— А что в этом, собственно, такого?
— Они ещё спрашивают! — Эсмеральда со стоном повалилась на пол. — Нет, вы всё-таки очень странные ребята! Извращенцы! Ну, ничего, вы живо у нас тут обкатаетесь.
Друзья угрюмо на неё смотрели.
— Что вас так рассмешило? — спросил Константин.
— Просто... Просто у нас уже много лет так никто не поступает.
— Как? Не женится?
— Не женится на женщинах.
— Почему?
— Потому, что это противоречит общепринятым нормам.
— Что противоречит? — всё никак не мог сообразить Константин. — Брак?
— Да не брак, — продолжала смеяться девица. — Ой, мальчики! Я сейчас... Я сейчас лопну от вас. Вы и впрямь ещё те недотёпы! Ну, ничего, ничего, вы у нас быстро здесь обкатаетесь.
— Вы толком можете объяснить, почему с женщиной нельзя вступать в брак?
Девица наконец перестала смеяться и встала.
— В конце концов, — сказала она, — это уже не остроумно.
— У-у-у!! — раздалось со всех сторон укоризненно.
— Ну, хорошо, — сказал Константин. — С женщинами вступать в брак нельзя. С кем же тогда можно?
— Да с кем угодно!
— Ну, с кем, с кем?
— Да с кем угодно! Главное, чтобы были разрушены образы прежних эпох. У нас ведь демократия победила.
— Демо... что?
— Да демократия же! Вы что, никогда не слышали этого слова?
— Какого слова?
— Ну, демократия.
— Слышали, конечно. Только оно у нас... как-то по-другому, что ли, звучит... Не так, как у вас... как-то иначе... как-то...
Не в силах подобрать адекватного сравнения, Константин замолчал.
— Демократия везде одна, — сказала Эсмеральда назидательно. — Мы ею очень, очень гордимся.
— А какой сегодня год? — спросил вдруг Василий.
— Две тысячи восемьдесят девятый, конечно.
— Хм, верно.
— Погодите, погодите, — всё не мог успокоиться Константин. — Вы всё-таки не ответили на мой вопрос: если с женщинами вступать в брак нельзя, то с кем же тогда можно?
— Да с кем угодно.
— Можно сказать поточнее?
— Да куда ваш взгляд упадёт, там и найдёте ответ.
— Мой взгляд падает сейчас на вас.
Эсмеральда кокетливо улыбнулась.
— Ну, я уже замужем.
— Интересно, за кем? Или это секрет?
— Нет никакого секрета. Мой муж всегда подле меня. — Девушка повела рукой, и тут только друзья заметили, что, оказывается, к левому запястью её привязан тоненький поводок — серебристая такая цепочка, другой конец которой, повиснув сантиметрах в двадцати от пола, исчезал в пустоте. Эсмеральда дёрнула поводок раз-другой, и из пустоты каким-то невероятным образом выступил здоровенный, как ротвейлер, котяра. Был он, впрочем, самой что ни на есть обычной породы — чёрно-серо-рябой, просто не в меру раскормленный.
— Мой Казанова, — сообщила Эсмеральда с нежностью и, нагнувшись, чмокнула кота в нос.
Василия же, похоже, интересовало другое.
— Откуда это он появился?
— Да в чуланчике тут сидел.
— В чуланчике?!
— Ну да. — Эсмеральда указала на браслет, к которому был пристёгнут поводок, и друзья увидели на нём две маленькие кнопки — синюю и зелёную. — Это такая пространственная улитка, — продолжала объяснения девушка. — Очень удобно, особенно когда нужно делать много покупок. Синяя кнопка для загрузки, зелёная — для выгрузки. А у вас разве такого нет?
— Свёрнутое пространство, что ли? — предположил Василий.
— Ага, что-то вроде.
— Так это, стало быть, ваш муж!? — сказал Константин.
4
Котяра, зевая, разинул огромную пасть и улёгся прямо на пол. Голову он положил на лапы, закрыв глаза. Высокоинтеллектуальная беседа, похоже, его ничуть не интересовала.
— Вам тоже понравился, да?
— Рискуя показаться нескромным...
— Вы и вправду не боитесь показаться нескромным? — быстро спросила его Эсмеральда.
— Ну... да, — пробормотал несколько сбитый с толку Константин.
— И это вправду ваше истинное желание?
— Почему вы спрашиваете об этом?
— Да просто захотелось дать вам очень хороший совет.
— Какой именно?
— Всегда делайте только то, чего по-настоящему хотите.
— И?
— У вас будет прекрасный аппетит.
— Хм, очень... остроумно. Только, мне кажется, про что-то подобное я тоже уже слышал.
— Великие истины общеизвестны. Так о чём вы хотели у меня спросить?
— Если не секрет, в чём смысл вашей супружеской жизни?
— Только-то. Я чешу его за ушами.
— И всё?
— Кормлю, вывожу гулять.
— А он?
— Он вообще-то кастрат.
— Это чтобы он на других кошек не заглядывался?
— Это для того, чтобы он подольше прожил. Я его очень, очень люблю. Казановушка мой!
— М-да, — пробормотал Константин. — Логично. Стало быть, все браки у вас тут с котами?
— Ну что вы. На этот счёт у нас нет никаких ограничений. Кто хочет с котами, тот живёт с котами. Кто хочет с собаками, тот с собаками...
— А с морской свинкой можно?
— Можно и с морской свинкой.
— А с предметами?
— Можно и с предметами.
— С табуреткой, например?
— Ну, если у вас истинная любовь...
— А с трусами?
— Ну, ребята! Я думала, вы серьезно.
— Но я и вправду серьезно.
— Фу, это уже не остроумно.
— У-у-у! — раздалось со всех сторон опять.
— Стало быть, человеку с человеком нельзя?
— Ну почему же?
— Вы же сами сказали.
— Я сказала, что мужчине и женщине нельзя, а по-другому можно.
— Это как?
— Мужчине с мужчиной, женщине с женщиной.
— Бред какой-то.
— Ну почему же бред?!
— Ничего не понимаю. Всё у вас тут шиворот-навыворот. Полный идиотизм.
— Зря вы так.
— Стало быть, нормальных браков между мужчиной и женщиной у вас нет?
Девушка как-то недовольно скривилась.
— Вообще-то, — сказала она, — победить этот предрассудок до конца нам пока что не удалось. Кой-какие извращенцы ещё имеются. Но то больше в провинциях, в медвежьих углах, куда ещё не добралась цивилизация. Думаю, однако, что к концу уже этого столетия мы все эти предрассудки окончательно истребим.
— И будем жить при коммунизме.
— Это вы о чём?
— Да так, вспомнилось. А как же семья, продолжение рода?
— Продолжение рода! — фыркнула девица презрительно. — Таким грязным способом?!
— Да, но ведь только что вы сами... предлагали.
Глаза у Эсмеральды расширись от удивления.
— Но это же совсем другое дело! Как можно смешивать такие диаметральные понятия!? Вы что?! Вы разве не понимаете?!
— Чего мы не понимаем?
— А того, что когда такие предрассудки, до фанатизма и террора один шаг. Один, понимаете? Мы ведь и так уже чуть ли не весь мир сталинизмом не уничтожили. Спасибо американцам — если бы не они, мы бы уже на том свете все были. Что же касается продолжения рода, то всё это у нас давным-давно поставлено на поток.
— На какой поток?
— Планирования, конечно. Теперь каждая человеческая особь зарождается и выращивается в специальных инкубаторах. И в этом залог истинного равноправия. Да и женщинам теперь значительно легче — ведь беременность её так унижала.
— М-да, — только и смог пробормотать Константин. — Стало быть, секса у вас нет.
Многоголосое ржание раздалось опять, и он понял, что, судя по всему, явно сморозил какую-то глупость.
— Ой, мальчики! — смеялась девица. — Вы меня уже совсем уморили. Вы такие славные, смешные, никогда бы не подумала. Ну почему вы решили, что у нас нет секса? Есть, и даже больше, чем в прежние времена. В этой сфере у нас несомненные достижения. И мы будем приумножать их и впредь. Ведь именно сейчас, когда почва для мужского шовинизма (то есть семья) упразднена окончательно, женщина стала, наконец, по-настоящему свободной. Теперь она может делать это, с кем хочет, когда хочет и как хочет.
— А это её достоинства не унижает?
— Ни в коей мере. Наоборот, это возносит её на невиданные ранее высоты.
— М-да, — пробормотал Константин снова. — Кстати, вы же нам собирались тут всё показать.
— А это там. — Она махнула себе за спину рукой, и они увидели, что там находится дверь.
Константин поглядел на Василия.
— Пойдём? — спросил он неуверенно.
— А сколько уже времени?
— Да пока ещё без двадцати.
— Гм, десять минут, пожалуй, в запасе ещё есть.
5
Они двинулись к двери. Кот, недовольно ворча, плёлся позади. Эсмеральда же, наоборот, шагала первой. Вид сзади был у неё тоже выше всяческих похвал. При каждом шаге ягодицы у неё весьма соблазнительно подрагивали, вдоль спины и по бёдрам то и дело пробегали словно бы вытатуированные змейки. Выглядели они настолько реалистично, что Константин то и дело порывался одну из них схватить. Впрочем, вовремя вспоминая о Светлане, он каждый раз сдерживался.
— А откуда вы нас знаете? — спросил Константин, с некоторым усилием отрывая от искушающего зрелища взгляд.
— Я разве вам не сказала? — удивилась Эсмеральда, слегка поворачивая к ним голову.
— Да вроде нет.
— Всё очень просто. Вы у нас во всех учебниках прописаны. Ведь именно вы первыми изобрели машину времени.
— А что, были и вторые?
— Не знаю. Возможно, и нет. Однако исключать такую возможность совсем мы не можем. Это лишило бы потенциальных изобретателей их законных прав.
— Снова демократия?
— Ага. — Эсмеральда опять на ходу обернулась и наградила их очередной ослепительной улыбкой. — У нас такие завоевания, вы даже и представить себе не можете. Соединённым Штатам Америки двадцатого века такое даже в самых сладких снах не снилось. Вы будете просто потрясены.
— Мы и так уже потрясены, — проговорил Константин.
— То ли ещё будет.
Они приблизились наконец к двери. Эсмеральда распахнула её и посторонилась, пропуская их вперёд. В лицо дохнуло влажной теплотой, смесью каких-то приторных трудноопределимых запахов. Откуда-то издалека долетел смех и обрывок какой-то мелодии.
Они шагнули наружу.
Был вечер. Солнца, во всяком случае, видно не было. Безоблачное небо выглядело ещё достаточно светлым. Разглядеть его целиком, впрочем, возможным не представлялось — подступавшие со всех сторон небоскрёбы сокращали обзор. На безликие коробки прежних эпох они не походили. Архитектура была самая разнообразная. Каждое здание выглядело по-особенному — причудливые нагромождения секций, портики, балконы, витые ограды, карнизы, лепка, окна — то прямоугольные, то круглые, то ромбовидные. Между домами были переброшены многочисленные туннельные переходы, по которым двигались люди. Оказалось, что стоят они не на земле, а тоже на одном из балконов — земля же, теряясь за переплетениями переходов и коммуникационных линий, была где-то внизу. Чего тут было больше всего, так это, наверное, рекламы. Куда ни кинь взгляд — везде огни, огни и огни, слагавшиеся в разнообразные надписи и изображения — большей частью обнажённых девиц с оттопыренными грудями и задницами. Впрочем, плакатов со всё теми же девицами тут было тоже в избытке.
Потом справа что-то мелодично вдруг загудело. Оказалось, что рядом пролегала линия монорельса. Вереница нарядных, как ёлочные игрушки, вагончиков стремительно пронеслась мимо и скрылась вдали. Всё, что они успели разглядеть, так это тёмные тонированные стёкла, отблёскивавшие светом реклам.
То и дело то вверх, то вниз проносились лифты. Раздававшиеся со всех сторон голоса сливались в сплошной неопределённый шелест. Какой-то мужчина, затянутый в сине-белое полосатое трико, неторопливо плыл прямо по воздуху мимо. Как он это делал, было совершенно непонятно — во всяком случае, каких-либо приспособлений на нём заметно не было. Он глядел на них широко раскрытыми
