Колотушка для отпугивания волков

(Из книги «Эпоха застоя».)




Что творилось в отделе до его прихода, как люди жили, работали, отдыхали, теперь трудно вспомнить наверняка. Да и есть ли смысл ворошить прошлое?! Как тогда говорили, была эпоха застоя. Но вот пришёл он — молодой дипломированный инженер-электронщик, окончивший престижный столичный вуз, — по распределению.
Отдел занимался разработкой секретных военных изделий, у которых вместо названий были лишь порядковые номера, лаборатория же, куда он устроился, насчитывавшая вместе с ним пять человек, — обслуживанием и ремонтом вычислительной техники. Этой техники набиралось на несколько комнат, она без конца сбоила, что требовало оперативного вмешательства специалистов. Но всё это не главное.
Конечно, перемены не начались непосредственно с того самого момента. Минул год, другой, прежде чем парень освоился в коллективе, а коллектив принял его за своего.
Звали парня Толиком. Был он в меру образован, воспитан, общителен. Но главное, умел любую ситуацию обратить по-настоящему в красочную, увлекательную, пусть иногда его поступки и выглядели дурачеством и будоражили общественное мнение. Возможно, в них было много мальчишески-несуразного, и здравый смысл частенько граничил с авантюризмом, это бросалось в глаза на фоне не отличающихся разнообразием будней оборонного НИИ «…», в простонародье именуемого «Почтовым ящиком», тоже с неким порядковым номером. Но до чего же заразительным оказалось участие в проделках Толика как его ровесников, так и более взрослых коллег, как неожиданно они смогли проявить себя, как преобразился мир вокруг.


— А, Толя идёт, доброго утречка, — приветствовал Толика Акимыч, пожилой электрик, из своего закутка под лестницей в кладовку с запчастями. — С праздничком тебя!
— Здравствуйте, Иван Акимыч. С каким сегодня?
— Как это, ты што? Понедельник — начало недели.
— Ясно, и вас также.
Морщинистое лицо Акимыча расплывалось в счастливой улыбке, а Толик следовал дальше. По пути обязательно сворачивал в механичку, отделённую от основного помещения стеклянной перегородкой, — уважить вниманием Аркадия Ивановича и Геннадия Фёдоровича.
Если нужно было что-то выточить, починить, эти мужики в синих поношенных халатах, с карандашами за ушами, всегда выручали. Оба, как Акимыч, пенсионеры, а по характеру один — полная противоположность другому. Аркадий Иванович, тот шабутной, шустрый и на матерщину спорый, Геннадий же Фёдорович по-интеллигентски тих, опрятен, аккуратен, на всё у него «спасибочки» и «пожалста» припасены и ещё какой-то покаянный взгляд на собеседника, кто бы перед ним ни оказался. Как-то они уживались вместе, как-то станки меж собой делили.
Потом Толик заглядывал к табельщице, давно обрусевшей словоохотливой узбечке, поинтересоваться, так ли, как нужно, то есть по науке ли растут цветы, рассаженные где только можно — на подоконниках, шкафах, столах, металлической подставке в виде берёзки, — и, наконец, обогнув установленные в ряд сейфы, добирался до коллег технарей.


Место у окна занимал начальник лаборатории Алексей Алексеевич, или, по-свойски, Сей Сеич, человек средних лет, долговязый, нерешительный — он даже с подчинёнными общался на пониженных тонах, вкрадчиво, стесняясь чем-либо обидеть или обременить, даже работой, — за это ему частенько доставалось от высшего руководства; но был он необыкновенно добрый, отзывчивый, компанейский. Приходил Сей Сеич самым первым — Толик заставал его уже за утренним чаем, который начлаб пил по-деревенски просто, шумно и с удовольствием, не пренебрегал переливать в блюдце и дуть, если было горячо. К чаю у него прилагались увесистый бутерброд с ломтём варёной колбасы или шматком сала и стопка свежих газет.
— Наливай, только что вскипел, — предлагал Сей Сеич, обменявшись с Толиком звонким рукопожатием. — А если хошь, давай вот угощайся. Небось, проспал и не позавтракал?!
— Вечно ты нам, Сеич, головы морочишь со своими бутербродами, — вступал в разговор Евгений Дмитриевич, или Женя, любитель поворчать, а заодно ведущий инженер и крупный спец по дисководам, настольному теннису и загулам — не в смысле женщин, а в смысле выпивки. — Мы от одного их запаха по горло сыты.
Нахохлившись, точно голубь на морозе, насупив брови, Женя сидел разгадывал кроссворд. Сам бы ни за что не явился в этакую рань, если б не жена, трудившаяся в соседнем корпусе и контролировавшая едва ли не каждый его шаг до и после смены.
— Смотрел футбол?.. И чё?.. Наши-то опять еле уползли... Ладно, значит, восемь по вертикали, это ты должон знать.
Юрий обычно объявлялся по шестому сигналу «Маяка», Нина Николаевна позже — её график был привязан к расписанию электричек, специально заявление писала.


Юрий и Нина Николаевна были примерно одного возраста, лет на десять взрослее Толика, оба старшие инженеры. Но если Юрий в основном работал в паре с Женей, то Нина Николаевна предпочитала в одиночку разбираться с проблемами, в своём темпе, а темп у неё о-го-го, мужикам не угнаться. Так было, пока в качестве подопечного Сей Сеич не прикрепил к ней Толика.
Она рядом с ним словно помолодела, и даже полнота пошла на пользу.
— Если ещё хоть раз скажешь «Нина Николавна», буду звать тебя Анатолием Игоревичем. Съел?.. Так-то вот.
Чего было Толику делать — соглашался как миленький.
Нина его профессии учила, но вообще-то, поскольку он был способным, больше жизни. Некоторые её откровения из-за своей необычности надолго остались в памяти.
— Знаешь, — как-то призналась она, — для меня самый близкий человек — это муж, не дети…
У Нины было двое: дочь и сын. После дочери она очень хотела иметь именно сына, несколько раз прошла через неудачные роды, выдержала жестокий приговор врачей насчёт невозможности рожать — и всё-таки выносила сына.
— …Дети вырастут, разбегутся, а муж — навсегда.


Комната технарей располагалась на третьем этаже основательного пятиэтажного здания сталинской постройки и была просторной, светлой, потолки высоченные. Зимой здесь было тепло, а если что, полностью включённое оборудование за полчаса-час разогревало помещение, летом прохладно — благодаря толщине стен и установкам водяного охлаждения.
Толикова лаборатория устроилась в комнате, пожалуй, лучше всех. И пусть столы с бюро, зелёным сукном и множеством тумбочек, перекидными календарями, пресс-папье, эбонитовыми телефонами и лампами были лишь у Сей Сеича и Жени, а у Жени так ещё и вентилятор, другие не страдали завистью на сей счёт. Основное ведь работа, насколько она интересна и каков в ней смысл — для человека, коллектива, общества, — как организована, как соотносится с жизнью, а всё прочее от людей зависит.
Сотрудники были мастера на все руки, брались за любую технику, прежде всего за сами вычислительные машины, хотя и считалось, что Женя отвечает за дисководы, Юрий — за принтеры, перфораторы, считыватели и прочую периферию, Нина — за магнитофоны и дисплеи, Толик — за графопостроители. Вероятно, такое, весьма условное, распределение было связано с журналом учёта спирта. Сей Сеич тоже за что-то расписывался, но ремонтом не занимался, он иногда планировал работу, иногда доставал что-то из запчастей, если не было в своих закромах, иногда улаживал конфликты, неизбежные в отношениях операторов и обслуги.


Женя перво-наперво искал в отказах техники неконтакты. Подойдёт вразвалочку к машине, поворчит на неё, точно на разумное существо, вздумавшее капризничать, пошевелит разъёмы или даже передёрнет, постучит молоточком, а иной раз кулаком, по процессорной корзине — глядишь, всё и нормализовалось. А нет, тесты с ленты или диска запустит, осциллограф на скрипучей колченогой тележке подкатит и засядет уже основательно. Если что, у него спирт с батистовой тряпочкой под рукой, для магнитных головок или тех же контактов, зеркальце стоматологическое, а ещё отвёртки, пинцеты, скальпель, да и приборов в запасе целый арсенал.
Юрий, тот над схемами любил поразмышлять. Порой склонится, подбородком на руку обопрётся, глаза прикроет, будто бы задремал, ан нет, напрягся, сосредоточился, думает, а как идея в голову, словно ужаленный с места срывается — с Женей поделиться. Тот его по-дружески осаживает: «И чё, злыдень, лыбишься — сам придумал, сам и дерзай!»
Нина сразу бралась за измерительную аппаратуру, и ремонт у неё обычно был глобальный. Установит в ряд с десяток дисплеев и возле них носится, одержимая, точно ткачиха-многостаночница. Определится с платами, микросхемами, перепаяет скопом — и снова поставит на прогон. И скачут послушно символы по экранам, заполняя строчку за строчкой, — красота!
Толик хотя и не имел такого богатого опыта, как у товарищей, но тоже в ремонте был не промах, в уме любил неисправности вычислять, а к схемам, тестам и приборам прибегал лишь в крайнем случае, когда без них совсем нельзя было обойтись.


Вообще, если технари валяют дурака или, допустим, листают «Советский спорт» с «Известиями», режутся в «морской бой», чаёвничают, значит, с отдельской техникой порядок, и это не что иное, как признак хорошо налаженной работы, радоваться надо. Только, к сожалению, не все и не всегда это понимают, в частности руководство отдела — оно и из себя на пустом месте чего-то корчит, и от других хотя бы показного усердия требует. К чему этот выпендрёж?
Однажды так вот сидели всем составом, скучали, вспоминали, что давно уже не вскрывали фальшпол для перекладки кабелей или в поисках сдохшей мыши, не ставили лебёдку для поднятия координатной плиты над графопостроителем или ещё каких-нибудь тяжестей, не красили принтерную ленту, и вдруг Сей Сеич с инициативой:
— Там, на складе, часы предлагают, электронные, чуть поменьше, чем над проходной. А чего, мож, возьмём?
— Ну, Алексей Алексеевич, вы как скажете, — сразу же среагировала Нина. — Будем как на вокзале.
— Да, Сеич, как в лужу, — уточнил Женя. — Какие-то у тебя идеи всё подозрительные. Нет чтобы премию подбросить, червончик там или четвертной… настоечкой из заначки народ побаловать. Их и повесить-то некуда!
— Найдём, куда. Юра, Толя, а вы как считаете?..


С часов, наверное, и началось то прекрасное, ни с чем не сравнимое безумство.
Сидели как-то опять бездельничали. Настроение так себе, даже говорить ни о чём не хочется, уныние беспросветное, ещё и погода на улице сырая, слякотная, промозглая, темнота так и ползёт в окна, а часы на стене, как ни в чём не бывало, перемигиваются зелёными лампёшками и забавно пощёлкивают, всё внимание на них.
И тут Толика осенило:
— Пятнадцать ноль пять, — задумчиво произнёс он.
— И чё с того? — разозлился Женя, голос его звучал вызывающе, точно человеку ногу отдавили. — Чё ты этим хочешь?..
— Как чё? Вторая цифра равняется четвёртой. А если первую умножить на вторую, опять-таки получится четвёртая. Странно.
Все как по команде уставились на часы и, наверное, стали проверять, действительно ли всё именно так, как сказал Толик. Несколько секунд длилось молчание, которое прервал Женя:
— А если из второй отнять четвёртую, то получится третья. И если из