложе, вовсе не поднимал плоского лица. Ноль показухи, шайтаны играли для себя и для уважаемых ими соплеменников, обычное дело, удивительное дело.
Длинным грифом струнный инструмент молодого шайтана походил на ситар или вину.
«Не обошлось и тут без костей. Без шайтаньих жил и черепушки».
Старик играл на флейте, закрыв глаза.
Меланхоличная, прозрачная мелодия уходила, возвращалась, жила... Позволяла дышать. Чистый воздух гулял в ней. Отсутствовала навязчивость привычных Дрону мелодий: «А ну, развеселился! А ну, загрустил! Теперь потревожься, что, тревожно?..»
Музыка подошла к Дрону, поцеловала в щёку, приобняла... Села рядом и открыла обзор на самодовольного врага.
Смайл, развалившийся в кресле, слушал в пол уха, жестами обсуждал с бодигардами-лоцманами оптимальный для станции маршрут на подлёте к Хвощу... Смотрел – на Дрона.
Поиграли в гляделки.
При сильном разгоне, разбиваешься об паузу.
Опытный садист, угрожать – только портить песню. Пополз страх...
Как не хочется обратно, наручников, боли, бесконечного маятника: жизнь или смерть, это уже смерть? За несколько минут музыки сытый Дрон размяк, начал по-другому на Смайла глядеть.
Расставленные ноги, хозяйская поза, не скажешь, что калека с оторванным членом. Главарь для сидящих рядом, сосредоточенных зверей. Он сильней их, он над ними.
Завтра или сегодня, сразу после ужина, после ситара и флейты, едва улетит последняя нота, он будет решать, лечь спать тебе или умереть. В постельку или в ошейник? Долгими ночами калеке не спится, и он, к сожалению, не меломан...
В гляделки, Дрон, в гляделки! Думай, решай. У тебя есть ещё несколько минут.
Поза и тон, и разворот головы не относились к шайтанам, между ними всё ясно и отлажено. К Дрону, к нему.
«В беспамятстве, под шокером, на столе, это не интересно. Это – отчасти.
Давай, подойди, согни колени сейчас, когда вынырнул из предыдущей пытки и ждёшь следующей. Отдай мне себя в ясном уме и трезвой памяти. Разве это хуже, чем погоны на Фактории? Чем летать курьером на побегушках у фемин? Я – господин, Дрон, и ты чуешь это, как чуют собачьи шайтаны.
Будущее и меня нельзя избежать, нас нельзя обойти. Я не отпущу тебя даже в смерть, пока сам не захочу. Пока не услышу, что ты просишь меня правильно, покорно.
Не смотришь в глаза? Но на руки смотришь. Правильно, мои руки для тебя важней. Но ещё важнее – ботинки.
Дрон, единственное безопасное место во вселенной – возле моего колена. Под ботинком, который поставлю тебе на голову.
Ты сделаешь это, и ты будешь называть меня родным, добрым, хорошим. Милостивым.
Ты будешь отвечать «да», раньше, чем прикажу «иди». Будешь.
Есть те, кто не гнётся, но ломаются все без исключения. Согнись. Ты всё рано согнёшься.
Знаешь, что в этот самый момент мне наскучит пытать и воскрешать? Хоть бы и так. Но что толку, понимать, когда решаешь не ты? Нет выбора, мой бедный, нет, моя собака. Подойди сам, покажи мне твои слёзы, произнеси то, что я хочу услышать. Наша заключительная игра, не прибавив продолжительности, прибавит в остроте.
А вдруг я соглашусь принять твою покорность? Ведь это возможно? Подойди. На колени. Часики тикают...
Помнишь, как входит игла? Помнишь, как язык прилипает к нёбу? Тогда уже не заплачешь, не подползёшь к колену. Ты видел, что я могу отнять твой рассудок, Дрон. Пока ещё есть время, подойди, опусти голову, ляг мне под ноги. Через день, час или минуту будет поздно, будет больно, будет...»
Это всё Дрон выдумал, музыка навеяла.
Обожравшийся шерхан в сытой, вялой растерянности. Бандерлог перед насмехающимся, мало-мальски не блефующим каа.
Гляделки, кончено, закончились ничем.
За десертом Смайл оживился и снизошёл до краткого изложения перспективы.
Ближайшее будущее Дрона таково:
– Мне надо, чтоб за меня хоть кто-то переживал! – юродствовал Смайл. – Искренне желал мне удачи, в моём успехе был кровно заинтересован! На Хвоще такие самки, осы называются, которым не придётся навевать специальные сны... Животные, они изводятся в предвкушении члена. Я напою их коктейлем из шайтаньей спермы, и пускай грезят о моём, несуществующем члене! Авось до утра отрастёт! Да, как шрам исчез, именно. Их физиология к шайтаньей очень близка. Сперма, личинки на поверхности тела - вшшш... Подобно пару... Гипотеза. Здесь главное измучить её, вымазать с ног до головы, отдать личинкам, вшшш! Осы по три дня без перерыва на местных елдаках извиваются, не слезая... Если феромоны осы заставят моё тело произвести девственный,
