Ковёр из белых перьев.

Глава 1. Белая звезда
- Почему тебя называют Пустотой? – спросил Лесной.
- За то, что там, - отозвалась его собеседница, касаясь пальцем чёрной повязки на лице, - Мне глаз в детстве выбили.
Лесной передёрнул плечами – видно, чтобы спугнуть страшную картину, рисуемую воображением, как маленькой девочке выбивают левый глаз, и из глазницы вытекает кровь, просачиваясь сквозь бордовое месиво с обрывком радужной оболочки посередине. «Должно быть, это довольно больно,» - подумал про себя мужчина и полез в карман.
Лесного не даром прозвали Лесным -  он похож на Пана. Кудрявые рыжеватые волосы, совиные перья за ушами и свирель из тростника в кармане. Летом он ходил босиком, а осенью и зимой носил стёртые калоши. Только разве калоши так важны, когда у человека есть душа? Лесному не раз приносили в знак благодарности вещи, действительно нужные, но он отказывался от них. Да что таить, Лесной считался местным знахарем, известным далеко за пределами своего родного городка. Мудрец и праведник – вот он кто.
Его дом стоял на берегу реки, окружённый маленьким садиком, а за домом возвышалась голубятня. За тонкой решёткой ютилось двенадцать голубей. Их воркование слышалось из дома Лесного. Каждый день после обеда Лесной открывал дверцу и позволял голубям вылетать и кружить над домом. Белые птицы как будто светились на солнце, и издалека было видно, как двенадцать серебристых точек плавно скользят над рекой.
Неподалёку от дома Лесного стоял другой дом – с облезлыми стенами и замшелой крышей. Его окружал покосившийся забор. Справа от кривого крылечка, грозившегося вот-вот рассыпаться в труху, в пяти шагах стоял кривой сарай с пыльными оконными стёклами, по которым ползли жуткие трещины. Деревья, росшие вокруг дома, имели такую кору, как будто это была вовсе и не кора, а вздутая кожа распухшего от воды утопленника. Стволы их были кривы. Одним словом, всё здесь соответствовало хозяйке – той самой одноглазой Пустоте. К слову, и нога у неё была одна, а настоящим её именем было Нина. Пустотою её прозвали за выбитый глаз.
Больше на берегу реки поблизости дома Лесного и Пустоты никто не жил. Просто место это было каким-то не таким: далёким от городской суеты, тихим и загадочным, чуть ли не священным, куда ни одна нога не смела ступать. Поговаривали, что когда-то там располагалось языческое капище. Теперь там жили два совершенно разных человека, пусть и одинаковых в чём-то.
Каждый вечер, когда в речной ряби искрились золотисто-коралловые лучи, небрежно брошенные уходящим солнцем как подарок земле, готовящейся ко сну, они выходили на песчаный берег, местами поросший шуршащим под ветром камышом, присаживались как можно ближе к воде и беседовали. Все их вечерние разговоры всегда начинались с одного и того же вопроса Лесного:
- Почему тебя называют Пустотой?
И каждый раз Нина, как и впервые, отвечала одно и то же, касаясь повязки на глазу. После этого обыкновенно, если разговор, конечно, не клеился, Лесной доставал свирель из кармана и начинал наигрывать какие-то печальные мелодии, хватавшие за душу и не отпускавшие до самого конца. Когда он доигрывал, то делал паузу, прежде чем начать играть новую мелодию, и тогда у Нины появлялось время спросить, что это было.
- Не знаю, - часто отвечал Лесной, - Обычно эту мелодию напевает ветер.
Вот и сейчас, когда он последний раз дунул в тростниковую трубочку, и та издала печальный звук, улетевший за реку и застывший в хрупком эхе, Пустота спросила:
- Что это?
- Не знаю, - дёрнул Лесной плечами, макая пальцы босых ног в набежавшую не берег речную волну.
Послышался тихий плеск воды, и волна разбилась о пальцы Лесного в серебристые брызги, разлетевшиеся в разные стороны, как маленькие рыбёшки. Лесной вновь поднёс свирель к губам и легонько дунул в самую длинную трубочку, и та запела тихо и низко. Нина вгляделась единственным своим глазом в синевший в тумане противоположный берег, заволакиваемый сумерками. Там уже начинали зажигаться белёсые и золотистые огни, рассыпанные звёздами по всему берегу. Она видела их каждый день, и каждый день её сердце щемило от грустных воспоминаний. Она точно знала, что за огни горят там – совсем вдалеке. Это страшные огни, совсем как пожар.
От печальных воспоминаний Нину оторвал звук ломающихся веток и глухого удара о землю, донёсшийся из-за голубятни. Свирель Лесного смолкла, и грустное её пение затихло, поглощённое сумерками. Оба сидевшие на берегу насторожились.
- Ты слышала это? – спросил Лесной Нину.
Она кивнула.
Лесной спрятал свирель в карман брюк и, сорвавшись с места, метнулся к голубятне. Пустота, с трудом поднявшись с прибрежного песка, поспешила за ним, насколько ей позволял протез ноги.
За голубятней, где слышалось воркование, на белых птичьих перьях лежала девушка. Она походила на фарфоровую куклу: гладкая белоснежная кожа, совсем чуть-чуть исцарапанная обломанными ветвями деревьев, длинные белёсые ресницы, тени от которых полосами растянулись по щекам, длинные волосы, белые, чуть-чуть отливавшие серебром, опутывали хрупкое тельце, платьице лёгкой розовой материи, не доходившее и до колен, местами было разорвано. Она лежала на белоснежных перьях, почти с ними сливаясь. Только платье выдавало её. Похоже было, она упала чуть ли не с самых небес.
Лесной опустился возле неё на колени. Пришедшая за ним Пустота встала за его спиной и спросила удивлённо:
- Кто это?
Лесной лишь молча помотал головой. Он хотел было проверить пульс незнакомки, лежавшей пред ним, уже взял её тонкое запястье, но белые ресницы дрогнули, и на него испуганно уставилась пала глаз, красных, как две спелые вишни.
- Кто вы? – спросила девушка, поднимаясь.
Лесной и Нина переглянулись.
- Меня называют Лесным, - представился мужчина.
- А я Нина, - улыбнулась Пустота.
- Нина? – переспросила девушка-альбинос, улыбаясь розоватыми губами, - Меня тоже Нина зовут. Кажется, мне повезло.
Пустота непонимающе нахмурилась. За долгое время, что она не имела глаза, она научилась хмурить лишь одну бровь, чтоб повязка с выбитого глаза не съезжала.
- Мне вы нужны, - пояснила девушка, сверкая красными глазами и поднимаясь на тонкие ноги.
Она отряхнула налипшие на платье перья и прочий мусор. Лесной, сидевший перед ней уже по-турецки, скривил губы – отчего-то он испытал неприязнь к чужаку, который, казалось, свалился с неба на его голубятню. Хрупкая девушка-альбинос в коротеньком розовом платьице, носящая имя Пустоты – что-то враждебное было в ней. С другой стороны, она сама нуждалась в защите, ведь место, некогда бывшее языческим капищем, определённо не для неё.
- Зачем? – удивилась Пустота.
- Я должна жить с вами, - ответила та, кого она мысленно окрестила Белой.
Лесной был удивлён, но эмоций его, как обычно, не отобразилось на лице: как так – две совершенно разных девушки смогут ужиться? Одна из них, пусть и немного помятая, но всё равно с лицом принцессы, зато с повадками вора и словарным запасом начитанного биндюжника; а другая – хрупкая, нежная и совершенно юная. Чужая.
Глава 2. Тени из чёрных дыр
С появлением второй Нины дом начал преображаться на глазах. Днём - изнутри, но как только начинало смеркаться, Белая выходила в сад. Она бродила по саду с лейкой, что-то поливая, подвязывая и пропалывая. Пустота иногда садилась на ступеньки пред входом, вытягивала обе ноги и наблюдала за своей сожительницей, но чаще всего просто уходила к реке, где её дожидался Лесной. Тогда Белая оставалась совершенно одна.
Она бродила по саду, зацепляясь розовым платьицем за торчащие ветви деревьев, и что-то напевала. Тонкие белые пальцы, почти что прозрачные, ловко управлялись с упрямыми стеблями, не желавшими стоять смирно и постоянно сгибавшимися и падавшими, ловко привязывая их ко вбитым в землю колышкам. Спрятавшись от яркого золота заплывавшего за горизонт солнца в кружевной тени старых деревьев, Нина пропалывала грядки, вытаскивая из земли сорные травы. В листве над нею щебетали пичуги, а она улыбалась розоватыми губами или тихо напевала что-то на непонятном древнем языке, праматери всех языков на земле.
Но стоило с реки донестись печальному пению свирели Лесного, как Нина тут же замолкала и начинала вслушиваться в каждый звук. Порою она опускала веки, и белёсый пушок ресниц чуть-чуть подрагивал, а по щекам катились искрящиеся слезинки, прозрачные, как утренняя роса. Всё тело её замирало в такие моменты, и она оставалась неподвижна, как мраморная статуя, до тех пор, пока вдаль, где голубел поседевший в тумане берег, не уплывал последний протяжный звук, подхватываемый длинношеими горлицами, по-хозяйски расхаживавшими по саду.
Когда же совсем темнело, возвращалась Пустота. Белая дожидалась её на кухне, сидя за столом при электрическом свете с закрытыми глазами. Когда в открытую форточку из тёмного сада доносился скрип калитки, сидевшая вздрагивала, но глаз не открывала.
После ужина Пустота шла в гостиную и устраивалась на диване. Обыкновенно она раскладывала пасьянсы или читала что-то, сопровождая любое своё действие выдыханием из лёгких густого табачного дыма, заволакивавшего всё, что было от неё в радиусе одного с половиной метра. Белая долго отмахивалась, кашляла и чихала, но всё же не вытерпливала и уходила в другую комнату и запирала дверь. Из-за стены слышался кашель, чихание, скрип и стук открываемых окон.
Так проходил каждый день, но однажды привычное течение его преломилось. Случилось это ночью.
Пустота долго не могла заснуть. Она лежала на спине и исступлённо глядела в белый квадрат потолка, разорванный надвое длинной неровной трещиной. Эта трещина пугала Нину. Каждую ночь она засыпала с мыслью о том, что однажды потолок просто обрушится на неё, и тогда ей уже не проснуться. В саду за окном шуршали кузнечики. С неба в окно проливался бледный свет печальной луны, белым кругом застывшей над калиткой. Где-то вдали, чуть ли не на другом берегу, лаяли и завывали собаки. С реки донёсся отрывистый гудок проплывавшей баржи, заглушая лягушачье кваканье.
Нина лежала на спине и слушала все эти звуки ночи. Она слышала их уже тысячу раз, но они просто не могли надоесть. Каждый раз ночь звучала по-новому.
Вот из соседней комнаты донёсся скрип открывавшейся двери. Кто-то, тихо ступая, подошёл к двери, ведшей в спальню Пустоты, и остановился, словно раздумывая. Кто бы это мог быть? Сонная Пустота попыталась догадаться, но мысли текли медленно, а страх перед чем-то ночным их опережал.
И вот отворилась дверь, и в проёме выросла знакомая фигура в ночной сорочке до пят.
- Нина? – позвал тихий голос, - Ты не спишь?
- Нет, - отозвалась Пустота, поворачиваясь на бок и подпирая щёку рукой, - А ты почему не спишь?
Белая, недолго потоптавшись на пороге, прошла в комнату и затворила за собою скрипучую дверь.
- Мне холодно, - прошептала она, - Можно я посплю с тобой?
- Что? – опешила Пустота, натаскивая одеяло себе по самый подбородок.
Она почувствовала себя немного неловко. Суетливо поглядела на прислонённый к спинке кровати протез, почти потерявшийся в ночной темноте.
- Ты не боишься?
- Нет, - помотала головою Белая, и её волосы, попав под поток лунных лучей, засияли, как само ночное светило.
В глазах вспыхнул и погас алый огонёк.
- Неси