Земля Русская

           Помотало меня по земле по нашей матушке. Много сапог истоптали мои ноженьки в скитаниях по бескрайним весям нашей Родины. Километры трасс газонефтепроводов проложила наша бригада по топям и болотам нехоженым. 
      Довелось однажды во дремучих лесах Владимирских  наткнуться нашей колонне на забытую богом и отечеством деревеньку под названием  Малые Ямки. Когда-то и там была цивилизация, процветал колхоз, фермы навозом благоухали, поля колосились глаз радуя, люди жили в домах, своими руками срубленными, детишки голыми пятками сверкали, а нынче из жилых домов только десяток хибар и осталось. Вот возле этих осколков цивилизации мы свой нефтяной городок  и поставили. Любо ещё электричество сохранилось. 
      Как обустроились, я так сразу по домам прошелся, разузнать  есть ли у кого домашние пернатые. Люблю  сырое яичко выпить, домашнее не магазинное, да и парным молочком разживиться не мешало бы. Нашел старичка, что  имел козу и курей несколько,  мы с ним и сладились. Будет меня снабжать  свежими яйцами. Пяток в неделю и довольно, а иногда и молочком козьим побалует.
      Зашел ввечеру забрать свои деликатесы и хотел расплатиться, а он денег  не берёт.  Нет!  Ну, ни в какую!  Садись, — говорит — за стол, поговорим и всего делов-то. Я понял по своему, сбегал к себе в вагончик,  достал заначку в 0,5л., — принес.
      Посидели мы с ним, закусили.  Он мне  про себя и корни свои  рассказал, как отец его и дед были собирателями и сказителями русского поэтического фольклора, черпая репертуар свой из неиссякаемого источника  народных традиций и сказаний.
      Много к ним народу раньше хаживало. Соберутся, бывало, со всех окрест, сядут вкруг, закурят. В сизом махорочном дыму дед возьмет в свои руки инструмент, свою балалайку или былинные гусли, и весь вечер до ночи то сказки сказывает, то песни поёт, подыгрывая себе на струнах.  А люд крестьянский, затаит дыхание и слушает фантазии певца — о чудесах не виданных, о делах не слыханных отдыхая от докучливых мыслей о жизни своей не радостной, от отупляющей  работы, от гнетущей действительности.
      К ним даже из Ленинграда профессора  приезжали, всё выспрашивали, интересовались их творчеством, записывали. 
      Сказки, они же из уст в уста передавались и с каждым другим исполнителем  обогащались чем-то новым, свойственным только данному рассказчику  или наоборот что-то теряли, искажая первоначальный текст. Одна и та же сказка могла быть рассказана по-разному двумя исполнителями и иметь даже коренные различия.  Всё зависело от одарённости фольклорного певца, который в той или иной мере являлся в данный момент новым автором  произведения.
      Вот и мне дед Чик, так его прозывали, поведал не одну сказочную  историю, ибо много вечеров провёл я у него в гостях внимая нескончаемым речам старого человека. 
      Размяк старик после рюмки, увлажнились глаза его, некогда с синевой небесной сравнимые, теперича облака белёсые твердь небесную застилали.  Достал он инструмент свой наследственный, дедовские гусли, и полилась его гладкая речь, поддержанная  жестами и мимикой.  Звуки струн перекликались с интонацией его голоса,  который, то возвышался, теряясь в низких потолках горницы, то понижался до холодных глубин его погреба. И я был уже не только слушателем, но и зрителем  театрального действия.
      Вот что мне  поведал  потомственный сказитель и певец народного эпоса житель деревни Малые Ямки Владимирской губернии Аким Мелентьевич  Ширяев по прозванию дед Чик.
                                 

              

              
  Растёт, ширится земля Русская. 
  Красотою души своей — славится.
  Процветает и множится народ её,
  Из многих городов и родов собранный.
  Плодородна и раздольна земля русичей;
  Колосятся поля их необъятные,
  Вызревает жито добротное,
  Руками  землеробов  взращённое.
  По лугам по её, по зелёной муравушке
  Гуляют стада тучные, в бесчисленном множестве;
  Всё для жизни и процветания, для благоденствия.
  Во лесах дремучих — не хоженых,
  Во глухих борах да рощах не ломаных
  Бродит дичь, не пугана, не стреляна,
  Не таясь по норам и логовам.
  Текут, струями серебряными,
  Быстры реки её полноводные,
  Омывая водой  хрустальною
  Берега свои кисельные.
  Крепок невод  в водах величавых.
  Богат улов у артельщиков,
  Серебром в лучах солнца плещется,
  С боку на бок дугой радугой.
  Стоят озёра глыбкие — полной чашею,
  Словно в зеркалах небеса отражаются.
  Облака, будто белы лебеди в святых водах,                                                                                                                                       
  Как в купели купаются.
  Полны закрома у труженика;
  Во дворах животина добротная,
  Столы от снеди в домах — ломятся.
  Посмотреть вокруг, — да порадоваться.
  Кругом сады цветут, дети в школах учатся.
  Отец  с матерью на земле трудятся,
  А в сердцах людских — любовь горит,
  Озаряя лица улыбками.
  Живут себе мирно люди русские,
  Спят спокойно дети малые
  В колыбели отчей обласканные,
  Силой и мощью от врагов ограждённые.

  Но не спится врагам завистникам.
  В черной думе все мысли их скверные.
  И всё мажут врата истории — дёгтем черным,                 
  В коем сами все и вымазались.
  И уж сколько раз, силой смертною,
  Ко вратам к нашим захаживали,
  На богатства наши позарившись.
  Да окромя тумаков, с поля бранного,
  Ни пяди земли не захватывали.
  Злоба копится, аж слюна бежит,
  Бельма кровию наливаются.
  Тучей тёмной у застав стоят,
  Шатрами своими похваляются.
  А  в шатрах тех, — нечисть бражная,
  Наточает ножи булатные, окуная в слюну ядовитую,
  Что бы на смерть разить малой раною.
  Ждут приказа.  Вот - вот кинуться.
  Скоро ли, долго ли время шло,
  У врагов сила зависти через край плещется,
  Брызжет стрелами во все стороны.
  Обрядили воинов  в одежды ратные,
  Да одели на них шелома латинские,
  И к воротам Русским представились.
  Желаем с русским витязем силой меряться.

  Восплескала лебедь белая  крылами
  Вплоть от Белого и до Синего моря.
  И со всех городов, окраин, деревень и застав далёких,
  Потянулись витязи ратные, на священный на бой,
  За правду и Землю Русскую.
  Землю Русскую и Православную.
  Со святыми хоругвями белыми,
  Грозным ликом Спаса Великаго,
  В шелома и кольчуги закованы,
  Да  с калёным булатом в содружестве.
  Собралось войско великое — ни соколу облететь,
  И не  волку за день обрыскать.
  Все щитами закрыты — красными.
  А во главе Богатырь — шествует.

  Поле дикое, поле бранное
  Лебедою сорной поросшее,
  Да не сошкой кленовой
  Поутру ратай тебя вспашет,
  А калёным булатом воин встреплет.
  Не ржаным зерном тебя хозяин засеет,
  А вскормят тебя костьми русских сыновей.
  Не дождевою водицей жажду твою утолят,
  А напьёшься ты вволю кровушки людской,
  Этой влагой, как росой, поутру умоешься. 
  Собрались наши витязи для сражения,
  В ряды ратные выстроились.
  Стоят молча, из-за красных щитов
  Пики – копия наперёд выставив.
  Долго ждали, в лицо врага зрети,
  Вражий стан со всех сторон оглядывая.
  Но время пришло, меч из ножен долой,
  И слились обе силы в массу единую.
  В массу мрачную, чёрной кровью залитою.
  Долго бился наш Богатырь,
  Силой Русской Земли  вскормленный,
  Полной ненависти к заморским захватчикам,
  Не щадил груди, ни своей ни вражеской.
  Много воронья он вскормил врагами погаными,
  Много червей он вспоил кровию  проклятой.
  Вот - вот и побьёт он  пришельцев непрошенных.
  Но и в Русской земле есть иудушки,
  Хоть одна, а найдётся паршивая,
  Овечьей шкурой, душонка, прикрытая.
  Пробралась она в сердце самое,
  Да гадюкой подколодной, — ужалила.
  Пал Богатырь Земли нашей Русской
  К ногам силы тёмной,
  Силы тёмной, пОгани вражеской.
  Изронил душу свою жемчужную
  Кровавым ожерельем на зелену траву.
  Ни словом о пощаде не обмолвился.
  Да и можно ли было просить о том,
  Врага коварного, лютой ненавистью кипящего.
  И поплыли золотые шелома по рекАм
  Из крови сыновей наших,
  И прошлась по Руси измена булатом кованным.                                                           
  Взликовали  враги! Позапели всюду красавицы готские,
  С ног  на  голову  всё  представили.
  Мракобесие простёрлось над Русской Землёй,
  Широкой рекой печаль течёт,
  Умывая слезой сестёр, матушек.
      Содрогнулись небеса от плача великаго,
      Пошатнулись маковки на церквах от звона колокола.
      А враги и предатели, как собаки голодные,
      По набросились шакальём на тело бессильное.                                                                                                         
      Разорвали на части, тело некогда грозное.
      Тело мощное и веками сбираемое.
      Как возрадовались вместе с ними подлецы,
      Да иудушки, душегубы, и детей растлители.
      Распахнули врата в града Русские,
      И пустили  погАнь окаянную.
      А чем жил Русский Православный Народ
      В века славные —
      В угол тёмный, да дальней — упрятали.
      За семью замками, с печатями.
      Рука  диавола на челе у иудушки.
      Видно мир во грехе погряз,
      Раз им правят прихвостни  диавольские,
      По закону зла – мракобесия.
      Стали учить – поучать наших детушек,
      Не христианской морали и этике,
      Где добро есть добро, без примеси,
      А учить тунеядству и пошлости,
      Всепродажности и раболепию.
      Повылазило из щелей лихо  смертное,
      Что законом было упрятано
      С глаз людских в края дальние
      В назидание и наказание.
      Стало Лихо по дорогом ходить,
      Глазом хрустальным невежество сеять.
      Кривду насаждать, черной ложью
      Правду в истории вымарывать.
      Были в почёте  руки  рабочие,
      Трудовою  славой  покрытые.
      Теперь глянь, — курьи ноги стоят
      На трибунах гласа народного.
      А вокруг одно  купище,  неурядица,
      По широким полям полынь сеяна.
      Что  когда-то  дедами сбиралось —
      Растащили,  по уделам — попрятали.

      Лишь в одной избе, где ставенки  низкие,
      Угол черен от дыма лампадного,
      Сидит в горенке старуха немощная,
      А по имени та Евпраксиния.
      Мать детей своих, жена мужьина,
      Сестра для народа братского.
      Уж и плачет  и  молит боженьку,
      О страданьях своих, о помощи.
      О сиротской худой  судьбинушке.
      И снизошло на неё просветление,
      Была старуха ветхая, черная,
      Встала с колен — краса девица.
      Встала, з дверей в двери прошлась,
      Из ворот в ворота вышла.
      Видит, бредёт к ней от околицы,
      Старец, сединою древней окутанный,
      А в руках его гусли яровчатые,
      По старому складу настроены.
      Зачинает он сказы сказывать,
      Речи мудрые в лад выстраивать.
      Ой, да рассказал боян, о чистом поле,
      Что белым белей снега белого,
      Аж  смотреть очам — слёзы катятся.
      Да только не ковыль трава
      Сединою своей поле выбелила, 
      Что и темной ноченькой не скрыть.
      А то белеются косточки ратные,
      Солнцем жарким и ветром иссушенные.
      Да отважится кто, белы косточки мертвой водой омыть,
      Чтоб срослись они в единое целое.