Есть такая новгородская былина. Повздорили как-то на княжеском пиру две вдовы: одна Блудова вдова, а другую назвали почему-то – Часовая. И вот вторая стала попрекать свою соседку, что у неё-де, у Часовой, девять сыновей и красавица дочь, а у Блудовой всего-то единственный сын Хотен:
“Чем же ты, вдова, заносишся?
У меня, вдовы, есть девять сынов,
Девять сынов – ясных соколов,
В десятыих едина дочь – Лебедь Белая;
У тебя, вдовы, единый сын”
(“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, т. II, №207, с. 680, М., 1910)
Та вернулась домой в слезах и пожаловалась сыну на обиду. Хотен, недолго думая, “взял свою да саблю вострую”, сел “на добра коня”, нашёл сыновей Часовой вдовы и “всем срубил буйныя головы”, а сестру их “в плен он взял” и отдал своей матери в служанки. Но мать заявила, что девушка ни в чём не виновата, уж лучше пусть Хотен на ней женится. Так и сделали, желание самой девушки не имело значения (там же, с. 281-282).
Такой уголовный сюжет шокировал сказителей, и они пытались переделать былину, смягчить её содержание, например, чтоб Хотен братьев девушки не убивал, а только взял в плен ради выкупа (“Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым в 1899-1901 гг.”, т. I, №175, с. 615, М., 1904). Или же, чтоб Хотен обрызгал убитых живой водой, и они потом ожили (“Песни, собранные П.В. Киреевским”, вып. IV, с. 76-77, М., 1862). Языческая основа былины противоречила христианским устоям. Но происхождение былины очень древнее, её ближайшая аналогия находится в греческой мифологии: царица Фив Ниоба возгордилась перед богиней Лето, тем, что имела шесть сыновей и шесть дочерей (варианты – по семь или по десять сыновей и дочерей), тогда как у Лето было всего двое детей – Аполлон и Артемида. Обиженная богиня пожаловалась своим детям, и они в отместку перестреляли из луков всех сыновей и дочерей Ниобы. Царица от горя окаменела, и её каменная фигура осталась стоять на вершине горы Сипил в Лидии (“Ниоба” // “Мифы народов мира”, т. II, с. 222-223, М., 1992).
Богам очень не нравилось, когда смертные пытались соперничать с ними на равных, достаточно вспомнить, как Аполлон обошёлся с сатиром Марсием (там же, с. 120). Подобная мораль, видимо имелась и в славянском языческом предании, которое легло в основу былины. В одной хорватской песне девушка хвалилась перед солнцем своей красотой, и за это разгневанное солнце обезобразило её (“Девушка и солнце” // “Песни южных славян”, БВЛ, т. XI, с. 32-33, М., 1976). Мысль о ничтожестве смертных перед богами постоянно присутствовала в мифах, и всё же она оставалась вторичной по отношению к истокам сюжета. Скорее тут отразилось соперничество двух равнозначных культов.
Имя Ниоба очень напоминает хеттское “nebiš” – небо (В. Замаровский “Тайны хеттов”, с. 147, М., 2000). Каменное изваяние на вершине горы – это описание языческого святилища, которые обычно и сооружались на возвышениях, ближе к богам. На горе Сипил некогда стоял каменный идол неизвестной нам небесной богини, почитавшейся лидийцами. Лидия располагалась на западе Малой Азии, и населяли её западнохеттские племена. Одно время они даже расселялись вплоть до Греции, пока там не появились пеласги. Вот от этих племен в греческую мифологию и проникло предание о Ниобе, повествующее о победе на землях Лидии культа Аполлона над другим местным культом. О том, что лидийцы почитали Аполлона, сообщал Геродот, утверждавший, что в Лидии этого бога представляли громовержцем, наподобие Зевса. К Аполлону взывал лидийский царь Крёз, побеждённый Киром (Геродот “История”, кн. I.87, с. 49, М., 2006). Скорее всего, из Малой Азии Аполлон и проник в Грецию, тем более что из греческого языка его имя никак не выводится. Об этом свидетельствует и тот факт, что могущество бога уменьшалось при продвижении на запад. В Греции Аполлон, хоть и почитаемый бог, но уже не главный, а у италийских этрусков, называвших его Аплу, он умалился до второстепенного божества (“Мифы народов мира”, т. II, с. 673, М., 1992). Главное оружие Аполлона – лук, оно характерно для кочевников скотоводов, действительно имевших мощные дальнобойные луки, но не для греков.
Итак, сходство новгородской былины и греческого мифа объясняется их происхождением от общего источника, который следует искать на территории Малой Азии. Греки получили это предание от западнохеттского населения через посредство пеласгов, к славянам же оно попало иным путём. Во времена могущества хеттов их соседями были венеты, владевшие тогда Пафлагонией (область на севере Малой Азии). Гомер упоминал этих венетов в своей поэме (Гомер “Илиада”, ЛП, II.851-852, с. 37, С.-Петербург, 2008). Этот народ стал главенствующим этническим компонентом в составе славян. Пафлагонские венеты, испытавшие хеттское влияние, при переселении уносили с собой малоазийские предания, конечно в переработанном виде, а потом эти предания достались в наследство славянам.
Изначально сюжет новгородской былины был связан с борьбой между языческими божествами. Неважно, какими именно, потому что имена богов, подставляемые в предание, могли постоянно меняться в каждой местности и с течением времени. Возможно, что эти имена теперь уже давно забыты. Языческое предание превратилось в фольклорное, и тогда началась его новая жизнь. Сюжет использовался для описания сходных событий, а когда они забывались, имена прежних героев исчезали и заменялись новыми. Перерабатывался и сам сюжет.
В былине появилась одна существенная деталь: ссора начинается после попытки сватовства. Блудова вдова предлагает Часовой выдать её дочь за Хотена, на что та отвечает оскорблениями: “А сынище-то твой уродище” (“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, т. I, №71, с. 392, М., 1909). И всё же, в конце концов, свадьба происходит. То есть, былина объединила два одинаково древних сюжета – месть за оскорбление и добывание невесты. Объединение сюжетов произошло непосредственно на Руси, так как в похожем предании из “Старшей Эдды” (“Песнь о Хлёде” // “Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о Нибелунгах”, БВЛ, с. 350-352, М., 1975) присутствует только месть за оскорбление. Значит, в русской истории случались аналогичные события и при этом связанные с женитьбой. Если события сохранились в народной памяти, то их героями должны быть очень известные люди. И очень знатные. В некоторых вариантах былины в распоряжении Часовой вдовы имелось целое войско: когда 3 тысячи воинов (“Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым в 1899-1901 гг.”, т. III, №69, с. 409, С.-Петербург, 1910), а когда и 40 тысяч (“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, т. I, №71, с. 396, М., 1909). Безусловно, на содержание былины повлиял образ Марфы-Посадницы, но не о ней был рассказ. Потому что не может новгородская былина прославлять победителей Новгорода. И потому что сюжет слишком древен. Эпизод, когда Хотен, вонзив в землю копьё, требовал обсыпать его золотом и серебром (“Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым в 1899-1901 гг.”, т. I, №175, с. 616, М., 1904), предполагает финансовые возможности целого государства. Значит, былинная ссора произошла между князьями. Получается, что так оно и есть. Порой девушка оказывается племянницей князя Владимира. В одном из вариантов былины прямо сказано: “Обвенчался с милою княгинею” (“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, т. II, №207, с. 682, М., 1910).
Фольклорный сюжет был использован и в летописном рассказе о разгроме Полоцка войсками Владимира. Совсем как в былине: попытка сватовства, оскорбительный ответ и месть за оскорбление (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 74, Рязань, 2001). Но былина не может быть связана с этим рассказом – имена в ней совсем другие. Здесь отразилось какое-то более давнее событие.
Былине о Хотене очень близка по своему содержанию другая русская былина “Алёша Попович и сестра Збродовичей” (“Беломорские былины, записанные А. Марковым”, №93, с. 476-478, М., 1901). В ней точно так же богатырь силой отнимает девушку у её братьев и женится на ней. Два былинных персонажа оказывали взаимное влияние друг на друга. Под воздействием былин про Алёшу Поповича у Хотена порой появляется слуга “паробок” (“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, т. I, №71, с. 395, М., 1909), Хотен зачем-то метал нож (“ножичок-булатничок”) в девицу, как Тугарин в Алёшу, (девица увернулась) и для конкретного сюжета поступок Хотена выглядит совершенно бессмысленным (“Архангельские былины и исторические песни, собранные А.Д. Григорьевым в 1899-1901 гг.”, т. I, №175, с. 613, М., 1904). В финском фольклоре былины про Алёшу и Хотена полностью слились. Как русские былины попали к финнам? Так финны охотно пользовались чужими сказаниями, переделывая их на свой лад. Об этом рассказывал профессор Ленрот:
“Когда я спросил одного Финна, откуда он узнал столько сказок, он отвечал, что несколько лет сряду он служил то у русских, то у норвежских рыбаков, на берегах Ледовитаго моря, и что когда буря не позволяла заниматься рыбною ловлей, им нечего было делать, как только рассказывать друг другу сказки и всякия приключения. Иное слово, или иное место рассказа он хотя и не понимал, или неправильно понимал, но все же угадывал общее содержание каждой сказки, которыя потом с помощью своих собственных выдумок пробовал передавать дома, когда рассказывал своим в длинные зимние вечера и в другие досужие часы”
(А.А. Шифнер “Сампо. Опыт объяснения связи финских сказок с русскими” // ИРАН. Записки, т. I, с. 140-141, 1862)
В финской сказке русский попович Ховатица или Хобеличу – похититель девушки и отрицательный персонаж. А девушку защищает её брат Гавро (в финском варианте он в единственном числе). Потом сказочное действие переходит к сцене пира, на котором Гавро хвалится своей сестрой, а попович Ховатица уверяет, что давно уже ходит к ней – всё как в русской былине. И дальше идёт былинный сюжет: Гавро вызывает сестру, бросая ей в окно снежок, а девушка выглядывает, думая, что это попович. Вот только концовку финны поменяли – все виновные умерли. Но таким же образом закачиваются и русские исторические баллады “Федор Колыщатой” и “Иван Дудорович и Софья Волховична” (“Исторические песни. Баллады”, СРФ, с. 47-48, 54-57, М., 1991), так что и этот эпизод финны позаимствовали на Руси. Исследовавший финский фольклор В. Мансикка прямо заявил, что баллада о Ховатице сплетена из былин “Алёша Попович и сестра Збродовичей” и “Хотен Блудович” (В.П. Мансикка “Алёша Попович и Иван Годинович в Финляндии” // “Этнографическое обозрение”, №3, кн. LXXIV, с. 28-37, М., 1907). Неслучайно сплетена, даже иноземцы почувствовали общий стержень, объединяющий две былины.
Достаточно очевидно, что былины об Алёше Поповиче и Хотене Блудовиче созданы на основе одного и того же сюжета. И если этот сюжет оказался разделён между двумя самостоятельными персонажами, значит он очень древен, настолько древен, что первоначальные сказания уже забылись, а из их остатков сотканы новые, отражающие изменившиеся исторические условия.
Имя Хотен означает – желанный (от слова “хотеть”). Подобное имя могли выбрать для своего ребёнка супруги, горячо желавшие рождения наследника, но долгие годы лишённые родительской радости. А если семья была ещё и княжеской, то ребёнок становился
