неухоженном состоянии, зарос малиной, кустами смородины, крыжовника, но цвели черешня и вишня, яблони и груши, и всё благоухало ароматом торжествующей весны, возрожденной природы. Легкий ветерок приятно освежал разгоряченное лицо, летали бабочки, собирали первый нектар пчелы, басовито гудели шмели.
- Ах, пане, пане, Вы заскучале, - с таким ласковым выговором появилась на пороге статная черноволосая красавица в синем сарафане. Она поставила на стол большой запотевший кувшин: «Отведайте нашей сливовицы, я думаю, послаще воды»
- Панна, из ваших рук мне всё мило.
- Полно, полно, пан, знаю я мужские любезности, - ответила хозяйка и налила две больших кухоли.
- За приятную встречу и знакомство, - провозгласил Эдгар.
Они чокнулись глиняными кружками и выпили до дна.
- Меня зовут Эдгар, а Вас как звать – величать?
- А меня Галю, - ответила чернобровая.
- И как же Галя вы живете, где твоя половина?
- Ах, пан, был да пропал, уехал в Сибирь за карбованцами, и вот уже год даже не пишет. А если и вздумает воротиться, разверну его от хаты вилами; Микола с нашего хутора поведал, что он там сразу завел полюбовницу.
- Да не веселы твои дела, Галя,- сочувственно произнес Эдгар.
- Эх пан, не очень радостно, дак ведь не старуха ещё, когда-то будет и для меня счастье, а его, кобеля сивого, уже забыла, хоть и нелегко в начале было. Что горевать, выпьем лучше ещё!
Они выпили наливочки, закусили вкусными паляницами.
- О себе поведай,- певучим голосом попросила Галя.
- Да, поверь, ничего разбойного нет, да и интересного тоже. Служу по коммерческой части, надоело всё: и работа, и шум города, и пыль его, и смрад, вот и решил развеяться, подышать свободой.
- Пан, пан, знаю я про мужскую свободу, да и вижу, чую бедовые искры в твоих глазах, - лукаво усмехаясь, проговорила Галя, - но что ж, чему быть, того не миновать.
- А ты должно устал с дороги, проходи в хату, отдохни.
Эдгар не заставил себя упрашивать, прошел в просторную прохладную хату, разделся и мгновенно уснул крепким сном на мягких перинах. Проснулся он от яркого солнца за окном в самом бодром настроении. Заметив это к постели подошла хозяйка: как спалось, пан, как почивалось?
- Как в сказке, Галя, спасибо.
- А я тем временем прибиралась по хозяйству, аж упарилась. На Гале была одна белая плахта – сорочка.
- Так пора отдохнуть, хозяюшка, - потянулся к ней Эдгар.
- Ой, проказник, знаю я эти отдыхи, потом не отдышишься! – чуть отступила назад Галя. Но сильные, цепкие руки Эдгара обхватили её полный, но упругий стан и потянули в постель. Впрочем Галя не очень сопротивлялась. Эдгар опрокинул ее на перину, крепким поцелуем взасос впился в алые губы, руками ласкал пышные груди. Затем сдернул через голову сорочку, под которой ничего не было. Впрочем, как ничего! Было всё: налитые сиськи с торчащими сосками, талия с жирком, но в меру, густой черный треугольник, роскошные полные бедра, которые Галя широко раскинула, готовясь принять фалл в свои недра. Поласкав и даже немного покусав аппетитные сиськи, Эдгар, не торопясь, размеренно и упорно продолжал свои поступательные движения в тесно обнявшем его член влагалище. Галя двигалась всем тазом ему навстречу, и лишь большая перина смягчала яростные столкновения. Минут десять – пятнадцать продолжалось ожесточенно-сладкое соитие, наконец, жинка громко застонала и Эдгар излил в неё всё. Они замерли без дыхания и лишь Галя что-то несвязно шептала. Потом до Эдгара долетели её слова: «Дюже гарно, ах, як гарно, словно який бис мне внутри пекло зажег! Добре, Эдя, никогда так не горела, не трепетала».
Галя ласково поцеловала Эдгара, и поднялась с постели. Пошла к столу; как отдельные живые существа двигались её округлые ягодицы. Вернулась назад, принесла ковш кваса, отхлебнула сам и пролила сыровец на свою высокую грудь. Протянула Эдгару: остудись и ты, чоловик. А затем рухнула в постель и целовала, миловала своего чоловика, брала его крепкими, но нежными руками от самого корня, от ядер до запылавшей головки. Повернулась на бок, вставила зажженный собственными руками член в свое гнездо и плавилась, забыв о всем на свете.
В хате уже темнело, солнце закатными багровыми лучами играло на оконных стеклах, освещало свежевыбеленную печь. Хозяйка поднялась, одела сорочку и предложила гостю: «Сидайте за стол, пан, пришла время и поснидать. После таких утех необходимо подкрепиться»
- Несомненно, Галя, - ответил Эдгар, встал, достал из кейса роскошный коричневый халат, оделся и стал доставать икру, виски.
- Ой, не надо, пан, отведайте лучше, что сама земля наша растит, как отведали меня. И молодица принялась метать на стол. Появилась бутыль немалых размеров с кристальной жидкостью внутри и ярко-красным перцами, колбасы разных сортов, розовое сало, круглый хлеб, соленые грибочки, помидоры, и в завершении огромная индейка из печи. Это было произведение кулинарного искусства: румяная, золотистая корочка, янтарный жир, тонким слоем слившийся на моченые яблоки вокруг; а запах, да какой к черту запах, изысканный аромат!
- Да, Галя, вкусил я плоть твою, а теперь воздан должное, тобой приготовленной плоти.
- Вкушайте, панове, а потом скажите, что вам слаще показалось, - подбоченясь, улыбалась молодайка. Разлило по чарке: « Выпейте настоящей украинской горилки з перцем!»
- Со знакомством, полным знакомством, - сказал Эдгар и, звонко чокнувшись опрокинул в себя обжигающий напиток.
- За добру встречу, - ответила Галя и не чинясь, не кокетствуя, выпила свою чарку. Закусили солеными маслятами и принялись за индейку. Галя взяла крылышко, такое крылышко, что ее полную грудь, соответственно пропорциям, можно было назвать грудкой. Белыми, крепкими зубами откусила она сочный кус. Эдгар принялся за «ножку», размеры которой не уступали 4-5 куриным; на некоторое время воцарилось молчание, любовники насыщались, восстанавливали так щедро растраченные силы.
Эдгар отложил на тарелку кость, вытер руки, поданным хозяйкой рушником, налил горилки.
- А теперь, сладкая Галя, за тебя, хоть и готовить ты мастерица, так что мясо тает во рту, но что значат самые изысканные явства с твоими ласками, с твоими…Выпьем за тебя, Галя!
Они чокнулись, выпили горилки и сомкнули уста в долгом поцелуе. Едва оторвались друг от друга, дыхание перехватило, и снова за стол, где кроме индейки пошли на зубок колбасы с чесноком, помидоры, соленый арбуз. После обильной трапезы присели на лавке у крыльца. Солнце зашло, и теплая, чарующая темнота украинской ночи окутала всё вокруг. Соловьи старались перещеголять друг друга, и воздух звенел и дрожал от виртуозных, заливистых трелей. А чем искуснее певец, тем больше у него успеха у самок.
- А пойдем мы, Галя, окунемся в пруд, остудим свои тела в прохладной воде, что за твоим садом.
- Чего же не пойти,- разомлевшим голосом ответила Галя и пошла по тропе между вишнями, яблонями и черешнями. На берегу пруда она скинула сорочку. Эдгар снял халат. С разбега, пружинисто оттолкнувшись, он бросился в воду, вынырнул у другого берега. Майская вода приятно освежила и взбодрила. Мужчина вразмашку поплыл к вошедшей по пояс в воду женщине.
- Холодновата ещё водица, - подала ему руку Галя.
- Всё хорошо, кровь заиграла, немного повеселимся.
Эдгар окунул Галю в воду с головой.
- А сейчас я тебя буду топить,- смеялся Эдгар, и они радостно плескались, плавали, ныряли , целовались.Вышли на берег, вытерлись Галиной сорочкой и принялись яростно обниматься и целоваться. Галя обхватила ветлу руками, повернувшись к Эду своим роскошным задом. Он чуть раздвинул ноги и туго вошел в нее. Соловьи заливались вовсю, но мужчина и женщина вокалировали не менее страстно. Долго, долго продолжались неистовые ночные песни. Есть впечатления, которые нельзя выразить словами, а звуками можно.
…Но оставим ликующую пару, и вспомним про Бориса Аркадьевича Муля. С черными думами ворочался он в это время на диване, пытаясь заснуть, но сон не приходил, но завтра ему предстояла госпитализация в престижную частную клинику для пластики пениса. И только наглотавшись валокордина и реланиума он смог забыться в тяжкой дреме…
Галя и Эдгар вдоволь накупавшись и насладясь острыми ласками, вернулись в хату, там выпили горилки на сон грядущий и в тесных объятиях легли спать - почивать. Небо сотрясалось от грома, раскалывалось, огненные, змеистые молнии сверкали над хатою. Под победные крики петухов господин Фаллос проснулся. Утомленная Галя, разметавшись в своей прекрасной наготе, лежала на мягкой перине. Эдгар оделся, поцеловал ее в сухие, чуть потреснувшие в губы, выпил рюмку на посошок и вышел из хаты. Знакомой дорогой он направился к железнодорожной станции. На пути его в утреннем тумане материализовалась кучерявая черная собака, а за ней и прихрамывающий господин в черном фраке.
- Вы недолго задерживаетесь в одном месте, уважаемый Фаллос, - начал без приветствия Мефистофель, - и куда, если не секрет, Вы направили свои стопы и всё остальное?
-Секрет, если для Вас есть секреты,- ответил Фаллос.
- Да, это исключительно Ваш путь, Ваш выбор. Но позвольте полюбопытствовать, Ваши амбиции не знают границ или всё же есть табу, есть недозволенное?
- Мефисто, для меня запретного нет, но, прошу ещё раз заметить, я никогда никого не насилую, на всё добрая воля и согласие. Я бы никогда не прикоснулся к святости Кончиты, всю жизнь безнадежно ждавшей графа Рязанова. Но, таких небесных созданий очень мало на грешной земле, и я отправляюсь в далекие чувственные вояжи. Куда? Москва, Санкт-Петербург; Италия, Франция, другие страны мира, где с нетерпением ждут меня. До скорой встречи, Мефисто, в любом уголке земного шара. Ауф видерзеен!
«Блаженство душ, сильней, чем похоть!» - раздалось вдруг откуда-то с небес!
