глаза выцарапать, если им что померещилось. А им везде что-нибудь мерещится. Вон вдовушка Анне-Лиз утверждает, что ее все мужчины в округе домогаются. Посмотрел на нее — значит, домогается, пошутил — домогается. А кто не смотрит и не шутит, тот, значит, в мыслях домогается. Можно подумать, сама Фрейя к нам пришла! А старуха Кирстен уверяет, что ей является сам Господь наш Иисус. Только на Его месте я держалась бы от нее подальше. Они насчет колдовства больше всех толковали. Да не верьте им! Ничего они не знают!
— Метте, — прервала ее баронесса, искавшая, как бы отвлечься от опасного разговора, — а ты ведь всех знаешь в соседнем селе. Не подскажешь, кто мог вышить эту чудесную картину?
Она указала на лежавшую на маленьком столике вышивку.
— Верно, Агнета, — предположила девушка, — она лучшая вышивальщица в округе.
— А знаешь что? — предложила баронесса. — Давай поедем в гости к этой самой Агнете!
— Ой, как славно! — обрадовалась Метте. — Агнете будет лестно, что ее навестила сама госпожа!
VII
Мороз обжег щеки и вернул им прежний румянец. Да, теперь лишь нечто исключительное могло разгорячить Элеонору: сильный мороз, гнев или страх за окружавших ее людей, всецело подвластных барону. Она жадно втянула в себя бледно-голубой огонь, которым сделался декабрьский воздух, и повеселела.
Карета ждала. Кучер церемонно приветствовал хозяйку, перекинулся шуткой с Метте и звонко щелкнул бичом по земле, призывая лошадей показать свое проворство. Застучали колеса по мощеному булыжниками двору, остались позади огромные кованые железом ворота и мост надо рвом. Карета покатила в сторону деревни.
Стоял один из тех ясных зимних дней, в которые забываешь даже о прелестях лета. Снег сверкал словно камзол короля. Мириады разноцветных искр переливались на солнце крошечными бриллиантами. Ни облачка не виднелось на пронзительно-синем небе, к которому тянулись увенчанные снежными шапками гигантские ели, душа и легенда окрестных лесов.
Вам наверняка знакомо радостное и мечтательное чувство, которое охватывает человека среди зимней природы в солнечный день и которое в тот миг овладело Элеонорой. Тревоги показались ей преувеличенными, препятствия — преодолимыми, а неразрешимые вопросы — вполне решаемыми. Настоящее представало прелюдией к будущему, где все устраивалось само собой и существовало в сказочной, но убедительной гармонии. В таком настроении баронесса Бёрглумская прибыла в деревню и вошла в дом Бертеля Бьорнсона.
Глава семьи, воспользовавшись хорошей погодой, ушел на реку, на подледный лов. Сына он взял с собой. Агнета в одиночестве занималась домашними делами, когда раздался сильный стук в ворота и солидный мужской голос (то был голос кучера) возвестил о присутствии владетельной госпожи. Хозяйка до того растерялась, что выронила медный поднос, который начищала к празднику. Поднос упал с невероятным грохотом, перепугав рыжего кота под лавкой и дрозда в деревянной клетке. Однако вряд ли он так перепугал баронессу, чтобы она тут же испарилась вместе со своим кучером. Надо было идти встречать высокую гостью.
Наскоро повязав выходной передник, накинув на плечи теплый платок, Агнета выскочила к воротам и неумело приветствовала госпожу.
— Не надо волноваться, — ласково сказала Элеонора, видя смущение молодой крестьянки. — Я приехала поблагодарить за прекрасную работу. Метте говорит, что она, скорее всего, твоя. Помнишь вышивку, на которой Локи убивает великана?
— Так вы из-за нее приехали? — изумилась Агнета, провожая баронессу и ее спутницу в дом. — А я боялась, вам не приглянется. Люди у меня не очень выходят. Вот цветы получаются больше. Мы с соседками все думали вышить для вас цветы, но кухарка ваша сказала, что в замке все стены таким добром увешаны: гирлянды, и вазы, и маленькие ангелы... Тогда и решились моей неуклюжей картинкой вас позабавить.
— Не говори так, — прервала ее Элеонора. — Твоя работа достойна самой высокой похвалы. В ней главное есть — душа. А на цветы я тоже взгляну с удовольствием и хорошо заплачу за то, что понравится.
Агнета усадила высокородную гостью и ее спутницу за стол. Элеонора осмотрелась. В обстановке чистой, просторной комнаты чувствовался достаток: добротно сработанная мебель украшена резьбой, на окнах — вышитые занавески, в поставце — до блеска начищенная оловянная посуда.
— У вас, верно, большое хозяйство? — спросила баронесса. — Как вы с ним справляетесь?
— С весны нанимаем батраков работать в поле, а зимой по дому своих рук хватает, — отвечала Агнета, вынимая из сундука полотняные салфетки.
На салфетках были вышиты шутливые надписи в обрамлении пестрых полевых цветов. Содержание надписей сводилось, в основном, к тому, что муж голова, а жена — шея со всеми вытекающими последствиями. Несколько таких полотняных картинок, вставленных в рамки, висело на стенах горницы — обычное украшение крестьянских жилищ.
Среди надписей на салфетках внимание баронессы привлекло необычное изречение. Оно гласило: «Бог есть огонь».
— Совсем не канонично, но по-своему правильно, — заметила баронесса. — Пожалуй, именно это я и возьму. А ты в самом деле думаешь, что Бог есть огонь?
— Не знаю, госпожа, — снова смутилась Агнета. — Я услышала где-то эти слова, они показались мне верными. Бог нас огнем от голода-холода спасает, пожарами наказывает... Нет, не сумею сказать. Но огонь, он, если подумать, везде. Когда мужчина и женщина друг к другу тянутся, они чувствуют, будто внутри них огонь живет. Чем сильнее огонь, тем сильнее любовь.
— Правда! — воскликнула Метте. — Истинную правду говоришь!
— Однако, мне что-то холодно, — зябко повела плечами баронесса. — Мы засиделись у тебя, милая Агнета, и оторвали от дел. Пора домой.
— Госпожа, позвольте задержать вас еще немного, — остановила ее Агнета. — Может быть, вам по нраву придется то, что я покажу.
Молодая женщина бросилась к большому, украшенному перламутром ларцу и начала торопливо перебирать его содержимое.
— Где же он?
От волнения руки ее не слушались, маленькие вещицы, наполнявшие ларец, так и норовили проскользнуть сквозь пальцы. Что-то выкатилось из груды безделушек и, ослепительно блеснув, с легким звоном упало к ногам Метте.
Девушка нагнулась и подняла кольцо.
— Какое красивое! — проговорила она, зачаровано глядя на горевший ровным жарким светом кружок. — Неужели золотое?
— Метте, ты здешняя, сама знаешь, в наших краях о золоте только в сказках слышат, — отозвалась Агнета. — Медное оно. Якоб нашел вчера у Цвергова брода. Якоб, — пояснила она, обернувшись к баронессе, — это наш сын.
— Цвергов брод? Какое любопытное название! — заинтересовалась Элеонора.
— Это недалеко отсюда, вниз по реке, — сказала Метте.
— Да, — подтвердила жена Бертеля. — Говорят, в языческие времена, еще до святого Олуфа, у брода гномы жили, и кто из людей оказывался посмелее да поудачливее, мог найти там золотую вещицу или драгоценный камень. А во времена нашего короля-заступника здешний херсир (5) поселил на реке наемников из немецких земель, чтобы охраняли округу от соседей. Тогда все друг с другом воевали, точно в Рагнарёк. Немцы называли гномов цвергами. Так это название и осталось. Золото у Цвергова брода давно уж не находят, а место красивое, особенно зимой, когда вода замерзает. А вот и он!
Последнее восклицание относилось к медальону, лежавшему на самом дне ларца. Агнета осторожно вытащила украшение и подала баронессе.
Вещь оказалась необычной. Простая латунная оправа заключала в себе изящную, уверенно выполненную композицию из алых и белых роз.
— Этот медальон вышила моя бабушка, когда отдавала замуж старшую дочь, — пояснила Агнета. — Теперь он перешел по наследству мне, ее старшей внучке. Я попробую вышить такой же медальон для вас госпожа... если вы не против.
— Добрая моя Агнета, конечно же, я не против, — растроганно улыбнулась Элеонора. — Тем более что теперь у меня будет повод снова навестить твой дом!
VIII
— А что, Метте, не проехаться ли нам к Цвергову броду? — обратилась Элеонора к спутнице и, не дожидаясь ответа, приказала кучеру ехать в сторону реки. Ее охватило странное возбуждение, рожденное предчувствием чего-то необычного.
Лошади резво домчали карету до места. Агнета была права: вид отсюда открывался поистине дивный. Под воздействием какого-то редкого оптического явления лед на замерзшей реке выглядел не белым, а зеленовато-голубым. В его толще мерцали звездочки, складывая похожий на руны узор. Как было не поверить, что здесь обитают неземные существа?
У самой реки, оплетенный с одного бока ветвями большого тернового куста, стоял одинокий валун с издалека видным древним рисунком, высеченным на отполированной водой и ветрами почти черной поверхности. Элеоноре захотелось рассмотреть валун поближе.
— Подожди здесь, — попросила она Метте. — Я ненадолго спущусь к реке.
Девушка вызвалась сопровождать свою госпожу, но та отказалась. Ей хотелось побыть одной.
Элеонора легко сбежала по заснеженному склону. Вот и камень. Что на нем изображено? Горящий в круге — видимо, домашнем очаге — огонь, а по сторонам от него мужчина и женщина, исполняющие неведомый, давно позабытый танец.
Кто это? Аск и Эмбля, прародители человечества из преданий севера? Лив и Ливтрасир, которым суждено возобновить людской род, пережив Последнюю Битву? Или просто — Муж и Жена, любые мужчина и женщина, в которых зажегся огонь взаимного чувства? Бог есть огонь...
Пронзительный, тоскливый писк отвлек Элеонору от ее мыслей. В колючих терновых ветвях запуталась маленькая остроклювая птичка. Она выбилась из сил, пытаясь освободиться, и молчала все это время, но сейчас снова принялась трепыхаться.
Элеонора обошла куст, сбросила на снег соболью муфту и, как могла, осторожно просунула руки в ощетинившееся нутро терновника. Через несколько мгновений освобожденная птаха, издав торжествующую трель, взмыла в небо. Элеонора потерла исцарапанные руки.
— Жертвовать благородной кровью ради дикой птахи. Какая беспечность!
Баронесса в испуге обернулась.
Из-за валуна вышел молодой безбородый мужчина. Пышные, огненного цвета волосы падали на загорелые до оттенка красной меди плечи. Из одежды на нем были только кожаные штаны да легкие кожаные башмаки.
Элеонора попятилась.
— Кто ты? — спросила она.
— Ваш старый знакомый, — был ответ. — Видеть вы меня не видели, а слышали много. Особенно про не съеденную деревянную миску. Не поверю, чтобы Метте удержалась и не рассказала, как поделилась со мной похлебкой.
— Ты — Лукас, — баронесса воззвала про себя к Богу, моля, чтобы ее догадка оказалась неверной.
— К вашим услугам, госпожа, — кивнул бродяга.
— Что ты делаешь здесь?
— Жду вас, высокородная супруга барона Бёрглума.
— Послушай, — Элеонора собрала все свои силы, чтобы говорить спокойно. — Я знаю, у тебя есть причины желать зла моему мужу и мне, хоть я тебе зла не сделала. Но если ты причинишь мне вред, будет только хуже.
Лукас усмехнулся:
— Смотря кому.
Не прекращая смотреть ей в глаза, бродяга подошел к Элеоноре, взял ее руку и поднес к губам. Когда он отпустил руку, баронесса слабо вскрикнула от изумления: кровоточащих царапин не было.
— Что делает майский день среди зимы?
