Женщина, живущая в кассете

я. Теперь и она не отказалась бы обратиться за помощью. Но был ли в этом смысл?
От размышлений меня отвлек противный скрип, как ногтями по стеклу. В груди у меня что-то оборвалось, и я обернулась. Окно царапала качающаяся на ветру ветка. Я вглядывалась в листву, в окружающую темень и выискивала там угрозу, но в одночасье осознала, что я слишком уж взволнована, оттого и накручиваю в мыслях невесть что. Необходимо было успокоиться.
— Так и будем дергаться от каждого шороха, — сказала Юля, — если не узнаем, что на кассете. Вдруг там нет никакого послания? Получится, все исходящие из «послания» выводы ты взяла с потолка. Ну, серьезно. Дорога, недосып, удар по голове, обморок… нервы. И не такое надумаешь.
Не похоже было, что она в этом убеждена.
— Надеюсь, ты права, — поежилась я.
— Пошли проверим.
Какая-то моя часть просила меня срочно отсюда уехать. Другая требовала, чтобы я взяла себя в руки, пошла и посмотрела кассету и опровергла все свои домыслы. Все-таки до сих пор ничего дурного со мной не случилось, да и нельзя бросать здесь Яну — неплохо было бы, вообще-то, ее найти или хотя бы ее дождаться. А жива ли она, промелькнула мысль, от которой я тут же отмахнулась. Ну разумеется жива.
— Чуть что, — сказала Юля неуверенно, — мы сразу же отсюда уедем, так?
Так. Нечего беспокоиться. В доме кроме нас нет никого, мы заперлись, у нас при себе ножи. Я прошла за Юлей в спальню к видеопроигрывателю. «Окинава» в крошках песка лежала на тумбочке. Юля вынула кассету из обложки, отряхнула песок, подула на пластик и соизмерила взглядом рулоны магнитной ленты.
— Да уж, — нахмурилась она, — ты много не перемотала до начала.
Я присела на кровать, а Юля сунула «Окинаву» в проигрыватель. Видак попытался вытолкнуть кассету, вместо чего ее зажевал. На темном экране зелеными буквами высветился режим видео. Юля включила обратную перемотку. Я уговаривала себе не волноваться, отчего волновалась еще сильнее.
— Что это такое? — сказала Юля. — Тебе понятно?
— О чем это ты? — встрепенулась я.
Она помахала перед собой коробкой, как веером:
— Да вот, картинку гляжу.
— Все-таки думаешь, это будет фильм?
Даже не знаю, зачем я задала ей этот вопрос. Ясно было, она ничего не думает, а просто хочет отвлечься. Мы рассматривали оборот коробки. На черном фоне изображалась серебристая конструкция — чем она являлась, по очертаниям было трудно понять: рисунок был расплывчатым, будто смотришь на него через мокрую линзу.
— Похоже на клетку, как в зоопарке, — предположила я.
— А мне кажется, это груда деталей из совкового конструктора. Ну видела же такой? Металлический, дырявый.
Чем бы эта вещь ни была, по замыслу фильма, похоже, она использовалась не самым приятным образом. Бордовая полоска прочерчивалась под дном этой клетки и стекала вниз к аннотации.
— «Механизм человека и…», — переводила Юля. — Или «человеческий механизм»? Не понимаю. Что за «механизм»?
— «Добро пожаловать в систему», — переводила для нее я. — «Механизм человека и машины позволит выяснить…».
— И как я должна связать эту надпись с вот этими школьницами и этим вот конструктором? — недоумевала Юля. — О чем оно вообще?
В который раз я окинула глазами коробку. Ни длительности, ни жанра. А что насчет киностудии? Вообще ничего.
— Похоже, кассета — пиратка, — сказала я. — Обложка скопирована криво и так же криво переведена.
Перемотка остановилась. Юля бросила на меня нерешительный, тревожный взгляд и запустила кассету. Экран продолжал чернеть. Мы замерли в напряженном ожидании.
Изъедая глазами экран, я надеялась, что появление кассеты — это всего-навсего случайность, а не злой умысел какого-то психопата. До компромата мне не было дела — лишь бы только на пленке не запечатлелась какая-нибудь чернуха, которую мог бы записать для нас ненормальный.
— Говоришь, только помехи видела? — сказала Юля.
— Были черно-белые точки и серые волны, но такого целиком черного экрана не было.
— Так это черная заставка фильма или стертость? — переживала она.
Мы продолжали всматриваться в экран. Как же мне хотелось увидеть заставку, титры, название — хоть что-то, означающее, что фильм идет, а пленка не перезаписана! Мы таращились в экран уже пару минут, а он не переставал чернеть.
— Может, вперед перемотаем? — заерзала я.
Мне не терпелось узнать, фильм это или перезапись.
— Да подожди, — сказала Юля. — Не надо мотать. Что, если чернота так и будет, но что-то скажут?
Только бы не сказали, только бы это был фильм, только бы… В нетерпении я пружинила на кровати. Юля ахнула:
— Смотри-смотри, пошла!
Черный фон постепенно светлел, словно в помещении медленно включались лампы, но источника света не было видно так же, как не было видно ни углов комнаты, ни каких-либо теней, ни перспективы. В кадр попадала светлая растушеванная поверхность вроде стены, но на каком расстоянии она находилась от камеры, было неясно из-за сбитой фокусировки. Экран залился мягким светом и больше не менялся.
Это перезапись, пронеслось в мыслях. Фильмы не начинаются с подобных видов. Сердце у меня упало. Это — стена комнаты, в которую сейчас войдет наш преследователь и скажет в камеру что-то шокирующее… я осеклась. Девчонки сразу поехали с Кристиной в лес, и свидетель аварии не мог бы заснять стену. В противном случае он бы упустил нас. Это начало фильма!
Не успела я обрадоваться, как по спине у меня пробежал мороз. На экране означилась женщина. Она медленно вплывала в кадр и встала чуть ли не вплотную к камере. Юля помертвела и вскрикнула. Я почувствовала, как перекосилось мое лицо. Именно эта женщина и преследовала нас. Теперь я убедилась в этом точно: это была наша соотечественница.
— Не японка, — обезумела Юля.
Мы пожирали ее взглядом.
— Постой-ка, — Юля вздрогнула и впилась в нее глазами еще пристальнее.
То же самое сделала и я, и в груди у меня что-то приятно шевельнулось. Я все-таки смутно угадывала в ней что-то от японки. Это были мягкие и размытые, едва уловимые черты.
— Да это метиска, — воспрянула я.
— Актриса! — заликовала Юля.
Мы вздохнули свободно.
— Может, послание для нас будет позже? — усомнилась я.
Камера отъехала и захватила актрису целиком в рост. Женщина приветствовала нас поклоном и сказала:
— Добрый вечер.
Мы удивлено переглянулись.
— Что я слышу! — Юля пришла в восторг. — Перевод! Вот тебе и на! — она хлопнула рукой об ладонь. — Кассета из проката! Я же говорила, что перевод может быть на самой ленте.
— Погоди, — смешалась я, — если эта актриса наша корнями, то, может быть, ее речь — это оригинал, а не перевод?
— Нет, нет, — воодушевилась Юля. — Без разницы, откуда актриса. Главное, фильм-то японский. В его рамках она может говорить только на японском и никак иначе. Это безусловно перевод!
— Теперь-то думаешь, точно не будет посланий? — оживилась я.
— Куда уж. Откуда послание, раз кассета из проката?
— А что, если она просто переведена? Вдруг она не из проката?
— Да хватит, — шикнула она. — Смотреть давай.
Мы продолжали разглядывать женщину. Она застыла в молчании, а минуты шли. Юля цыкнула от досады. Тягучесть этой картины уже и ей, и мне порядком осточертела. Я обратила внимание на то, что фигура у актрисы отличалась неправильными пропорциями. Ее талия соотносилась со всем телом почти так, как соотносится перетяжка песочных часов с самими часами, кроме того, она была неестественно длинноногой, словно под ее длинным струящимся платьем были ходули высотой с еще один голень. От вида ее фигуры на меня наползал холод. По прошествии некоторого времени я кое-что заметила. Юля смотрела на актрису с напряженным вниманием — с таким же, как у Яны. Мне стало не по себе, и я толкнула ее в бок:
— Ты как будто удивлена? — насторожилась я.
— А тебе разве не кажется это странным?
— Ты о ее фигуре?
— Какая фигура? — недоумевала она. — Тебе что — совсем ничего непонятно?
— Что непонятно?
— Я о том, что фильм не сняли до конца, ну? Да чего я тебе говорю, где твои уши?
— Что? Повтори? — растерялась я.
— Фильм куцый, говорю. Ты совсем что ли не слушаешь?
Я попыталась найти в ее фразе какой-либо смысл, но не нашла.
— Городишь неизвестно что, — сказала я. — О чем ты?
Она рассерженно засопела:
— Я говорю, ясно, почему в середине пленки рябь. Потому что тут не целый фильм, а обрывок — соображаешь ты или нет?
Юля прочитала с экрана пояснительный текст, поняла я. Странно, что я сама его упустила. Должно быть, надпись была тусклая? Я вгляделась в экран внимательнее.
— Белым по белому было написано? — сказала я.
— Не поняла тебя.
— Титры, титры! Светлые были? А то я их просмотрела.
— Какие титры? — раздражалась она.
Я озадачилась. Юля продолжала таращиться в экран, но скоро ее взгляд прояснился.
— Так вот, — сказала она, — сбила ты меня. Я говорю, всё это странно. Это я к тому, что ведь кто-то взялся за перевод фильма. За перевод незаконченного фильма. Кому оно надо? Вот стала бы ты переводить всё это вступление? По мне, затея бредовая.
У меня закружилась голова:
— Что трудного в том, чтобы перевести с оригинала «Добрый вечер»?
Юля махнула на актрису:
— Не отвлекай, а? Не слушаешь сама — дай послушать мне.
У меня в груди что-то сжалось. Мне казалось, я неверно ее поняла:
— Ты вроде сказала, что слушаешь актрису?
— А ты кого? — прицыкнула она.
У меня появилось очень неприятное чувство.
— Она молчит, — сказала я.
— Без подсказки я бы не догадалась, — съязвила она.
С души немного отлегло.
— Мне просто показалось, — смутилась я, — ты слышишь то, чего нет.
— Не отвлекай, — застонала она. — В отличие от тебя, я пытаюсь ее слушать!
Я похолодела:
— Постой-ка! Что ты слушаешь? Она же молчит.
— Сейчас — да.
— Не только сейчас. Она всегда молчала!
— Самое время для шуток!
— Какого дьявола, Юль? — ужаснулась я.
— Ты оглохла или прикидываешься глухой?
— Да постой же! Ты издеваешься?
— По-моему, это ты издеваешься, — она выходила из себя.
У меня волосы встали дыбом.
— Она сказала: «Добрый вечер», — и больше не открывала рта, — настаивала я.
— Если бы ты слушала внимательнее… Вот-вот, вот же! Пошла!
— Что «пошла»?
— Ты сошла с ума? Она говорит! Что у тебя с ушами?
Я одурела. Я перебрасывала взгляд с актрисы на Юлю, с Юли на актрису, и у меня в сознании не укладывалось то, что выдала Юля. Эта женщина не проронила ни звука! Я готова была ручаться — ни слова! Я была уверена, что это не со мной, а с Юлей что-то не так. По-хорошему, нужно было привести ее в чувство и выяснить, в порядке ли она, но едва я потянулась выключить телевизор, как тут же отдернулась. Актриса исчезла, а экран зарябил. Я ударилась в панику. Черт с ней — с этой женщиной! Началась перезапись. Это послание! Меня охватил ужас. Я стала пристальнее всматриваться в помехи. Внезапно они прервались, и у меня подскочило сердце. Изображение прояснилось.


Продолжение: http://www.litsovet.ru/index.php/material.read?material_id=490461