НАШ ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ

растерзать их, но вместо этого смиренно покорилась их воле. А что еще оставалось делать? Я проклинала свою слабость, свое бессилие перед обстоятельствами. Тюремный врач еще раз осмотрел руки Чарли. Я заметила на пальцах охранников обручальные кольца. Сегодня ночью они будут обнимать своих жен, возможно, даже заниматься с ними любовью. После того, как хладнокровно отнимут у меня моего возлюбленного, чьи ласки мне так и не суждено было познать! После того, как отнимут у меня мою жизнь, мое счастье!.. После того, как вырвут у меня сердце.
По убеждениям я – пацифист, ненавидящий всякую агрессию и насилие. По характеру - очень сострадательна – и не способна ударить даже животное. Но я с большим  удовольствием уничтожила бы убийцу Чарли. Моего дорогого Чарли! Своими собственными руками. Я разорвала бы этого негодяя на мелкие кусочки. И позаботилась бы о том, чтобы при этом  он страдал! Как можно сильнее! Как страдал мой бедный возлюбленный!!!
Я никому не желаю зла, стараюсь любить и прощать всех, как учил Христос! Но для убийц милого Чарли у меня нет милосердия и  прощения! Я ненавижу их так сильно!  Хоть и грех так говорить, я надеюсь, что Бог накажет их – и в этой жизни, и в будущей! Я хочу, чтобы они вечно горели в аду! За каждый час  его отчаяния. За каждую минуту его ужаса. За каждую секунду его боли. За каждую слезу бедной миссис Кинг! И за мою вечную, неизлечимую скорбь, насквозь изъевшую мне душу!
…Когда Чарли стали выводить из камеры, мужество оставило его. В прекрасных глазах отразился огромный страх.
- Ты идешь к Богу, любовь моя, - тихо напомнила я ему, на мгновение овладев собой. – Думай только о Нем. И молись, когда все начнется.
- Я люблю тебя! – шепотом ответил он.
- Я люблю тебя!
- Время, Кинг, - поторопил надзиратель.
- Могу ли я держать его за руку? – со слезами в голосе попросила я, обращаясь к начальнику. – Пожалуйста, сэр…
Он отрицательно покачал головой. Мы вышли в коридор, который казался километровым. У меня подгибались ноги. Как будто были сделаны из ваты или веревки. Я боялась рухнуть без чувств. Но я должна держаться. Ради него. Охранники, бывшие на пару шагов впереди, вели Чарли под руки. Я заметила, что его охватила слабость. Я пробовала читать молитву, но не могла ничего вспомнить и только мысленно повторяла в отчаянии: «Господи, помоги!».
Вот и та страшная дверь. К моему удивлению, она оказалась не закрытой, а немного приоткрытой – и мой взгляд упал на проклятую кушетку с ремнями, на которой умерло столько страдальцев. Сопровождавшие нас люди грубо втолкнули Чарли в комнату смерти.
- А Вам сюда нельзя! – резко остановил меня охранник, когда я по инерции пошла за ним.
Охранник препроводил меня в смежную с той комнату. Там были поставлены стулья, на которых сидели люди – репортеры, родные жертв… может, еще кто-то…
И, конечно, из полутора десятков лиц я сразу  узнала ее. Барбара Бартон. Мой враг. Моя Малефисента. На ее смазливом личике играла злорадная улыбка. На мгновение – она заметила меня, наши взоры встретились, я готова была испепелись ее взглядом. Малефисента презрительно отвернулась, гордо вскинув голову. Она  торжествовала. Наступал ее звездный час.  Но у меня уже  не  хватало сил для ненависти…
Я заняла единственный оставшийся свободным стул, который находился ближе всего к стеклянной стене, находившейся перед нами.
Эта стена была изнутри занавешена большим куском ткани и напоминала сцену. Зрительские места. Занавес. Почтенная публика. Чем не театр? Для полноты картины не хватало только поп-корна… Гнусный сюрреалистический спектакль под названием «Казнь Чарльза Кинга» должен был начаться с минуты на минуту…
Не знаю, сколько прошло времени, прежде, чем занавес поднялся, и я увидела Чарли, лежащего на кушетке и связанного ремнями. Сердце мое сжалось, и каждый из этих ремней до крови стиснул мою душу. Но эти ремни не должны были причинить ему боли. По крайней мере, Мэгги так сказала… Чарли был испуган и бледен, губы его дрожали, лицо выражало ужас и растерянность. В руку уже был вставлен смертоносный катетер.  Если бы я только могла взойти на это проклятое ложе вместо него! Если бы мне только позволили! Я бы умерла за него с улыбкой!
Возле обреченного находился начальник тюрьмы (гнуснейший мордоворот, чьи щеки, кажется, сейчас лопнут), одетый в джентльменский костюм и галстук,  и еще 2 человека – один, как я поняла, охранник, другой – врач.
Превращать смерть в представление, созывать публику, журналистов, совершать открытое, бесстыдное и безнаказанное умерщвление человека, нарядившись  в парадный костюм, и с гордо поднятой головой, на глазах его близких людей… Какой маньяк способен на такое? Даже мой Чарли в состоянии своего безумия и сильнейшего опьянения никогда бы до этого не додумался! Нет более ужасного монстра-убийцы и более бессердечного социопата, чем наше благонамеренное государство! Так почему же он убит, а его палачи, более отвратительные душегубы, чем он сам, разгуливают на свободе?
Оставалась последняя надежда. Звонок губернатора. Но он не звонил.
- Чарльз Рэймонд Кинг, - мертвенно-спокойным тоном обратился к нему начальник. – Вы хотите сделать последнее заявление перед осуществлением приговора суда?
- Да, - растерянно ответил Чарли. – Я хочу сказать, что очень люблю своих родных и друзей, и мне очень горько за них. Я очень сожалею о том, что совершил… Мне очень жаль… И… Я люблю тебя, Мэри…
Сказав это, он устало повернул голову в сторону публики. Наши взгляды встретились. Я попыталась улыбнуться для него, и он ответил мне подобием улыбки. Я приложила ладонь к стеклу, словно пытаясь дотронуться до его руки. Сердце разрывалось от немыслимой боли. Но Чарли вновь начал обретать свое обычное мужество и безмятежность. Мы, не отрываясь, смотрели друг на друга. Даже в самые  последние минуты наша любовь помогала нам…
Начальник дал сигнал палачам. Они включили капельницу… И яд по капле потек в тело Чарли. С каждой каплей меня покидало мужество. Слезы застилали глаза. Я все смотрела на любимого. Он беззвучно шептал молитву. Я читала про себя «Отче наш».
Минуты через 3 после того, как яд начал поступать в кровь, Чарли закрыл глаза. Я облегченно вздохнула. Уснул.
Однако вскоре началось нечто ужасное. Чарли очнулся, широко раскрыл глаза, по всему телу пробежали сильные судороги. Он пытался что-то сказать, но не мог – только жалобно стонал. Потом его начал мучить ужасный кашель. Несчастный пытался сделать вдох, но не мог. Его стоны становились все громче и протяжнее, все тело сотрясали мучительные конвульсии. Инстинктивно Чарли пытался порвать путы, связывающие его, но не мог. Без сомнения, он сильно страдал, вероятно, от невыносимой сердечной боли.
Я с ужасом смотрела на происходящее, секунды казались часами.
Публика напряглась.
Я не выдержала.
- Прекратите! – закричала я. – Ему же плохо! Разве вы не видите?
Но меня словно не слышали. Прошло еще минут 5.
- Остановить казнь! – приказал начальник.
И невыразимое счастье озарило мою душу. За какие-то доли секунды в  сознании возникли мириады счастливых мыслей. Чарли выживет!!! К счастью, у него аллергия на эти препараты… он их не переносит… 8-я поправка к Конституции, запрещающая жестокие наказания.  Следовательно, мне удастся добиться для него пожизненного – пусть даже при помощи президента! И я посвящу ему всю свою жизнь… Я стану его женой по-настоящему… Разумеется, после того, как брошу работу! Пусть от меня отвернутся родители! Пусть меня возненавидит мир! Ничто в этой Вселенной не сможет разлучить нас!!!
- Он мертв! – объявил врач.
Соцветие счастливых грез мгновенно угасло, как огни фейерверка в ночном небе, и вновь воцарилась беспросветная  темнота.
Занавес опустился.
Часы показывали 6.20.
Выходя из роковой комнаты, я ничего не понимала – все чувства словно выключились. Я как будто окаменела – и не соображала, что случилось. Как какой-то кошмарный сон…
Но когда я подошла к телу Чарли, чтобы проститься с ним, оцепенение спало, и понимание реальности сразу вернулось. Я не просто подбежала, а бросилась к любимому – безмерное отчаяние придало мне силу атлета. И мертвый он оставался прекрасным – даже смерть была не в силах обезобразить его. Красивые глаза Чарли были полуоткрыты, и я закрыла их своей рукой. Весь ужас случившегося наконец-то дошел до меня – я разрыдалась в голос. Чарли умер, «держать марку» было уже не обязательно, и я дала волю чувствам. Безумная любовь и горе овладели мною, я покрывала неистовыми поцелуями его лицо. Прекрасное тело Чарли сохраняло еще теплоту жизни; его нежная рука, которую я держала в своей, была еще послушна прикосновениям. Казалось, он просто спит – и сейчас проснется. Только сердце не билось… Почему я не смогла умереть в ту минуту? Возле него? Почему мое сердце бьется до сих пор?! Я так сожалею об этом!!!
…Я горько рыдала на груди возлюбленного и обнимала его так крепко и нежно, словно пыталась своей любовью вернуть его к жизни… Теперь мы одни – и уже никто не отнимет его у меня…
Не знаю, сколько прошло времени, думаю, несколько минут – но вдруг я почувствовала чье-то легкое прикосновение к своим волосам. Нехотя оглянувшись, я увидела Мэгги. Как она здесь оказалась?..
- Мэри, дорогая, пожалуйста, пойдем домой, - уговаривала она.
- Нет! Нет! – обезумев от горя, кричала я. - Я хочу остаться с ним!!! Я не оставлю его одного!!! Я умру с ним!!!
- То, что ты сейчас видишь – лишь напоминание о нем, - терпеливо, точно маленькому ребенку,  объясняла Мэгги, чуть ли не силой уводя меня от Чарли. – А сам он теперь свободен, вечно живет в лучшем мире – и всегда будет с тобой. Но твои слезы очень огорчают его.
Несмотря на кажущийся цинизм, Мэгги, действительно, была религиозна и свято верила в загробное бытие. Что еще остается с нашей проклятой работой и дерьмовой жизнью?! Уговоры подруги подействовали, я пошла с ней, но, покидая ту комнату, с невыразимой болью оглянулась на навсегда уснувшего возлюбленного…
…Мы вышли на улицу. «Все, все! Кинг, теперь ты покойник! Добро пожаловать в ад!», - орала обезумевшая толпа. Кое-кто даже запел песни и пустился в пляс. Это был их общий праздник! Это было уже выше моих сил, я едва не потеряла сознание.  Проклятое Средневековье! Мерзкие дикари! Можно ли удивляться тому, что в таком осатаневшем обществе вновь и вновь возникают новые Чарльзы Кинги?!
Когда мы с Мэгги ехали на ее машине ко мне домой, я, не в силах даже плакать, пустыми глазами смотрела в окно. По улице шли веселые, беззаботные люди. Они живут, а его больше нет! Как такое возможно?! Словно издеваясь над моим горем, солнце щедро заливало улицу кровью заката.
«Солнце? Такое красное?»
- Могу я сегодня остаться с тобой? – спросила Мэгги, проводив меня до дверей квартиры.
- Не бойся, я ничего с собой не сделаю, - устало пообещала я.
- И все-таки, я думаю, оставлять тебя одну – плохая идея, - настаивала она. – Обещаю, что не буду докучать.
Я согласно кивнула, и мы зашли в  квартиру. Мэгги прошла в гостиную, а я – в свою комнату. Машинально, как зомби. Там все было прежним. Те же настенные часы, с помощью которых я считала последние часы Чарли. Мой рабочий стол. На нем лежала Библия. Наша Библия. Я подошла к столу и открыла обложку книги.