Баллады странствий. Prius. Песнь 1. Песнь 2.

Prius
- Проснись, Сальвадор, - шепнул в самое ухо женский голос.
Юноша открыл глаза, но ничего не изменилось – слишком темна была его убогая каморка. Только чьё-то неровное дыхание слышалось над самым ухом, и цепкие пальцы сжимали плечи.
- Кто ты? – испугался Сальвадор, привставая и пытаясь спихнуть с себя ночную гостью, но та шепнула ему до боли знакомым голосом:
- Не важно, - и горячие губы коснулись виска.
Всё тело юноши похолодело. Он схватил незнакомку за тонкие запястья и попытался отстранить её от себя, но пальцы ещё сильнее вцепились в его плечи, как будто желая врасти в его плоть, как упрямые корни.
- Уйди, сата... – хотел вскричать он, но горячие уста не дали ему договорить, закрыв рот страстным поцелуем.
Чужие горячие выдохи плясали по его щекам, обжигая их, заставляя наливаться кровью. Чужие губы слились с его губами, не желая отпускать. Чужие пальцы, нежно лаская, бегали по его телу, беспощадно разрывали на нём сорочку. Ему было и страшно, и стыдно, и приятно. Желание сопротивляться сменилось другим – желанием поддаться этому искушению. Он боязливо дотрагивался до горячего тела незнакомки, забыв о данном обете. В его молодом теле вскипала страсть. Он хотел быть ещё ближе к ней.
- Я слишком долго желала тебя, - шепнула она, отстраняясь. – Так пусть в награду мне будет хотя бы одна ночь.

Песнь 1.
Дева, которую намедни увезла Инквизиция, вовсе не была ведьмой. Она была лишь бедной нищенкой, жила в маленькой хижине и каждое воскресенье ходила в церковь. Как и все люди её слоя, она не умела ни писать, ни читать, не ведала никаких наук, кроме работы, и не знала ничего, кроме проповедей приходского священника. Не знала она и того, что живёт на самом крае света, и за горами – бескрайний синий океан. Неведомо ей было и то, что ходят по тому океану суда в Индию и Африку, привозят оттуда диковинные специи, золото и рабов. Как и все, она боялась Бога, землетрясений и чумы. О колдовстве и речи идти не могло.
Да не в нём и дело, а в том, что слишком добра душою она оказалась – Ана. Кто-то всего-то и научил её, как залечивать кровоточащие раны, так она и выходила раненого на охоте герцога. Она увидела его в лесу – беспомощного, истекавшего алой кровью. Пульсирующие струи стекали в траву, хоть он и пытался прикрыть раны руками. Он стонал от боли и изнывал от жажды. Добрая девушка дала ему напиться, перевязала жуткие раны, предварительно омыв их отварами – кто-то научил её, как это делается.
Так герцог и встал на ноги. Благодарностию его был донос Святой Инквизиции – просто полюбился он нищей знахарке. Не желала она отпускать его от себя. Слёзно умоляла взять её с собой. Да только не нужна она была ему. Выяснилось ещё, что понесла Ана плод. Тогда совсем покинул её герцог, а вскоре прибыли в деревеньку инквизиторы.
- Хорошая девушка была, - вздыхали кумушки в церкви. – Поможет всегда, доброе слово скажет. Ну уж никак не подумаешь, что ведьма.
Да и падре в той деревеньке не верил, что Ана ведьмою быть могла. И решил он однажды добиться справедливости: вернулся после службы в свою келью, сел за стол, достал чернила и бумагу, взял в руки гусиное перо и принялся писать. Заточенный кончик пера скрипел по бумаге, оставляя за собою чернильные буквы. Писал падре Инквизитору, что мол невинна дева Ана из деревеньки N, не ведьма и колдовства никогда не ведала, заговорами не владела, лечила лишь обыкновенными отварами, какими и доктора лечат, зла никому не причиняла и т.д. и т.п. Закончив же писать, он перечитал всё от начала до конца и, уверившись в том, что ни одной помарки не допущено, поставил свою подпись – дон Сальвадор, падре энского прихода.
Над землёй светились голубые небеса. Выйдя на крыльцо, падре остановился и задрал голову. Солнце ослепило его, и он крепко зажмурил глаза. В руках его было зажато то самое письмо, какое он написал Инквизитору. Постояв немного на крыльце, дон Сальвадор распахнул веки, открывая свои умные серые глаза, и огляделся по сторонам. Никого поблизости не было. Он спустился по шатким ступенькам и направился сначала к храму, затем, заперев его двери, вернулся к хлеву, отвязал ишачка и отправился в путь.
У околицы ему встретился кузнец.
- Надолго уезжаете, падре? – спросил он, сняв шапку.
- Как получится, - пожал плечами дон Сальвадор, крепче сжимая ремни поводий.
Ослик ступал по мягкой траве бархотистыми копытцами, подёргивал длинными ушами. На ходу он лениво помахивал хвостиком, отгоняя от себя назойливых мух, роившихся вокруг него чёрной тучей. Дон Сальвадор, покачиваясь, восседал на спине ишачка и смотрел вдаль, на темневший на горизонте лес.

Песнь 2.
На ишачке своём ехал дон Сальвадор полтора суток и остановился он у ворот крепости. Он попросился на ночлег, и стражник отворил ему. Его представили коменданту, и он поведал о цели своего странствия, на что комендант пообещал на следующий день дать ему в спутники лучшего из своих рыцарей. Затем дона Сальвадора отвели в келью. Ишачку же дали напиться и отсыпали овса.
На утро же за доном Сальвадором пришёл мальчик и отвёл его в трапезную – просторную залу с широким столом, за которым умещались все бывшие в крепости рыцари. С оратория доносились молитвы. Никто не осмеливался сказать что-либо. Лишь звякали посудой.
Среди воинов сидел и человек в чёрной мантии. Рядом с собою он положил широкополую шляпу. Голова его была склонена, лицо скрывали сальные русые волосы. Виден был лишь острый кончик длинного носа – как у маски доктора. Дон Сальвадор был посажен возле него. На столе стояло блюдо риса. Помолившись, падре принялся за трапезу и ел с аппетитом. Только он отставил блюдо, как кто-то толкнул его в левый бок. Он удивлённо поглядел на сидевшего слева от него доктора, по-прежнему склонившего голову. Одна рука его была под столом. Падре опустил взгляд и увидел зажатый в руке доктора клочок бумаги с написанной на нём свинцовым карандашом фразой: «Bono mane, Don Salvador. Sum Angel». Сальвадор кивнул, показывая, что вспомнил своего университетского приятеля. Тогда доктор смял листок в кулаке и повернул к падре улыбающееся лицо, придерживая другой прядь русых волос, так и желавшую упасть. Падре увидел веснушки, рассыпавшиеся по длинному тонкому носу, по щекам, угловатые скулы, пронзительно-зелёные глаза.
Это был самый что ни наесть доктор Анхель – старый приятель по университету. Ещё несколько лет тому назад он учился на медицинском факультете, тогда как дон Сальвадор учился богословию. Хитрый, прыткий, удивительно способный раздолбай – Анхель умудрялся всё узнавать, всё успевать, ничего не делая и не посещая лекций. Его и прозвали Дьяволёнком. Он был единственный, кому удалось сбежать из «тюрьмы». Он же и был инициатором того, что «козёл», каждое утро будивший студентов неприятным звуком, похожим на блеяние, был снят с колокольни и закопан во дворе университета. За это монахи заковали Анхеля в цепь, как последнего каторжника, и сказали ему: «Посиди и подумай,» - на что студент дерзко спросил: «О чём подумать-то?» - «О своём поведении,» - ответили ему и оставили в одиночестве. Но о своём поведении юноша был не намерен думать. Из складок своей мантии он извлёк маленькую пилочку и принялся подпиливать цепь. Каменный пол покрылся металлическими стружками, которые врезались занозами в руки, но Анхель упорно продолжал пилить цепь. Он бы и расправился с нею окончательно, если б не случайно заставший его за этим занятием монах, который отобрал пилку и удвоил срок, отведённый на «посидеть и подумать». Тогда однажды ночью Сальвадор принёс ключ от цепи. С тех пор в университете Анхеля не видели.
- Что ж, и куда же ты отправился после своего побега? – поинтересовался после завтрака дон Сальвадор.
- К маврам, - отозвался тот. – Я пошёл в учение к одному арабскому лекарю. Он принял меня, видя, как я хочу учиться. Дело в том, что на самом деле наука медицина не совсем такая, как нас учили католики в университете, а такая, как меня научил арабский лекарь, - на лице его заиграла лукавая улыбка. – Только лекарь-араб умер, оставив мне как своему приемнику толстенный фолиант своих трудов. Я взял его и отправился по миру, как познакомился с одним алхимиком, который оказался не такой дурак, как все. Недолгое время я был ему помощником, но вскоре мне это надоело, и я отправился дальше. Вскоре стал уважаемым врачом, пришёл к тамплиерам и, как видишь, остался здесь – уж больно у них хорошо. А ты, дружище,  чем живёшь? И какими судьбами здесь?
Дон Сальвадор рассказал, что, окончив богословский факультет, стал приходским священником в деревне N, что не так далеко от крепости. Поведал также и о том, что отправился он к Инквизитору, чтоб доказать невиновность нищей целительницы Аны. Выслушивая его, Анхель сидел на стуле в своей каморке, положа ногу на ногу. Задумчивый взгляд его зелёных глаз был устремлён в пустое пространство, одною рукой он взъерошил себе волосы на затылке. Но только имя нищей врачевательницы заставило его встрепенуться. Он обратил взгляд на падре Сальвадора, и тот вспомнил старое ощущение, увидев тайну в зелёных глазах.
- Так откуда ты, говоришь? – переспросил Анхель.
- Из N.
- И врачевательница Ана оттуда же?
- Да.
Доктор опустил веки.
- Я еду с тобой, - заявил он.
Своим помощникам доктор доверил все свои книги и травы, а сам надел широкополую шляпу и вскочил на своего коня. Комендант пожелал ему доброго пути и обратился к Сальвадору со словами: «Этот доктор не хуже любого рыцаря. С ним вы не пропадёте. Жаль только, он покинет нас». Распрощаться с лекарем вышли и рыцари-тамплиеры, и монахи. Все желали ему счастливого пути и молили бога хранить его. Вышел и мальчик-паж в бархатном берете с пером, обнял лекаря и сказал, что будет скучать.
Так они и двинулись в путь и ехали в молчании, пока крепость не скрылась из виду. Тогда молчание нарушил доктор Анхель.
- Знаешь, почему я вызвался поехать с тобой? – спросил он спутника.
Он восседал на рыжей кобыле, придерживая одной рукой поводья. Голова его была наклонена, на лицо падала тень полей широкополой шляпы.
- Почему же? – переспросил дон Сальвадор. – Ты знаешь её?
Приятель искоса посмотрел на него, отвечая:
- Она моя сестра, - и рассказал, как выучился читать у старого падре, бывшего в деревне до Сальвадора, как научился латыни, как представил чужую родословную вместо своей, чтобы попасть в университет и подытожил весь свой рассказ словами:
- Вся моя жизнь – ложь, игра с самим собой. Любое моё действие имеет подвох. Я страшный эгоист. После смерти родителей я должен был остаться с Аной, но я выбрал медицину и до сих пор не жалел. Так может быть, с сестрой ничего не случилось бы, если б я остался. Вы отпускаете мои грехи, падре?
Дон Сальвадор поглядел в зелёные глаза спутника, в которых ещё была тайна, какая-то тоска. Он был ошарашен столь неожиданной исповедью. Слишком уж многого он не знал.