Рваный бег

запомнил первую тренировку в команде мастеров.
— …Десять минут прессинга! — возглашал тренер и давал свисток. — Взять своего игрока и терпеть! Внимательней на подборе! Поставить спину и не пускать — мяч должен несколько раз удариться об пол!
«Десять минут! После „рваного бега“, бесчисленных заслонов, „двоек“, „троек“, прыжков через бревно, после тысяч бросков — десять минут!»
— Девять. В нападении крутим восьмёрку, в защите — плотнее. Прилипнуть к игрокам, держаться! Ещё, ещё!
«Время стоит, или тренер его набавляет! Не выдержу — отчислят».
— Семь. Терпеть! И улыбочку, улыбочку — любимым делом занимаетесь! Должна быть радость в глазах! Страсть и радость! Гореть должны глаза! Шесть с половиной!..
Игорь не различал партнёров порознь: все они представлялись ему единой машиной, единым механизмом.
Наконец, свисток об окончании. Тренер просит взять пульс. Нужно сосчитать удары, умножить и сообщить результат. Нет сил умножать!
— Походили, потоптались, потрясли руками! Не стоять на месте! Подышали! Ещё раз засекаем... Умножили... Результат мне, быстренько!.. Прекрасно! Ну и последние пять минут прессинга. И чтоб форма звенела от пота! И про улыбочку не забывать!
«Это всё, это невозможно…»
Потом команду ожидал зал тяжёлой атлетики, с полчаса ещё ворочали железо.
Михалыч тогда похвалил Игоря. А наутро форму выдал — сам ходил на склад, — два комплекта игровой и тренировочную, и ещё костюм с эмблемой клуба — мечтой далёкого детства.

Давным-давно маленький Игорёк лезвием «Нева» от отцовской бритвы вырезал на ватмане трафарет эмблемы, накладывал на самую новую майку, долго вымеривая по высоте и ширине, макал поролон в тушь и, затаив дыхание, боясь сдвинуть ткань, штамповал. Бумага загибалась, тушь расползалась — вместо эмблемы получилась клякса. Были слёзы, был серьёзный разговор с матерью… Год спустя отец отвёл Игоря в секцию баскетбола, пока мать прикидывала, какой из инструментов, пианино или скрипку, выбрать сыну для продолжения обучения в музыкалке, — сын занимался на подготовительном отделении и вполне освоил металлофон. Вскоре уже на совершенно законном основании Игорь получил первую в своей жизни пахнущую нитрокраской форму с чётко отпечатанным номером. Форма была на несколько размеров больше: её или приготовили для старшей команды, или взяли, как принято, с запасом, на вырост. Но это ли главное? Чуть подобрать с боков да в бретельках, остальное — заправить в трусы, такие же огромные, и всё в самый раз.
Как ждал Игорь свою первую игру, чтобы выйти на площадку в новой форме, — и вдруг простудился. Обмануть родителей не удалось, пришлось ложиться в постель, ставить градусник, пить аспирин и чай с малиной. Ни о какой игре не могло быть и речи.
Что же касается формы, Игорь берёг её, запрещая матери стирать с порошком, чтобы не вылинял номер. Разве что с обувью постоянно проблемы были: кеды не держались больше месяца, гнили нитки на швах, рвались шнурки, отваливались или протирались насквозь подошвы.

— Василий, гони, гони команду, разгоняй! Тимоху заведи по полной, чтоб без фантазий в башке, чтоб ничего постороннего. Давай!
«Сколько сыграно, прожито, а всё равно как впервые… Ребята молодцы, чувствуют, как надо готовиться, и без понуканий. Профессионалы, хотя некоторые совсем дети. Впрочем, в спорте они взрослеют раньше сверстников. С шести-семи уже в разъездах, на турнирах, сборах. Времени в обрез, для обыкновенных мальчишеских игр его нет совсем, если не считать игры главной, ради которой всё остальное и делается, — для баскетбола… А если что, ветераны помогут».

Игорь всегда испытывал затруднения, как обращаться к играющим ветеранам, на «вы» или на «ты», особенно когда только появился в команде — в тот период иные из партнёров были старше едва ли не вдвое, да и звания у всех — закачаешься.
На площадке язык не повернётся сказать «вы», зато вне её «ты» — как-то не вполне уместно. Вот и приходилось использовать оба варианта.
Самого же Игоря в команде называли Угореликом или Угорелым, переделав эдаким образом фамилию, — на что он нисколько не обижался.

— Михалыч, чего скажешь? Прям день авиации: четверых в воздух поднял — и какой мяч уложил, прям на загляденье!
— Чего тут говорить?! Мастерство не пропьёшь. В общем, надо возвращать Василия. Сколько пропустил, а за счёт головы всё равно сильнее других. И прибавит ещё — знаю его упрямство, — и ребята уверенней заиграют.
— Сам-то он согласится? Нехорошо мы с ним. Да и руководство…
— С руководством разберусь. Когда такие ставки, отказа не будет. А Вася согласится. Куда он на хрен денется?! Что мы все без баскетбола — да ничего!

Ветеран Василий Гаврилович Задоров, или Задорный, несмотря на свою фамилию всегда выглядел каким-то неуклюжим, неряшливым, неухоженным. Даже тщательно подобранный для него фирменный трикотажный костюм уже вскоре, не успев износиться, обвисал на локтях и коленках и сильно вытягивался у молнии. Стоило Задорному день не побриться, как его принимали или за серьёзно больного человека, или за алкоголика. При этом в команде ходили легенды о его длиннющих руках, шутили, что они свисают до земли, как у снежного человека, что достаточно Задорному встать в центральном круге — и соперник не проскочит мимо, не потеряв мяча, даже вдоль самой кромки. А так шутка ли: четырнадцать метров — ширина площадки. Действительно, в статистике, в графе его перехватов, как правило, значились цифры, сопоставимые с общекомандными: сколько перехватов сделает за игру вся команда, столько же примерно и он один.

На ветеранах держались традиции.
— Колян, ну, чего ты нам мозги мусолишь? — подначивал товарища Задорный. — Какая такая дочка у тебя? С какого лешего, откуда ей взяться? Ты ведь не женат! И времени у тебя на это не было. Правда ведь, Георгич?.. Вот и я говорю. Когда-когда, говоришь, свадьба была? В позапрошлом? Да врёшь, да ладно!.. А мы до сих пор ничего знать не знаем, ведать не ведаем. И про квартиру — ничего… Какая такая квартира? Ты прям как маленький! Доиграем круг — и давай проставляйся! Чтобы всё постепенно, чин по чину: сначала квартирку примем во внимание, потом женитьбу, а потом уж, само собой, рождение дочки. А то как можно поверить, что ты отец, когда и с жильём у тебя глухо, и жены в помине нет?! Правильно ведь я говорю, Георгич?..

— Так, в старте — Василий, Игорь, Коля, Андрей и…
Андрей — парень способный, думающий — что очень важно в игровых видах, — с отличной координацией и послушной мягкой рукой. Из таких мастеров и лепят. Вот только наглости ему не хватает, настоящей, спортивной. В спорте скромнягой не проживёшь, здесь каждый эпизод на борьбе держится.
— … Внимательней. После забитого — по всей! И задушить в чужой зоне!
«Не рановато ли я с прессингом? Да нет, в самый раз. Предсезонка позволяет. Нужно навязать сопернику свою волю, заставить ошибаться…»
— Игорь, контроль мяча, не глядя на мяч. Голова поднята!

Как оторвать голову от подушки? Ещё бы спать и спать, но тренер неумолим, хоть и женщина, да поблажки не дождёшься. И помощник её, рыжий Вовка из старшей команды, уже прикрикивает, торопит, с постели стянул, из-под одеяла — в холод. Стёкла и те в испарине! «На зарядку, на зарядку!» Ноги в кеды — и марш из домика. Тренер впереди темп задаёт, Вовка сзади подгоняет, чтобы не растягивались. Срезать сам не захочешь: чуть в сторону от тропы всё сырое, оступился и чувствуешь, как вода захлюпала; потом будут мозоли и потёртости. Лес ещё тёмный, туманом как тяжестью к земле придавленный. Лишь где-то далеко и высоко впереди проглядывает меж ветками мутное качающееся небо. И сознание ещё дремлет — тупо выполняю, что требуют. Кажется, начинаю согреваться. Всё равно мотает из стороны в сторону, опереться бы на что-нибудь. Однако и коренья нипочём, и проскальзывания. Сейчас за поворотом будет длинный тягун, придётся потерпеть. Всего-то, казалось бы, полторашка, всего-то пять кругов накрутить… Спуск — подъём, спуск — подъём. В группе бежать проще. Ребята держатся, и я держусь, чем я хуже?! Тренеру-то зачем? Всё равно нам деваться некуда, стояла бы с секундомером на пригорке... Ну вот, кажется намотали своё, теперь на стадион — отжимания, пресс. Мышцы ноют со вчерашнего, дали бы хоть день перерыва. Но с нагрузкой боль должна утихнуть. Ещё чуть продержаться — и должна утихнуть. Надо дотерпеть. Вовка сачков высматривает, чтобы потом, после вечерней двухсторонки штраф выписать: бег в горку с утяжелением или рывки на берег из воды. Это лишь зарядка — день только начинается, самый обыкновенный рабочий день.

— Ну что за пас такой?!
«Парашют развесил».
— Сопли это, а не пасы! Ну как так можно?! Ну, кто ж через зону-то?! Не знаешь, что делать, отдай Горелику! А ты, Игорь, отрыв организуй. И веди игру, веди!
«Твердил им, твердил про аритмию — всё без толку. Хоть самому выходи».
— Дорожить мячом, дорожить!

Задорный учил Игоря пас отдавать.
В баскетболе есть неписаное правило: в непринятой передаче всегда виноват пасующий. Хорошо ли дал, плохо ли, но раз партнёр не принял — значит, плохо. Вроде и глупость, на первый взгляд, но правило это серьёзный жизненный смысл имеет. К примеру, не понимает тебя другой человек — мучайся, разбирайся, в чём причина, ищи ответа, не в нём, в себе ищи. И действительно, когда Игорь получал передачу от Задорного, мяч всегда удобно ложился ему в руку. Другие бросят кое-как — и скользнёт мяч по пальцам, точно льдышка, или, того хуже, обожжёт ладонь вдруг вздыбившаяся пупырчатая поверхность, мяч же при этом отскочит неожиданным образом и задарма достанется противнику. А ветеран и вращение придавал хитрое, что у Игоря как бы само собой потом получалось наилучшим образом атаку завершить. Смотришь, и соперники отрезаны, все позади, не у дел, и обыгрывать некого, а ты, знай себе, укладываешь мяч в корзину. Грех такой пас испортить.

— Пас — в одну, заслон — в другую! Сколько можно повторять?! Сожрать его, Колян, сожрать! Кому говорю?!
«Доигрались, мать твою! Очко в очко вместо плюс тридцати. Сами себе проблемы привозим!»
— Пас — в одну, заслон — в другую! Чего проще?..
«Ну, бестолочь!»
— Михалыч, они же, молодые, все бестолковые! — проворчал кто-то из ветеранов. — И здесь, и в жизни. Вот говорю им «закрывайте дверь в раздевалку», всё равно не закрывают.
«Всё, надо менять!»

Запасные — это не только молодёжь, это ещё и опытные игроки, мастера, которые, к примеру, из-за травм долго не выходили на площадку.
С какой же ревностью иногда запасные смотрят на основных! Все промахи подметят и, чуть что, взгляд на тренера: чего ж, мол, он, неужели не видит, на что надеется, почему другим доверяет, а им — нет? А когда команда проигрывает, когда не ладится ничего, когда это повторяется изо дня в день, тут, если ты запасной, вообще не знаешь, куда себя деть. Самому на площадке проще: чего бы ни задумал, ни сделал — это твоё и ничьё больше. А на скамейке? Хорошо, когда запасные молчат. Да всё равно от эмоций никуда не денешься. Тяжело, находясь рядом, сознавать, что ничем не можешь помочь. Ветераны спокойнее, хотя и они порой не выдерживают, непонятно им, как можно на столь высоком уровне допускать детсадовские ошибки. Если трудная игра удачно заканчивается, радуются все, но опять-таки