Чтобы не умереть от истины

Есть хорошее высказывание "Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины". Когда соприкасаешься с творчеством известного азербайджанского прозаика Натика Расул-заде убеждаешься в его справедливости. Он «пессимист, часто об этом забывающий» (Натик Расулович любит этот афоризм Шоу). Он старается верить в добро, несмотря на всю боль и тяжесть современной жизни.

Мне отрадно, что встречи с Расул-заде стали доброй традицией. Поэтому с радостью отправилась в гостеприимный  БСУ в конференц-зал которого должна была состояться встреча писателя с преподавателями и студентами университета.

Не буду останавливаться на подробностях чудесного и теплого приема, оказанного нам в БСУ. Но глубочайшую и искреннюю благодарность хочу выразить профессорскому-преподавательскому составу, организовавшему все на высоком уровне и создавшему  поистине дружескую, доверительную обстановку.

После короткого и очень теплого вступительного выступления Камала Абдуллы и ректора университета, слово было предоставлено самому Натику Расул-заде.
- Дорогие мои! Я рад, что могу употребить именно это определение, ибо общение с вами - с молодежью и людьми среднего и старшего возраста -мне по-настоящему дорого. Ничего нет ценнее роскоши невынужденного человеческого общения. Кажется, Каверин сказал: «Работа? Она может изжить себя. Книги… Да, книги это прекрасно. Но и они уходят со временем. Что же остается? Остаются люди. Это единственное, что ценно в жизни. Сама жизнь. Общение с людьми.»

Мне очень дорого также и то, что в этой аудитории много молодых людей. Если мы, люди старшего поколения, наши чувства, наши мысли интересны молодым – значит, то, что мы делаем, действительно нужно. Я никогда не считал себя забронзовевшим памятником, вещающим прописные истины. Более того, это опасно и вредно. Искренний, настоящий писатель, пишущий о людях, должен держать руку на пульсе человеческой жизни, ощущать ее постоянно меняющееся дыхание.

Голос из зала: - Но, вот вы, Натик Расулович, начинали как писатель-урбанист, жесткий реалист, а сейчас ваши произведения стали более философскими, сюрреалистическими. Связано ли это с пересмотром ваших духовных ценностей?

- Да, это глубокий вопрос. Спасибо. По сути, он является подтверждением того, что я сказал только что. Да, в последнее время я пишу в сюрреалистической манере. Но таково мое ощущение современной жизни. Она меняется стремительно, не всегда в лучшую сторону, и ее бег порой невозможно выразить иначе как сюрреалистически. Да и в обыденной жизни, разве мы не сталкиваемся порой с мистическим? Ведь что такое, к примеру, наши сны?  Феномен сна, как особое состояние нашего мозга, до сих пор не исследован полностью. Ведь это отражение, некий сколок реальной жизни, преломленный в нашем подсознании. То, чего мы страшимся, от чего бежим или чего жаждем в нашем сознании, то есть часть мира реального, отражается в подсознании, наших снах. Это и есть над-реальное, сюрреалистическое. Некое бегство от действительности, где человек не всегда чувствует себя свободным.

- Голос из  зала: - Натик Расулович, вы учились в Москве, в Литературном институте, творческий путь ваш богат. Творчество каких писателей оказало на вас наибольшее влияние, с кем вы себя больше отождествляете в литературе?

- Вы знаете, в разные периоды моей жизни, меня сравнивали с Кафкой, Мопассаном, Фолкнером, Хемингуэем, в последнее время – с представителями «магического реализма» - Карпентьером и великим Маркесом. Это совершенно разные писатели и по манере письма и по мировосприятию. Так, например, Фолкнер никогда не покидал пределов своего родного города Оксфорда,  Кафка  и Пруст вели почти отшельнический образ жизни, а Хэмингуэй и Мопассан, напротив,  были жизнелюбами. Но произведения их, несмотря на разность мироощущения, пользуются успехом во всем мире. Они отражают реальность в разных ее ипостасях. Жизнь гораздо богаче наших преставлений о ней. Словно в волшебном калейдоскопе она поворачивается к нам той или иной стороной и каждый видит в ней ту грань,  что ему наиболее близка.

Конечно, на мое творчество оказали влияние эти писатели. Я очень люблю азербайджанских и русских писателей-классиков, и считаю, что классика – это единственный неиссякаемый кладезь для формирования и развития писателя. Конечно, в определенные периоды своей жизни, я испытал на себе такое явление как подражательство. И считаю, что этого не надо бояться или стыдиться. Ибо, подражая, ты тем самым шлифуешь свой собственный стиль, оттачиваешь свою манеру письма. Естественно, при условии, что у тебя самого что-то есть за душой, что сказать читателю, что ты не просто некое литературное «зеркало», отражающее любого, кто в него поглядится. Только тогда, ты становишься самим собой. Я не Кафка, не Хемингуэй, не Мопассан. Я – Натик Расул-заде.

Голос из зала: Натик Расулович, как вы относитесь к проблеме возрастного ограничения на литературные произведения, так называемые 12+, 16+ и т.д?
- Да, это серьезно. Спасибо вам. В советское, да и в дореволюционное время было такое понятие – цензура. Советская литература была идеологична, вырезали почти все, что не соответствовало линии партии и правительства, как говорится, шаг-влево, шаг-вправо – расстрел!  Это писатели и поэты от этого безмерно страдали. Сколько поломанных судеб, сколько творческих людей кончали жизнь самоубийством из-за засилья цензуры.

С обретением независимости, ситуация изменилась. Цензура, как таковая, по сути, ушла в прошлое. Но у каждого явления есть оборотная сторона. С исчезновением цензуры появилось много других проблем. Недопустима пропаганда насилия, террора, зла и порнографии в художественном произведении. Не путать с эротикой, нет! Красивая, уместная эротика как драгоценный камень! Но похабень не-до-пус-ти-ма!!! Сам характер художественного произведения, произведения гуманитарного не допускает этого.  Мне очень близко высказывание Ф.Искандера: "В самой природе искусства заложена естественная необходимость пребывания на определенной этической высоте. Но если душа данного гуманитария не имеет внутренней склонности пребывать на этой высоте, то она, отбывая ее как повинность, накапливает злобную эмоцию и, в конце концов, низостью, внезапным змеиным укусом уравновешивает ненавистную высоту. Катарсис зла".

Мне кажется, очень правильное определение. Можно что угодно говорить о высоких словах назначения писательского труда, но, в сущности, истина их проста: надо беречь внутреннюю чистоплотность души. Мопассана в свое время обвиняли в натурализме, но, если бы Мопассан прочел популярные сейчас «Пятьдесят оттенков серого», его рассказы показались бы ему образцом чистоты и наивности. Но, главное не в этом. Мопассан не живописал натурализм ради натурализма, он отображал реальность во всем ее многообразии, писал о стремлении человеческого духа к великому, и о низменной стороне жизни, старался выяснить причины людских пороков. А изображать натурализм ради натурализма – это и есть порнография. Жестокость ради самой жестокости – это садизм. Это недопустимо, недостойно писателя. И в этом случае, я считаю, что цензура, как некий ограничитель, нужна. Писатель в первую очередь должен обладать чувством меры. Нельзя чего-то недодать – тогда произведение будет не живым, а схематичным, но и нельзя допускать излишеств, иначе из гармонии вполне можно впасть в пошлость. Возьмите, к примеру, цыганский романс. Проникновенное, яркое, страстное искусство. Но иногда при его исполнении впадают в так называемую «цыганщину», с закатыванием глаз и подвыванием «Ах, очи-и-и  чиёрн-н-ныя, очи страстн-н-ныя!» Это перебор! Настоящий артист сразу чувствует, где можно тянуть высокую ноту, а где ее убрать, чтобы не впасть в пошловатый тон. Тогда романс в его исполнении прозвучит лучше, тоньше, пронзительнее. То же самое и с литературным произведением. Чувство меры – первейшее для писателя. Тогда его работа будет филигранной.

- Голос из зала: Натик Расулович, среди ваших произведений есть необыкновенно пронзительный рассказ «Об ослике, ослике». Этот рассказ непохож на остальные ваши произведения. Вы сознательно обратились к изображению животных? Русская классическая знает примеры невероятно выразительных, вочеловеченных образов животных. Это изумительный «Холстомер» Толстого и «Изумруд» Куприна. Таких примеров можно привести много. Скажите, пожалуйста, думали ли вы при написании своего рассказа об этих произведениях, или что другое навеяло вам этот образ?

- Благодарю Вас за столь многоярусный вопрос. Как вам сказать… Нет, пожалуй, нет. Об этих образах я не думал. Это произведение раннее, его я написал еще в студенчестве. Просто я помню хозяина этого ослика, помню, что в то время как раз в силе был указ Хрущева о запрещении держать ослов в домашнем хозяйстве.  И я помню, как хозяин-старичок из пригорода Баку приезжал на этом ослике, а потом отгонял его от своих ворот, чтобы не подумали, что это его животное. Будто бы бесхозный ослик ходил грустный недалеко от ворот дома хозяина. А утром хозяин, как ни в чем не бывало, садился на него и ехал по своим делам. Меня почему-то заинтересовал образ этого грустного ослика, и я решил придумать ему историю.

Но вообще спасибо за вопрос. Он навеял на определенные мысли. Вы знаете, главное в творчестве, пожалуй, не реальный прототип, а тот образ, что выкристаллизовывается в твоем сознании под его впечатлением Прототип - это первично, но, это как толчок, трамплин для полета писательской мысли и фантазии. И конечный результат, так сказать, венец твоей работы, это когда она идет в массы. Когда тебя могут не помнить, а твои произведения помнят. Я помню, что однажды услышал, как кто-то говорил о моем произведении «Не помню, кто написал это, но написал бесподобно!»

Вот это самая большая награда для писателя. Выше этого не может быть ничего.

- Голос из зала: Натик Расулович, многие известные писатели начинали как поэты, а потом уходили в прозу. Испытали ли вы в своей жизни нечто подобное?

- Хороший вопрос. Спасибо. Да, в юные годы почти все писали стихи – и мальчики, и девочки. Коряво, не соблюдая рифмы и ритма, но искренне, выплескивая свои чувства. Не избежал этого и я. Конечно, это неумелые, юношеские стихи. Я прозаик по духу. Проза, на мой взгляд, дает больше свободы для творчества. Если быть поэтом – то только алмазом. Таким надо родиться. Поэзия – это особый склад души, умение соединять образы в строчки, а строчки в строфы. В поэзии больше ограничений. Только гений может чувствовать себя в ней свободно. Поле прозы – шире, прозаическим языком можно выразить больше. Но я никогда не отказывался от своих поэтических упражнений. И часто использовал их в своих произведениях. К примеру, в произведении выводится некий образ-графомана, виршеплета. Вот ему  я дарю свои стихи.

- Голос из зала: Натик Расулович, что вы думаете о месте писателя в современном мире?

- Замечательный, очень ёмкий вопрос. Спасибо. Писатель… Писатель – это бог в своем произведении. Он не может только выплескивать и живописать мир собственных переживаний и чувств. Этого недостаточно. Он обязан выражать свое