Сорок минут на вокзале.

   Отвык я вставать рано. А точнее, и не привыкал никогда. Только давным давно, в первом классе ещё. Тогда вот любил. Придешь в школу раньше всех и сидишь один, думаешь-мечтаешь о чём-то. Раздевалка у нас, малышей была в конце коридора, прямо рядом с нашим классом. Там я и сидел под пустыми ещё вешалками. Тепло и темно. А на вешалках покачиваются чёрные мешки со второй обувью. А потом приходили мои соученики, учителя, начинался ор, крик, в общем, жизнь. Обыкновенная. И пока не началась эта жизнь, я и любил сидеть под вешалками и мечтать. Для того и старался прийти в школу пораньше.
      А потом как отрезало, прошла любовь к раннему вставанию. И через великую силу приходилось вытаскивать себя из постели. А, вставши, долго ходишь как очумелый или сидишь, не зная, какой носок сначала надеть, правый или левый. Так было в школе, в училище, в армии, на работе. В армии, правда, не было времени размышлять над носками. Да и носков не было. Были портянки. Сейчас работа другая. На неё не надо вставать рано. Теперь мы педагоги- бригада ух, работаем с двух. А сегодня вот пришлось рано встать, на вокзал попёрся, на электричку. Подумал, что раньше встану, раньше приду, больше сделаю.
        А сделать много надо. Недавно бабушка умерла. В доме такой беспорядок остался. И стекло мы выбили, когда в дом залезали. Она упала и сама нам дверь открыть не смогла. Мы стучались-стучались, а потом решили раму высадить. Окно потом кое-как подушкой заткнули. Вот и еду теперь стёкла мерить и прибираться. Потом закажу стекольщику и поеду вставлять.
      Не отменили бы мою электричку. Теперь, зимой, редко отменяют. Зато все лето и всю осень отменяли постоянно. Оставят только утренние и вечерние, а среди дня добирайся, как хочешь. Весна придёт – опять отменять будут. Это они, железнодорожники, шпалы меняют. На бетонные. И рельсы меняют тоже. Теперь у нас бесстыковой путь будет. Как там. Ну, там. В Москве или на Западе. Или в метро. Придумано-то это вроде для того, чтобы поезда быстро ездили. Но мало помогает. В Москве бесстыковой путь уже давно, а электрички ездят также медленно, как и у нас.
       Так. На кассе объявлений об отмене вроде нет. Другие объявления, вроде, ко мне отношения не имеют. «Через российско-азербайджанскую границу будет осуществляться пропуск…» Ага. «Вводится поезд повышенной комфортности…» Ага.  Ну все объявления старые. Об отмене нет ничего. Значит, слава Богу, поедем, а там, глядишь, и доедем. Покупаю билет и сажусь на диванчик напротив часов. Раньше над этими часами была надпись во всю стену «Образцовая станция». Метровые буквы, вырезанные на струне из пенопласта. Без этой надписи пусто.  Стена, ровная и скучно - коричневая. И крошечные часы внизу.
        Рядом какие-то мужички. Тот, который  пониже, втолковывает что-то своему товарищу. Говорит он вдохновенно и громко. Его хорошо слышно, наверное, во всех уголках вокзала.  А вокзал у нас – большая «стекляшка» с витражом.в окне. Потолок высоченный, метров десять. Акустика отличная. Делать всё равно нечего, слушаю мужичка.
-А ты этого дела так не оставляй – гремит взволнованный голос – не попускайся!
-Пускай они крутые, а ты будь ещё круче. Они наглые, а ты будь ещё наглее. Приводи сыновей, они у тебя вон какие. А то развелось тут борзоты всякой…
       Я смотрю на минутную стрелку. Она перескакивает на одно деление и опять замирает. Уже двадцать минут восьмого. Скоро и электричка.  За огромным окном во всю стену мелькают прямоугольные тени. Проходит товарный. Люблю я железную дорогу. И всегда любил. Когда в школе учился, марки всех электровозов знал. И теперь знаю. С тех времен они не изменились нисколько. Что в восемьдесят четвёртом, что сейчас, ничего нового. Автомобили-то вон как изменились. Думал ли я, что  увижу «кадиллак» на улицах своего родного города.
        В детстве, классе в седьмом ездил я в Щербинку. Когда был в Москве у тётки. Сел в электричку, да поехал. Я только знал, что там полигон или институт, где испытывают железнодорожную технику. Сама Щербинка – небольшой поселок. А вокруг кольцо железной дороги. И по кольцу постоянно ходит поезд-автомат. Без машиниста. Сделает круг, даст гудок. И опять пошел на следующий круг до следующего гудка. Поезд длиннейший из одинаковых вагонов. Так и ходит летом и зимой, утром и вечером. Годами. Всё по кольцу. Так испытывают электровозы, вагоны, рельсы, шпалы, железнодорожные сооружения.  И до жути пусто вокруг. Ни одного человека. А рядом сам институт. Там тоже пусто, выходной день. И вокруг электровозы и тепловозы. Самые современные. Те, на которых люди будут ездить завтра. Отдельно от всех стоял огромный красно-чёрный электровоз. Я знал, что он самый-самый мощный. В мире.
        Да, время было. Никто институт не охранял, и всякие любопытные мальчики могли там долго ходить и восхищаться. Теперь, наверно, уже не так. Теперь всё в охранниках и собаках. Там же материальные ценности, электроника. А главное, медь, много меди. Мечта любого бомжа. А я тогда и слова-то такого не знал – «бомж». Тогда я был рад и горд тем, что прикоснулся к будущему. К несчастью, это будущее так и осталось в проектах и опытных образцах.
         Ладно. Замечтался я что-то. Надо выходить. Выхожу на улицу. Холодно, ветренно и пустынно. Огромный пруд подо льдом лежит передо мной тёмный и голубоватый. На нём далеко-далеко светится одинокий огонёк. Это бессонный рыбак сидит в своём фанерном дому на полозьях и караулит такого же бессонного ночного леща. И лунку загодя прорубил большую и продолговатую, чтобы самый крупный лещ пролез. У него за пазухой в кулёчке мормыш, в кармане, в берестяной коробочке малинка. Мерцает белой искоркой в тёмной воде крошечный пенопластовый поплавок. Клюнет лещ, вынырнет поплавок. Тут его и подсекай.
      А холодно здесь. Назойливый ветер норовит забраться под мохнатое ухо шапки. Гляжу вдоль путей. А там огоньки, почему-то всё красные и синие. Зелёных и желтых не видно. Электрички нет, а ведь пора уже,  время подошло.  Возвращаюсь в вокзал. Там все сидят, как сидели. Никто никуда не бежит, не вскакивает. Все молчат. Даже мужичок, и тот молчит. А может им всем в другую сторону? Так ведь не бывает, чтобы всем в другую, а одному мне в ту. Смотрю опять на часы. Судя по ним, электричка десять минут назад прошла. А её и не бывало. Опаздывает что ли? Так сказали бы. А может быть, отменили её всё-таки. Повторно и очень внимательно рассматриваю все объявления. Об отмене объявления нет.  Не настолько я близорукий, чтоб его не заметить. Пока изучал объявления, ещё десть минут прошло. Значит, электричка опаздывает уже на двадцать минут. Посмотрел, когда следующая. Оказалось, через сорок минут после этой. Половину этого времени я уже прождал.
         И тут-то я понял, что электричка уже не приедет.
-Вот собаки – подумал я – отменили, даже не предупредив. Что им стоило, сволочам, сказать пару слов  по радио или записку написать, что электрички не будет. Мы тоже люди, поняли бы их многотрудные заботы по замене рельсов, простили бы. А вот так, без объявления… Насколько же это нас надо не уважать, чтобы так поступить? Вроде, велика ли важность, сорок минут лишних прождать? Нас и сильнее обижали. Только устаёт человек. Устаёт от настойчиво повторяющихся неурядиц и бестолковщины жизни. И какая-нибудь из них может стать той соломинкой, что сломала спину верблюда. И у каждого эта «соломинка» своя.
          Душа человека как вода в колодце. Сверху чистая и прозрачная, а ниже, на дне всякая грязь, мутный осадок, тина. Спокоен человек и, кажется, что чиста его душа. А стоит поколебать это его спокойствие, взбаламутится осадок и полезет вся гадость наверх. И покажется тогда, что грязнее и души нет. Вот и во мне от обиды дерьмо взбаламутилось. Надо бы пойти по русскому обычаю с кем-нибудь из них поругаться. Только с кем? Никого же под руками нет кроме кассира. Не с кассиром же ругаться идти. Да и неохота, по правде сказать, злости такой безрассудной нет. А с утра вообще и двигаться лень и рот раскрывать лень. Не лень только думать, ведь физических-то усилий не совершаешь. А дерьмо всё ещё бродит в душе, всё ещё шипит и булькает. И хочется, ох как хочется, отомстить им за их невнимание, за неуважение их.
             Их – с большой буквы.  Они – власть. Всегда так. Мы и Они. Мы – народ, Они – власть. Мы славяне, а Они варяги, викинги, по сути, враги. Они – Рюрик, Синеус и Трувор.  Мы призвали их для того, чтобы они управляли нами. Мы не можем без них. Без них мы бы погрязли в раздорах и смутах, а они железной рукой стараются навести среди нас какое-то подобие порядка. Сильна их рука – они нас бьют, слаба – мы бьём друг друга. Они неуничтожимы. Сверг народ царских генералов и сразу же породил из себя новых «варягов». Отверг этих и опять породил новых. И каждый из нас, кто достиг какой-нибудь власти или успехов автоматически становится в ряды Их.
             Да, какую бы гадость, чучу бы какую сотворить им, своим гонителям и притеснителям? В Узбекистане в вагонах ни одного целого стекла не осталось. Все дети камнями повыбили. И когда маленький человек берёт камень, чтобы швырнуть его в окно вагона, здесь не только бескультурье и невоспитанность. Может быть неосознанно, подспудно он тоже хочет отомстить Им.
            Ну, за гадостью-то дело не станет. Сейчас что-нибудь придумаю. Язык, и тот без костей, а ум тем паче. В любую сторону гнётся. Ну вот. Напишу я им, железнодорожникам, а в их лице, естественно, всей власти письмо с угрозами. А чего, возьму вот и напугаю. Они-то меня обидели. Да подумаешь, обида – сорок минут лишних на вокзале просидеть? Но дело не в этом, дело в принципе.
-Не попускайся! – опять начинает свой разговор мужичок.
-Не попущусь – мысленно отвечаю ему я.
 Куплю я конверт. Обязательно в перчатках, чтоб «пальцев» не осталось. Текст и адрес напечатаю на машинке. Печатная машинка, подобранная на свалке, - это сейчас такой анахронизм, такая редкость в век принтеров. Их ведь давно перестали регистрировать. Уже не собирают образцы «почерка» машинок.  Начну так:
«Уважаемые господа. Такого-то числа утром  вы отменили электричку и не удосужились даже предупредить нас об этом. Вы посчитали ниже своего достоинства объясняться с нами. Вы решили, что можно просто наплевать на нас, пассажиров и потребителей ваших услуг. Даром это вам не пройдёт, господа хорошие! Вы до смерти боитесь воинствующих исламистов, всех этих Бен-Ладенов, Басаевых и Масхадовых. Но не их вам надо бояться. Вам нужно бояться нас, разгневанных российских потребителей». Да. Именно. Не меня, а нас. Мы - масса, нас много, мы опасны.
« И вот, за ваше пренебрежение нами мы нанесём вам сокрушительный удар.  Где и когда это будет сделано, вы узнаете не от меня. Измените своё отношение к нам, а то от вашего сервиса нас уже не на шутку тошнит». И подпись «Инициативная группа разгневанных потребителей». Ну что, напугал я их? Откровенно говоря, не знаю. А вдруг, они подобные письма с угрозами десятками каждый день получают? Не одного ведь меня тошнит от их сервиса.
           Тут злополучные сорок минут кончились и объявили электричку. Додумывая, на ходу последнюю фразу, я поплёлся через рельсы на пятый путь. Ещё человек двадцать потянулись за мной. В предрассветных сумерках чёрные бесплотные силуэты.