— Как мы раньше-то этого не замечали? — удивился Юрий. — Как мы жили до сих пор?!
— Ну, дурдом! Вы чего, мужики, спятили? — крутила пальцем у виска Нина. — Ну, дурдом! Алексей Алексеевич, хоть вы им скажите.
Часы перещёлкнулись на пятнадцать ноль шесть, на что отреагировал уже Сей Сеич:
— А теперь если из четвёртой вычесть вторую, будет первая. Ну вот, а не хотели брать!
9
На следующий день Толик принёс свисток — такой, уток приманивать, красненький, плоский, на ленточке.
— Ты чё? — заинтересовался Женя, как только увидел симпатичную штуковину.
— Как чё? Будем извещать народ о знаменательных моментах. Там «десять-десять», «одиннадцать-одиннадцать», ну и так далее. Сейчас как раз ноль девять, ноль девять.
И Толик дал сигнал. Жене это чрезвычайно понравилось, он всполошился; даже отложил в сторону теннисную ракетку, на которой собирался переклеивать резину, чтоб была шипами вовнутрь.
— Ну-ка, дай-ка! Подари мне, я сам буду. Давай сюда!
Вскочил, выхватил, напыжился, протяжно засвистел, после чего как заорёт во всю глотку:
— Аки-мыч, трам-тара-рам, Акимыч! Слыхал?
— …Слыхал, — немного погодя донеслось из дальнего угла. — Чаво это?
— Ча-во! — обиделся Женя. — Ноль девять, ноль девять! Понял? Это тебе не… Фёдорыч! Иваныч! Где вы там, чертяки? А ну, вылезай! Ноль девять, ноль девять! — И опять засвистел.
Так и повелось, о самых знаменательных моментах Женя оповещал не только свою комнату, но и соседей, для этого он выходил в коридор и свистел там. Сей Сеич, Толик и Юрий хватались за животы, Нина краснела, боясь, что это могут неправильно понять посторонние, институтское руководство, кабинеты которого размещались поблизости. Однако и руководители улыбались, став случайными свидетелями выходок технарей. В конце концов, все к этому привыкли, и если вдруг в намеченное время не слышали долгожданного сигнала, сами направлялись к Жене напомнить о взятых им обязательствах.
10
Развлечения развлечениям рознь.
Прежде столичный телефон был только у начальника отдела, на пятом, сотрудники же остальных подразделений занимали преимущественно места на третьем и втором этажах и вынуждены были обходиться городской и внутренней связью или мотаться вверх-вниз по лестнице по всякому мало-мальски необходимому поводу — это пока Толик не разузнал, что распределительный щиток находится непосредственно за дверью их комнаты. Недолго думая, кинул кабель до своего стола, разместил колодку с тумблерами, установил дополнительный аппарат — вот и всё.
Свой столичный телефон, когда их на всё предприятие, на весь город считанное число, — это что-то. Впрочем, если бы не сердобольные пышнотелые тётушки системщицы, поддержавшие Толиковы старания, — для них лестница сущий кошмар, — начальник вряд ли бы смирился с подобным своеволием, тем более что при помощи этих тумблеров можно было не только запарралелить линию, но и оторвать от неё телефон самого начальника, что время от времени и происходило впоследствии. А что делать, если срочно позвонить нужно, да и не вспомнишь в суматохе, в какой последовательности что нажимать, вот некоторые и жали на оба тумблера сразу, для верности.
Хорошо, не прознали о телефоне в режимном отделе — там мужики суровые, с ними шутки плохи, надавали бы по шее всем без разбору.
11
Толик на этом не остановился. Однажды взял да и нарисовал шаржи на коллег и на стенку вывесил, а потом кого только можно приглашал смотреть. Весь отдел здесь перебывал — было забавно наблюдать, как умудрённые опытом и годами сотрудники строили рожицы, словно очутились в комнате смеха, тыкали пальцами в рисунки и удивлялись, до чего же точно схвачена сущность рубахи-парня и добряка Сей Сеича или, например, скряжничество и прижимистость Жени. Самое же удивительное было в том, что Толик никогда прежде и никогда потом не брался за рисование и считал, что это не дано ему природой.
И другие, глядя на Толика, точно очнулись от спячки и понесли на импровизированную выставку всякую всячину: кто макраме, кто вышивку, кто фотографии, кто пироги и плюшки, кто урожай со своих шести соток. Василий Петрович, программист, а в прошлом известный кавеэнщик, позвал на просмотр фильмов, которые наснимал в те славные годы, когда в почёте ещё были физики-лирики.
Вообще, в отделе наметился небывалый подъём, все вдруг кинулись чему-то учиться, что-то осваивать. Было много разговоров про народный театр, курсы иностранных языков, кройки и шитья. Даже обязаловка с посещением политзанятий казалась теперь излишней: люди сами старались вникнуть в суть мировых событий, переживали глобальные проблемы как свои собственные, стремились быть причастными к истории страны, предприятия, чувствовали личную ответственность за происходящее.
12
Добрые отношения — это прекрасно, лишь бы переборов не было.
— Толя, ты чего чудишь-то? — по-свойски укоряла коллегу Нина, когда они после очередного ремонта возвращались к себе. — Марина, она же замужем! У неё дочка, и муж — парторг целого отделения!.. Ну вот, вы посмотрите на него, ухмыляется, ему хоть бы хны!
Парторг парторгом, но кто бы удержался, когда такая длинноногая белокурая красотка перед самым носом, что ни день, голыми коленками крутит?! Придёт пораньше остальных, пока Толик с вычислительной машиной возится, профилактику делает, сядет на вращающийся стул и давай подзуживать да посмеиваться. А юбчонка коротенькая, в обтяжечку, и есть что обтягивать, а коленки-то, коленки, а дальше — и глаза поднимать боязно, жуть охватывает.
— Лучше б молоденькими, незамужними, увлёкся. Сколько их кругом?! Вон, смотри, Юлька чешет, чем не невеста?
Толик послушался: раз и к Юльке, что-то озорное шепнул на ушко и в уголке задержал. Нет, её совсем не трогал, только руки выставил, в стенку упёрся, точно изгородью девушку опутал, чтоб не сбежала. Юлька смеётся, визжит, мечется, сама и рада бы показать, что вырваться хочет — нарочно, чтоб невзначай к Толику в крепкие объятья угодить. Распалилась, запыхалась, глаза блестят, на щеках румянец, губы набухли, приоткрылись — прелесть, а не девушка!
— Ну, ты и нахал, — с пущим воодушевлением продолжала укорять Толика Нина, когда он, наконец, выпустил Юльку и они направились дальше. — Ну, нахал!
13
А как в такого не влюбиться?!
Толик не то чтобы красавец, но приятной наружности. Высокий, стройный, русоволосый, глаза серо-голубые, взгляд проницательный. Одевается неброско, носит клёши — но это как все молодые. Говорит, что сразу не поймёшь, шутит или серьёзно, иногда намеренно глупость сморозит; собеседник не знает, как вести себя, как реагировать, а Толик пользуется этим — и в считанные мгновения ему уже ясно, как кто к чему относится, как что понимает, насколько кто терпелив или, напротив, несдержан, тут и все нюансы характера видны, привычки, вкусы, пристрастия.
А если вечеринка, возьмёт в руки гитару, бархатным перебором по струнам пройдётся — девчонки сразу тут как тут, сидят заворожённо, рты разинули, уши развесили и лишь ресницами беспрестанно хлопают. А если ещё и песня про любовь…
Что у самого на душе, неизвестно. Может, Нина лучше других знала это или, скорее, о чём-то догадывалась. Но как свести все мысли воедино, когда кругом такая веселуха?!
— Алексей Алексеевич, — делилась она с начлабом, — у нас ржачка вместо работы. Я в жизни не смеялась сколько сейчас. По поводу транзисторов для графопостроителя говорю ему: «Ты чего, узнать не мог?.. Язык до Киева доведёт», — а он в ответ: «Так мне не надо было в Киев!» Представляете?.. Говорю: «Поставь чайник», — он, значит, спрашивает меня, ехидно: «Куда, на шкаф?» Я: «Подкинь чашку», — он и подкинул, а я не поймала. Вдребезги! Ну не дурдом?
14
Раньше, что ни обед, рубились в теннис, два на два. В холле расставляли стулья, клали на спинки фанеру, крепили сетку; ко времени сюда подтягивались лучшие игроки со всего предприятия. Однако это спортивное увлечение было едва ли не единственным — в самом деле, не принимать же в расчёт производственную гимнастику и сдачу норм ГТО?! Толик же возьми да и организуй спартакиаду. И вдруг среди меланхоликов, флегматиков, холериков и просто зануд и пофигистов нашлись заядлые футболисты, волейболисты, шахматисты, а у них — жёны, мужья, дети.
Вслед за спортом вспомнили о праздниках, днях рождения, новосельях.
— Чё пить будем? — спрашивал Женя по мере приближения очередной красной даты.
— Как обычно, клюковку и перцовку, — отзывался Сей Сеич, ответственный за горячительное; Жене нельзя было доверить, Юрию тоже, он Женин друг, а Толик — зелёный ещё.
Напитки не отличались по крепости, тем не менее, считалось, что перцовка предназначена мужчинам, клюковка, она послаще, — женщинам.
— Чё петь будем? — не унимался Женя.
— Да как обычно, «Ой, мороз, мороз» и «Вот кто-то с горочки спустился»... Да и песенники народ понатащит, а там что угодно.
Праздники гуляли и до Толика, но с его появлением их как будто больше стало. Что праздники — на овощную базу, в колхоз, на дежурство в ДНД, на демонстрации шли как один.
15
Шахматы с часами после спартакиады перекочевали в механичку, заняв укромное место в дальнем углу, чтобы посторонних зря не беспокоить. Как только удавалось улучить момент, Женя увлекал туда Юрия сразиться в блиц.
— Юрок, трам-тара-рам!
— Тут я. Чего шумишь?
— Чё-чё?! Хрен тебе в бок! Пойдём посмотрим, на что ты нонче годен?!
За ними устремлялся и Толик.
Разумеется, нехорошо играть в рабочее время, так ведь и баклуши бить — тоже. А чего ещё: что-то перетаскивать, передвигать? Юрий любил отвлечься от дел насущных и заняться чем-то, требующим приложения сил, да и других тем самым заразил. Оказалось, возиться с громоздким тяжёлым оборудованием, со шкафами, сейфами, стойками или вскрывать фальшпол — милое дело: голова чиста, нервов никаких. Поначалу же мог рассчитывать лишь на комплимент от Жени: «Ну чё, Юрка нерусская, опять бодягу затеял?!»
Шахматы — совсем не то. Здесь, наоборот, нервы натянуты, азарт через край, здесь думать нужно и, конечно же, на кнопку давить. А ещё соперника из себя постараться вывести.
— Ну чё, Юрец, тебе капец?..
— Это мы ещё… Это бабушка… Расставляй!
16
И женщины вдруг стали привлекательнее: раньше им по году приходилось терпеливо ждать праздника, чтобы показаться коллегам в своих лучших вечерних нарядах, теперь модные романтические дефиле, в основном кримпленовые и нейлоновые, на высоких каблучках и платформах, со шлейфом из колдовских ароматов, следовали с завидной регулярностью. И на технарей никто из программистов и операторов уже не взирал так злобно и недоверчиво, как прежде, — если что-то и ломалось, то, по мнению окружающих, не они были тому виной. Стоило Толику появиться на пороге, как тут же напряжение спадало. В накрахмаленном белом халате, он, точно доктор, быстренько ставил диагноз и брался за излечение. Его и сравнивали с доктором Айболитом, хотя самому больше импонировал образ Мороза-воеводы, дозором обходящим владенья.
Несмотря на перемены, случившиеся с сотрудниками, несмотря на царившую повсюду атмосферу беспечного веселья, производственные показатели не только не упали, но и полезли в гору. Планы
