Казня одного, казним всех; убивая тело одного, убиваем душу всех.
Д. С. Мережковский
1
Унылый пасмурный день. Я одиноко стою на его могиле и безмолвно роняю слезы. Обычно я не хожу на могилы умерших близких. Зачем это? И что там, на кладбище? Зарытое мертвое тело – и все. Но его могила для меня особенна – это единственное место, что связывает нас здесь, на земле. Ну, кроме моей истерзанной памяти… Но она-то меня и спасает. Я боюсь и не хочу забыть его. Потому что без него мой мир опустеет. И я счастлива даже воспоминаниями, даже мыслями о нем. Вновь и вновь я вспоминаю его лицо, его голос, его улыбку, его прикосновения… И то, как мы любили друг друга… Коротко, горько, отчаянно. Я до сих пор горячо люблю его и постоянно повторяю ему об этом, надеясь, что он слышит меня…
Я сделалась вдовой, не успев стать невестой. Я любила его больше всего на свете, больше своей жизни, а он умер на моих глазах. И не от болезни или старости. Его убили. Я видела, как его убивают, но не могла кричать и звать на помощь. Другие люди тоже это видели, но не помогли ему… Они, эти несколько человек, просто смотрели, как он умирает…
Снова и снова вспоминаю наш последний день, который стал огромной и неизлечимой раной моей памяти и тяжелым надгробием лег на мою судьбу.
2
1995 год. В свои 28 лет я, Мэри Вайолет Бейкер, имела все, о чем только можно мечтать: у меня были прекрасные любящие родители, друзья, достаточно денег, хороший автомобиль и собственная квартира в центре Нэшвилла. До недавнего времени я много путешествовала по миру, но жизнь без работы и карьеры для меня немыслима - поэтому я стала адвокатом. За несколько месяцев практики на моем счету было уже несколько успешных дел, но назвать их настоящей работой было нельзя – это были, в основном, незначительные дела, мне приходилось заниматься с одними жуликами, что больно било по самолюбию – хотелось чего-то более значительного и яркого.
И, наконец, эта мечта сбылась – меня приняли в некоммерческую организацию, где рассматриваются дела присужденных к смерти; я стала работать под руководством известного адвоката Маргарет Флетчер – сурового и очень грамотного профессионала. Это была не в меру бойкая, подчас резкая и циничная, чуть полноватая, но довольно симпатичная и - в глубине души - очень добрая брюнетка. Хотя она была старше меня на 20 лет, мы очень скоро подружились. Я даже называла ее «Мэгги» и была привязана к ней гораздо сильнее, чем к своим друзьям-сверстникам. Мы очень уважали и ценили друг друга.
Первой моей настоящей работой, которую поручила Мэгги, стал Маркус Смит - смертник, приговоренный к казни за убийство своей жены и 14-летнего пасынка, совершенное в состоянии глубокого алкогольного опьянения. С такими сущая беда! Ведь это не прирожденные злодеи и чудовища, а несчастные жертвы обстоятельств, на месте которых может оказаться любой из нас. В принципе, этот Смит был хорошим парнем, с ума сходил по своим родителям, очень жалел их. А себя уже не жалел, повторяя, что заслужил возмездие. Мое сердце болело за него, но, к величайшему счастью, с огромным трудом нам удалось добиться замены казни пожизненным заключением за несколько дней до совершения приговора.
Вообще, сколько себя помню, я была ярой противницей смертной казни, потому что она страшна и бессмысленна. Я одна из активистов движения против смертной казни в США, но иногда меня не понимают даже мои близкие. «Ты и дьявола оправдаешь», - шутят они. Но это не совсем точно. Я выступаю за наказание без жестокости и за снисхождение без попустительства, как говорил Шарль Дюкло. А смертная казнь – это даже не наказание – это просто хладнокровное убийство, которое по определению, должно быть вне закона. И мне бесконечно больно, что моя любимая Америка все еще этого не поняла…
Подобное отвращение к смертной казни было продиктовано мне самой жизнью. Мой русский прадедушка был расстрелян большевиками только за то, что верил в Бога. Его молодой жене и маленькой дочери (моей будущей бабушке по материнской линии) удалось эмигрировать в США. Впоследствии моя мама и бабушка вышли замуж за американцев, и хотя сама я считаю себя представительницей этой нации, я никогда не забывала о своих русских корнях и несчастном прадеде, о котором всегда помнила и чей образ хранила в сердце, как чудотворную икону.
Примечательно, что моя мама относилась к смертной казни с некоторой положительностью, считая, что маньяки, педофилы и серийные убийцы не имеют права на жизнь. Я же впитала в себя ненависть к высшей мере наказания в неразбавленной, если не сказать ядовитой, форме и считала, что ее недопустимо применять к кому бы то ни было.
Я не просто убежденная противница смертной казни – я готова, не задумываясь, отдать свою жизнь за то, чтобы казни прекратились во всем мире, и этих несчастных перестали убивать. Конечно, мои убеждения сыграли в выборе профессии ключевую роль. Работа адвоката – мое истинное призвание. Каждое свое дело я пропускаю через сердце, в каждом человеке стараюсь увидеть хорошее - и каждого хочу защитить. Главным образом, от судебной машины смерти. К счастью, у меня есть немалый талант красноречия и умение убеждать. Что способствовало карьерному росту.
3
Мою личную жизнь никак нельзя назвать бурной, но она была такой запутанной и противоречивой, что заслуживала отдельной повести в стиле «мыльной оперы».
С Саймоном Лоуренсом мы были знакомы с начальной школы. Я помнила его еще долговязым веснушчатым Пиноккио, а он меня – смешной маленькой куклой с большими голубыми глазами и огромным бантом на макушке. Как и многие мальчики в этом возрасте, к девчонкам он относился с некоторым пренебрежением, но ко мне постепенно проникся симпатией, так как мы оба были отличниками. Вскоре подружились не только мы, но и наши мамы. Моя мама нередко устраивала для нас оживленные прогулки в парке, а также интересные интеллектуальные соревнования с ценными призами (типа ручек, жвачек, фломастеров, шоколадок, сладких яиц и тому подобного); к моей немалой досаде, Саймон в этих играх иногда обставлял меня. Кроме того, моя мама научила его мастерить чудесные бумажные фотоаппараты, которые ему очень нравились. Словом, детство у нас было обычное, но какое счастливое!
А вот мама Саймона – Хельга – стройная, добродушная и несколько простоватая блондинка с неизменно короткой стрижкой, рюмкой в руке и папиросой в зубах – была менее изобретательна в играх, находчива и остроумна, чем моя мама, но зато от всего сердца обожала меня и даже немного идеализировала. Она просила меня быть примером для ее своенравного сына, и я эту роль старалась послушно исполнить, хотя сама была совсем не такой хорошей, какой умела казаться. Наша с Саймоном привязанность росла с каждым днем.
- Ты - мой брат, - сказал он мне однажды.
- Так я же девочка, - возразила я.
- Ну, значит, девочка-брат, - парировал Саймон.
- Так тогда сестра!
- Нет, не сестра, а именно девочка-брат, - настаивал мой друг. – Другие девчонки глупые, неженки и вечно хнычут. А ты смелая, умная и веселая – совсем на них не похожа, так что ты мой брат. Идет?
- Идет! – согласилась я.
- Тогда мы братья навек?! – торжественно объявил он.
- Братья навек! – решительно, таким же тоном повторила я, и мы обменялись крепким рукопожатием.
А когда Саймону исполнялось 10, мы сидели бок о бок на его Дне Рождения, и…
- Сынок, - начала Хельга. – Ты уже совсем взрослый, и я хочу пожелать тебе, чтоб ты вырос сильным, умным, порядочным и добрым… и чтобы Мэри стала твоей невестой…
Некоторые из взрослых засмеялись, а мы с Саймоном готовы были провалиться сквозь землю.
- Я говорю серьезно, - с легкой обидой продолжала Хельга. – Наша Мэри – красавица, умница и очень добрая. О такой невесте можно только мечтать. А ты, балбес, постарайся быть достойным ее!
Но вопреки страстным желаниям доброй женщины, я для Саймона так и оставалась девочкой-братом, да и сама я не могла представить его рядом с собой в какой-то иной роли.
Шло время, мы не заметили, как выросли и закончили школу. А потом моему названому брату выпала невероятная удача, и он отправился в Йель.
***
Со мной в это время, как положено, приключилась самая первая и очень большая любовь. Симпатяга по имени Эрнест вскружил мне голову и украл сердце. Мы вместе ездили отдыхать к морю, и нашей страсти было достаточно для того, чтобы прохладная морская вода превратилась в раскаленную лаву. Эрни много раз звал меня замуж, да так ни разу и не взял. А я, дурочка, таяла от счастья в его руках, и уже представляла его дедушкой своих внуков.
Но потом опьянение проходило и сменялось тяжким похмельем. Наши чувства охладели, мы ссорились все чаще и чаще по разным поводам, становясь все более и более чужими, мне было плохо и без него, и с ним. Вместе с тем я не решалась прервать эти отношения, как человек, у которого болит зуб, но он никак не осмеливается сходить к дантисту и вырвать его.
Потом все закончилось, как в пошлом, затасканном до дыр, сюжете. Однажды утром, после романтического вечера, плавно перешедшего в ночь, Эрни спал дольше обычного, и я поднялась, чтобы приготовить ему завтрак. Вдруг раздался звонок мобильного – как оказалось, из кармана его пиджака. Когда я засунула туда руку с намерением отключить назойливый прибор, обнаружила коробочку с красивым помолвочным кольцом. Ничего себе! Он решил сделать мне предложение! И почему не вчера?
Но заветное украшение оказалось мне чертовски велико. Как же Эрни мог так проколоться с размером?!
«Элис от Эрни. Люблю навсегда», - гласила надпись, выгравированная на внутренней стороне кольца. Теперь все ясно!
Но, вместо того, чтобы скандалить, я приготовила завтрак; дождалась, когда он проснется; потом мы поели; и, наконец, выйдя к входной двери, чтобы проводить его, я холодно сообщила:
– Выходит, ты встречаешься с Элис, у которой толстые пальцы… И это началось не вчера, так?
- Если честно да… - с видом нашкодившего ребенка признался Эрни. - Я хотел тебе сказать, но…
- Не смог… - язвительно закончила я. – Все вы, мужчины, такие сильные… А все-таки, что во мне не так?
- Дело не в тебе… Во мне, - признался Эрни. – Я желаю тебе встретить мужчину, который будет лучше меня.
- А ты все же сильнее, чем я думала, - заметила я и неожиданно обняла его, отчего бедняга даже растерялся.
- Не бойся, это в последний раз, - горько рассмеялась я. – Прощай.
Эрни уставился на меня широко раскрытыми глазами, как на обезумевшую.
- Ну, что ты смотришь?! – прикрикнула я. – Иди уже к ней! Только не обманывай ее, как меня!
Эрни почти в испуге убежал от меня, а я разревелась в голос. Никогда еще я не была так унижена и раздавлена…
Но жизнь на этом не закончилась. Внешне все было как раньше, но только я стала жить без сердца. Подобно тому, как другие люди начинают жить без руки, ноги, глаза или почки. Я точно так же начала жить без
|
