состязание в борьбе... Раз-два-три... И вот уже оба перестают существовать отдельно друг от друга и заполняют собою весь мир. Тела двигаются согласно ритму, заложенному природой, тому ритму, из которого возникли все танцы на Земле, ибо что есть танец, как не исповедь в главном желании человеческом? И финальная точка, сладострастная судорога, пронзающая тело, наполняющая его одновременно истомой и легкостью, освобождающая сознание, поднимая его выше звезд, не есть ли святая святых ритуального танца, тайна, продлевающая жизнь не только человеческого рода, но и всего космоса? Раз-два-три...
XI
Солнце расчертило пол на золотые и лиловые полосы, раскидало по стенам пятна света. После ночной бури небо прояснилось, погода вновь стояла великолепная. В такой день неплохо бы покататься на коньках, слепить и взять с боем снежную крепость, да просто побегать с друзьями, поскрипеть снегом.
Якоб взглянул на мать.
Агнета делала вид, что не замечает этих вопрошающих глаз.
С видом, ясно показывающим, что мир вопиюще несправедлив, мальчик вернулся к своему занятию. Отец наказал сплести корзину для рыбы. Да, кажется, теперь Якоб превратится в маленького домашнего раба. В доме всегда найдется, что делать. Так, пожалуй, он всю жизнь проведет взаперти!
Эта мысль испугала Якоба, и он нарушил данное себе слово не говорить с родителями, пока те не поймут, что зря его наказывают.
— Мама! Когда отец разрешит мне из дома выходить?
— Когда скажешь, кто дал тебе это окаянное кольцо!
— Оно не каянное! — запротестовал Якоб, решив, что услышанное им слово означает что-то вроде «фальшивое» или «дурно сработанное». Будто его не мастер ковал, а «каял» какой-то недоучка.
— Нет? — переспросила Агнета. — Значит, ты все-таки что-то знаешь о нем?
Якоб втянул в себя губы, показывая, что ни за что… никогда…
— Смотри мне! — сердито проговорила Агнета, шлепнув сына полотенцем по образовавшейся на месте рта щели. — Доиграешься!
Якоб, не разжимая губ, опустил глаза и принялся зло дергать ивовые прутья. Значит, точно, ни в жизнь ему из дома не выйти. А Лукас-бродяга даже не узнает, на какую жертву обрекло Якоба Бертельсона однажды данное слово.
Правду сказать, мальчик не понял, зачем Лукас вручил ему кольцо. Он возвращался с другими ребятами домой с Цвергова брода, где катался на коньках. Между детьми завязался спор, один из тех бестолковых споров, которые начинаются из ничего, а заканчиваются дракой. Сначала Якоб старался помирить приятелей, и те вроде его послушали, а потом объединились и начали орать на него. Раздосадованный Якоб отпихнул самого горластого и настырного. Завязалась потасовка. Четверо на одного — многовато, и Якобу не сдобровать бы, но тут случилось неожиданное.
На дорогу выбежал волк. Вообще-то волки в здешних местах давно не водились. Откуда этот взялся, было непонятно, но, когда на вас выскакивает волк, рассуждать некогда. Мальчишки бросились врассыпную. Якоб, лежавший внизу кучи малы, вскочил последним, изо всех сил рванул в сторону от дороги, надеясь спастись от волка на дереве, и врезался в пробирающегося через сугробы человека.
Это был рыжий Лукас.
— А! — вскрикнул от неожиданности Якоб.
— Куда летишь, соломинка? — спросил Лукас, хватая мальчика за шиворот и приподнимая над сугробом.
— Волк! — Якоб мотнул головой в сторону дороги.
— Фенрир? — поинтересовался Лукас. — Пришел проглотить солнце и тощего мальчишку впридачу?
— Да говорят тебе, там волк! — крикнул Якоб.
— Не-кри-чи! — раздельно проговорил Лукас, ставя Якоба на снег. — Нет там никакого волка. Если был, то ушел. Сам посмотри!
Действительно, дорога была пуста. Вокруг — тихо.
— Хорошо тебя отделали! — заметил Лукас.
Сын Бертеля угрюмо вытер кровь с разбитого носа.
— Что мать скажет? — спросил он вслух.
И тут же сообщил:
— Тебя ищут, Лукас. Господин барон велел найти. Зря ты вернулся.
— Там видно будет, зря или не зря. А тебе мать спасибо скажет — за подарок.
— Ага! — Якоб запрокинул голову и с шумом втянул в горло не прекращавшую капать кровь. — Нос не сломали — и то подарок!
Бродяга ухватил его двумя пальцами за нос и сильно дернул. Кровь остановилась.
— Сопливый какой! — проворчал Лукас, вытирая руку о снег.
— Это не сопли! — обиделся Якоб. — Это кровь!
— Э! — Лукас махнул рукой. — У иных людей и кровь как сопли.
— Но это не про тебя, — прибавил он. — Ты, похоже, упрямый. Это хорошо, потому что у меня есть подарок для твоей матери. Я помню хлеб и молоко Агнеты. Будет у вас достаток, и в доме, и в селе, только никому не говори, что я его тебе дал. И что меня видел, тоже не болтай.
Лукас протянул мальчику кольцо.
— Скажешь, что нашел на броде. Оно с виду неказистое, но только с виду. Пока ты молчишь, в нем будет сила.
Теперь Якобу приходится молчать, а сила кольца держит его в плену.
Мальчик заерзал на месте. Вот зачем давал слово?
Наверное, затем, что считал Лукаса другом. Они подружились сразу после появления бродяги в селе. Нет, конечно, Якоб не трезвонил об этом. Даже приятелям не говорил. Но при каждом удобном случае бегал на окраину села, опушку леса, луг, где выпасали скот, а особенно — к броду, словом, везде, где можно было встретить бродягу. Лукас рассказывал истории о невероятных приключениях, выучил Якоба играть на пастушеской дудке и объяснил, как устроены корабли и как находят путь по звездам. Того, что знал Лукас, не знал даже приходской священник, и слушать его было гораздо интереснее, чем воскресные проповеди. Якоб вспомнил шутки и байки Лукаса и снова сжал губы. Ни за что… никогда… он ничего не скажет.
— Якоб, — позвала Агнета, вытирая руки о передник, — сходи во двор, принеси еще дров, я, пожалуй, пирог заведу.
Якоб поплелся к поленнице у самой ограды. Подергал сучок на одном из поленьев. Послушал чириканье воробьев под навесом. Стал набирать аккуратно наколотые дрова. Уходить обратно в дом не хотелось.
В это время мальчик услышал, как кто-то стучит в калитку. Быстро сложив дрова обратно под навес, он бегом припустил к воротам, надеясь, что мать не услышала стук с первого раза, и что он сможет с кем-то поговорить.
У калитки стояла Метте.
— Метте? — удивился он. — Что-то случилось?
Девушка кивнула, опасливо оглянулась по сторонам, взяла Якоба за руку и быстро вывела наружу.
— Беда случилась! — торопливо заговорила она. — С Лукасом беда. Он просит, чтобы ты кольцо ему принес. То кольцо, помнишь? Как будто золотое, а на деле медное. Ну, что он тебе дал.
— Откуда Лукас взялся? — Якоб сделал вид, что очень удивлен. — Он же давно ушел из наших мест.
— Да вот взялся на свою голову, — вздохнула Метте.
— Лукас мне ничего не давал, — Якоб исподлобья глянул на девушку. — То кольцо я нашел. Оно и в самом деле медное, я его маме отдал. А уйти я никуда не могу, я наказан.
— Значит, пропадать теперь Лукасу, — Метте затеребила рукав шубки. — Уж больно разгневан на него господин барон. Он почему-то решил, что это кольцо Лукас украл.
— Как же быть? Как быть? — в отчаянии повторяла она и вдруг просияла.
— Послушай! Давай сейчас поедем к госпоже баронессе! Ты расскажешь ей, как нашел это злосчастное кольцо, и она сумеет убедить нашего господина. А я потом отвезу тебя домой и сама все объясню твоему отцу.
— Нужно маме сказать, — ответил Якоб.
— Некогда! — Метте ухватила его за рукав и потащила за собой. — Время дорого, Якоб! Вот-вот Лукаса на костер поволокут или еще чего хуже придумают!
XII
Тихо. Светло. Как светло и солнечно на душе! Элеонора посмотрелась в зеркало и показала отражению розовый язычок. Ей хотелось смеяться, летать по всем покоям замка, проказничать.
А почему бы нет? Почему не подняться бегом на самую высокую башню? Увидеть сверху всю округу и, возможно, — огненное пятно, движущееся между сугробов.
Молодая женщина подбежала к двери, счастливо улыбаясь, распахнула ее.
И отступила, изменившись в лице.
На пороге стоял ее муж. Взгляд барона Бёрглума не предвещал ничего доброго.
— Куда-то собрались? — спросил он, наступая на Элеонору и почти втолкнув ее обратно в комнату.
— Я хотела подняться на главную башню — подышать свежим воздухом и посмотреть округу, — вскинула голову баронесса. — Надеюсь, в этом нет ничего преступного!
— Смотря что вы хотели увидеть, — барон конвульсивно дернул левой щекой.
— Значит, муж имеет право уехать на охоту, даже не предупредив жену, а она не вольна выйти из своей комнаты?! — негодующе спросила Элеонора.
Барон рассмеялся отвратительным глумливым смехом
— Не сидится в господских покоях после того, как посиделось на мужицком лемехе? Ну-ка, расскажите, сударыня, сколько раз вас возделал сегодняшней ночью рыжий урод? Вам было сладко валяться в грязи?
Элеонора изо всех сил ударила барона по лицу:
— Животное!
Стен Глобе ухватил ее за руку и вывернул так, что она вскрикнула от боли.
— Поздно разыгрывать знатную госпожу! — холодно проговорил он. — Мы слишком далеко от столицы, и вы слишком далеко зашли в своих шалостях.
— Полагаете, никто не узнает о вашем произволе? — прерывисто проговорила Элеонора.
— Да кто ты такая? — барон еще сильнее заломил ей руку. — В этих местах моя власть выше королевской. Ты полностью в моей воле.
Он отшвырнул Элеонору так, что она ударилась головой о кресло и со стоном упала на пол.
— Когда я узнал, что ты испоганила мое благородное имя, первым желанием было отдать тебя пыточникам из замковой темницы, — подойдя к жене и глядя на нее сверху вниз, сказал барон. — Пусть бы ребята потешились. Какая разница, кто еще в тебе побывает после бродяги? Но потом решил быть милосердным, хоть ты этого не заслуживаешь. Ты умрешь сравнительно легко — после того, как увидишь казнь своего рыжего обожателя. Вот уж ему легкой кончины не обещаю.
Барон вышел из комнаты, с силой захлопнув дверь.
Элеонора попыталась встать. Голова кружилась, все плыло перед глазами. Ухватившись за ручку кресла, она с трудом перебралась в него.
Как муж узнал о Лукасе? Не может быть, чтобы тертый жизнью бродяга оказался неосторожен и позволил заметить себя слугам. А если даже кто-то и видел его возле опочивальни баронессы, с чего решил, что это свидание, а не ночной разбой? Однако Бёрглум вел себя так, будто все знал наверняка. Действительно знал или ухватился за удобный предлог?
Дверь снова отворилась, на этот раз тихо. Вошла Метте, держа в руках маленький поднос. Один из игравших в комнате солнечных лучей упал на оправленный в золото хрустальный кубок.
— Метте, подойди сюда, помоги мне, — с трудом проговорила баронесса, обрадованная появлением девушки.
— Что с вами, госпожа? — забеспокоилась Метте. — Что случилось?
Она поднесла Элеоноре кубок.
— Вот, выпейте! Вам легче станет. Я пока подушку принесу.
Дрожащими руками Элеонора взяла питье.
— Спасибо, мила...
И вдру осеклась, заметив взгляд Метте.
Девушка поняла ошибку и быстро опустила глаза, но было поздно.
— Что ты принесла? — спросила баронесса, ставя кубок на стол. — Я не просила пить.
Метте подошла к креслу и оперлась коленом о ручку.
— Такое, значит, дело, — заговорила она равнодушно. — Вам все одно помирать, а господин очень на вас зол, такую хочет горькую муку придумать, чтобы уж горше некуда. Лучше сделать по моему.
Элеонора смотрела на Метте так, словно впервые ее увидела.
— Не может быть,
