Путешествие длиною в жизнь ч.5

императрицы Марии Федоровны приехать в Россию, которое она с  радостью приняла. 
    20 июля 1797 года Луиза де ла Тремуль была пожалована в статс-дамы и вместе с тем орденом св. Екатерины. Скоро между графиней Головиной и знатной иностранкой установились достаточно дружеские отношения,  она жила в доме Головиных до своей смерти.
  Принцесса Тарентская  была ревностной католичкой и стала  пропагандировать католицизм в среде высшего петербургского общества.  Она  обратила в католическую веру и свою подругу Варвару Головину и её дочь  Прасковью.(5) 
До конца своих дней  Луиза де ла Тремуль осталась приверженной дому Бурбонов.
  Умерла  принцесса Тарентская  в Петербурге 22 июня 1814 года в доме своей подруги Варвары Головиной. После реставрации тело  было перевезено во Францию.
    «Многие видели в ней «живое воплощение прошлого», –  писала о ней графиня  Роксандра Эдлинг.

Роксана Эдлинг

    В 1801 года вся  семья  Роксаны  переехала в Петербург  по месту службы старшего брата, Константина. Pоксана отметила в своих записках:
«Я провела два года скучно и однообразно, но научилась познавать ничтожество жизни».
  Религиозность, заложенная няней, продолжала развиваться благодаря влиянию искренне верующего отца.  Роксана  стала проникать «в таинства искупления, смерти и бессмертия». К этому её вели  и некоторые обстоятельства семейной жизни: умерла сестра.
  Тоску  она изливала на бумаге, и, по ее словам:
«К грусти  примешивалась некоторая сладость».
Подобное настроение было  характерно  для  той эпохи. Особенно оно  усилилось после самоубийства старшего брата— Константина. Но, заботясь о родителях, братьях и сёстрах, Роксана стала душой дома, «всем для всех», как отзывался о ней впоследствии Александр Стурдза.
  Множество волнений, забот и печаль, которая овладела Роксаной, стала подтачивать ее здоровье. Стремясь отвлечь ее чем-нибудь, родители решили занять её службой и устроили при дворе фрейлиной.
  Обязанности  были не трудными: она появлялась при Дворе раз или два в неделю, а остальное время проводила в доме родителей.
  «Я чувствовала, — писала она, — что, не имея ни покровительства, ни богатства, ни замечательной наружности, я должна играть скромную роль».
    Отзывы графини Головиной и принцессы Тарант уже давно породили в душе Pоксаны восторженное преклонение пред императрицей Елизаветой Алексеевной, и хотя она легко могла устроиться при вдовствующей Марии Фёдоровне,  но сострадание влекло её к молодой государыне:
    «Я почитала её, — писала Pоксана, — несчастной; воображала, что она нуждается в женщине-друге и готова была посвятить себя ей».
  Летом  1811 года  Роксана переехала на жительство в Летний Дворец на  Каменном Острове, и сразу же занялась вопросами внешней политики, которыми тогда увлекались все.
  «1811— 1815 годы – время, проведенное  при государыне в качестве фрейлины  – самое важное в моей  жизни, – писала Роксана в своём дневнике.
Наблюдения, сделанные ею, — самое ценное, что в нём есть. Хотя ей не удалось сблизиться с императрицей и стать её другом, однако она сумела привлечь к себе государыню настолько, что возбуждала ревность и зависть у другой фрейлины императрицы — Валуевой.
  Наружностью  Роксаны  плениться было трудно, как писал  Филипп Вигель:
«На толстоватом, несколько скривленном туловище была у неё коровья голова. Но лишь только она заговорит, и вы очарованы, и даже не тем, что она скажет, а единственно голосом ее, нежным, как прекрасная музыка».
    Теперь Роксана пользовалась доверием и императрицы, и императора. В её  душе возникла мысль устранить существовавшую между ними холодность и вновь сблизить их. Мысль эта не покидала Pоксану в течение всей службы  при Дворе, хотя она не раз убеждалась в том, что эта задача ей не по силам, так как, несмотря на все  старания, несмотря на милостивое внимание императрицы, Pоксана чувствовала себя чужой.
  Её ценила императрица за ненавязчивость, за умение в трудную минуту оказаться рядом  ценила императрица.  Но другие качества заметил и оценил император Александр І: живой и подвижный ум, впечатлительность, веселость, разговорчивость и умение сказать кстати, –  эти черты характера — сразу обратили на себя внимание императора. Очень часто, посещая свою супругу, Александр I  подолгу разговаривал с  образованной фрейлиной.     
    Вскоре нашлась ещё область, в которой Роксана могла обнаружить перед государем много понимания и знания. События, предшествовавшие 1812 году, возбудили в душе императора религиозные колебания, и в одном из разговоров с Pоксаной он поделился  этим.
    Они проговорили несколько часов.  Александру стало легче.
      Пережив вместе с царской семьей тяжелые дни 1811—1812 годов,  Роксана разделила и дни славы и радости 1814 и 1815 годов.  Хотя императрица в  1813 году временно и охладела к ней, но все же решила взять ее с собой за границу.
  19 декабря 1813 года Роксана выехала из России в Германию,  где провела с императрицей три года, полных богатыми впечатлениями и интереснейшими наблюдениями: она  рассказывала о Германии, восторженно встречавшую русских как освободителей Европы от ига Наполеона.    Одновременно же Германию, уже ненавидевшую и Россию, и русских.
  В  Веймаре Pоксана познакомилась с графом Альбертом Каэтаном Эдлингом,  своим  будущим  мужем.  Впрочем, он не произвел на неё  особенного впечатления. В это время  Роксана была увлечена другим.
    Главными для неё  по-прежнему были вопросы религии. В Бадене  она сблизилась с баронессой Крюднер и Юнгом-Штиллингом и исхлопотала последнему у императрицы, ввиду его крайней бедности, пенсию  и 1000 червонцев на уплату долгов. Кроме религии, Роксана продолжала интересоваться и делом освобождения Греции
  В  1824 году Роксана для поправки здоровья  отправилась во Францию. Через год она  вернулась в Россию, узнав о болезни императора Александра I. Прибыв в Таганрог 15 декабря 1825 года, Роксана не застала его в живых.
  Императрица ждала свою фрейлину давно, но её присутствие после смерти Александра І показалось сначала лишним и довольно  тягостным.  Первая же встреча показала императрице, что она неверно оценила деликатность своей прежней фрейлины: с необычайной чуткостью она коснулась самых больных мест души императрицы и сумела облегчить ее горе. Особенно оценила она слова Pоксаны о покойном государе:
  «Jamais plus noble production n’etait sortie des mains de Dieu!»  «Никогда не было  создано  руками  Бога более  благородного  человека!»

Впечатления  Элизабет

  Элизабет  Виже-Лебрен  стала  постоянной гостьей Головиной.  Варвара Головина так отзывалась о ней:
–Эта прелестная женщина блещет остроумием и различными талантами, что часто было вполне достаточно, чтобы занять нас, потому что у неё мало бывало народу. Она  очень хорошо рисует, сочиняет  прелестные романсы, которые сама  и исполняет, аккомпанируя на рояле. Более того, она  всегда в курсе литературных новостей Европы.
  В светских салонах Виже Лебрен  принимали как желанную гостью. Графиня Головина писала: «Эта прелестная женщина блещет остроумием и различными талантами».
  Неспешная петербургская жизнь нравилась  Элизабет.  Однако тёплый прием не помешал иностранке рассказывать позже:
– Придворные русские дамы оставляют драгоценности на подоконниках распахнутых окон дворцов в полной уверенности, что от воров их оберегают Николай-угодник и Дева Мария.
–  Она наблюдает за высшим светом, а  в конце жизни напишет мемуары. (6) – думала Елизавета из  современного нам  мира.
Она ведь смотрела на всё  глазами Элизабет. Описания будут подробны и правдивы, пока не касаются некоторых сторон жизни, которые она видела мельком, так как о  жизни  простых людей Виже-Лебрен не знала практически ничего. Она заявляла:
–  В Петербурге не увидишь пьяных, а простой народ трудолюбив, мягок нравом и не склонен к воровству.
Это не совсем объективно, но особенно приятно, так как исходили из уст иностранки.
Вот ещё  наблюдения:
– Русские проворны, умны, познают ремесла чрезвычайно легко, многие даже добиваются успехов в искусствах.
  Елизавета, скрываясь в сознании Элизабет,  радовалась таким впечатлениям.
Особый восторг у Элизабет  вызывали  открытость и хлебосольство, радушное гостеприимство  русского дворянства.  Она могла  войти  в любой дом, где всегда были рады известной художнице.
  Елизавета  почти растворилась в  сознании Элизабет.  Для неё эти годы пролетели как миг. Ведь она находилась  в ином измерении, совершенно  другом, непонятном для неё мире. Она, коренная петербурженка, глазами художницы с большим интересом смотрела на свой любимый город XVIII начала XIX вв. 
  Елизавета чувствовала себя  ребёнком, который  смотрит на всё новое восторженными глазами и старалась запомнить каждый миг, каждый жест, каждоё событие, чтобы потом выложить свои впечатления сначала на бумагу, а потом использовать  при проведении экскурсий.
    Ведь пребывание  Элизабет в России совпало с огромными историческими переменами: эпоха Екатерины II сменилась правлением Павла, а затем и Александра. Её глаз профессионала отмечал в новом императоре: «Павел был чрезвычайно уродлив. Плоский нос и очень большой рот с очень длинными зубами делали его похожим на голову смерти».
    А вот Александр  вызывал другие чувства. Он был красив, от него исходило такое обаяние, что буквально притягивало к себе. Был очень добр, но его воспитатель граф Салтыков  старался заглушить эту черту характера, внушая скрытность в поступках. 
    Екатерина II очень любила своего внука, но  граф  с непревзойдённым коварством руководил чувствами Александра.  Салтыков поставил цель содействовать сближению Императрицы  и её сына Павла, внушая Великому Князю Александру скрытность и ужас по отношению к отцу.  Александр постоянно чувствовал  неловкость по отношению к отцу.
–  Недаром позже ему будут приписывать  участие в заговоре против Павла,  – лёгкой дымкой промелькнула в сознании Виже Лебрен мысль нашей Елизаветы. – Я бы на месте Элизабет влюбилась в него. Ну, платонически же! Какие у нас разные вкусы!

Психея

    Елизавета Алексеевна, жена Александра  рядом с ним казалась совсем девочкой, не более 17 лет. Черты лица её были правильными, но по белизне своей соответствовали его ангельски кроткому выражению. Пепельно-белокурые волосы ниспадали на шею и лоб. Она была в белой тунике, небрежно перевязанной поясом на талии, тонкой и гибкой, как у нимфы.
Элизабет воскликнула:
–  Вот так выглядит истинная Психея!
В этой словесной характеристике главным является  не внешность, а глубина внутреннего мира, «ангельская кротость».
  А у нашей Елизаветы мелькнуло светлым лучиком осознание того, что это тоже Елизавета.
Урожденная принцесса Луиза-Мария-Августа, дочь маркграфа Баден-Дурлахского Карла-Людвига, получила прекрасное образование, редкое в Германии, и считалась выдающейся личностью «не только по внешности, но и по умственным душевным качествам». По отзывам других современников,  Елизавета Алексеевна отличалась мечтательностью, много читала и занималась благотворительностью. Она выучила русский