Запись шестая. Роман "Медвежья кровь".

учебного корпуса отражались его блики.
 Крепко ты бьешь, медвежья лапа, не промахиваешься.
 На следующий день в мой страшный обгоревший кабинет пришли девушки. Нет, они ничего не видели и не чувствовали из того, что здесь произошло. Запахи духов и цветов, веселое, тонкое щебетание голосов, гибкие, юные, с плавными очертаниями красавицы заполнили это ужасное место. Они сами были как распускающиеся цветы, открытые, смеющиеся, нежные – они были самой жизнью в своей незамутненной сущности.
 - Давайте подведем итог тому, что мы знаем о романе "Обломов", - начал я. – Прежде я бы хотел выяснить: кто из героев вам больше всех понравился и почему.
 Поднялось несколько рук. Я спросил Марину Гусаркину, красивую, худенькую девушку с интеллигентными, чем-то напоминающими дворянские, чертами лица и фигуры.
 - Мне больше всех понравилась Ольга, - сказала Марина и улыбнулась.
 - А чем она тебе понравилась?
 - Ну, она красивая, добрая… очень хотела помочь Обломову, даже замуж за него решила выйти, - Марина опять улыбнулась.
 - И все?
 - Марина задумалась.
 - Девочки, кто поможет? Чем еще хороша Ольга?
 - Она была естественна, пела хорошо, музыку любила, - кто-то ответил с места.
 - Да, этим она и покорила Обломова, все верно. Но в чем главная ценность человека, особенно женщины?
 - В доброте, добре, любви, - раздались голоса.
 - А вот в отношении к Обломову как повела себя Ольга, во всем ли здесь она была на высоте?
 Поднялись руки, и я спросил Зину Гусеву, ту, которая вместе с сестрой так хорошо и тепло обошлась со мной в праздничный день в столовой. Зина поднялась, и я увидел ее гордое, красивое лицо и широко раскрытые, думающие, умные глаза.
 - Ну, Ольга не любила Обломова, такого, какой он есть, она любила будущего Обломова, свою мечту о нем. Вот в этом, наверное, ее недостаток.
 - А действительно ли можно назвать это недостатком?
 - Нет, наверное… - Зина улыбнулась, - сердцу не прикажешь.
 - Верно. Садись, пожалуйста. Девочки, какие еще будут мнения?
 Молчание.
 - Так все-таки, Марина, чем же так хороша Ольга, что она тебе больше всех понравилась?
 Марина встала:
 - Ну, она уже больше всех мне не нравится.
 - Почему?
 - Ну, Обломова она не любит.
 - А Штольца, за которого вышла замуж, любит?
 - Да….
 - Девочки, а вы как думаете?
 - Нет, нет.
 И опять вступила Зина:
 - Со Штольцем, когда она за него вышла замуж, ей было скучно, и она вспоминала Илью Ильича…
 - … которого…
 - … тоже не любила.
 - Значит, какая черта характера есть в Ольге, в общем-то, душевной девушке?
 Снова молчание.
 - А вот давайте еще раз прочитаем последний диалог Ольги с Обломовым, те ее слова, которые так обидели любящего Ольгу Илью Ильича.
 Я раскрыл книгу и медленно прочел:
 - "Ты кроток, честен, Илья; ты нежен… голубь; ты прячешь голову под крыло – и ничего не хочешь больше; ты готов всю жизнь проворковать под кровлей… да я не такая: мне мало этого, мне нужно чего-то еще, а чего – не знаю! Можешь ли научить меня, сказать, что это такое, чего мне недостает, дать это все, чтоб я…. А нежность… где ее нет!
 У Обломова подкосились ноги; он сел в кресло и отер платком руки и лоб".
 - Чем так обидела Ольга Обломова?
 - Непониманием, бессердечием, - послышались ответы.
 - А откуда они взялись у такой душевной девушки? Ведь недавно она была готова выйти за Обломова – пожертвовать собой.
 И опять подняла руку Зина:
 - Ну, ей мало Обломова… ей что-то нужно еще, что изменило бы ее скучную жизнь….
 - Целый мир, деятельность, борьбу?..
 - Да… вот если бы соединить Штольца и Обломова… ну… в одного человека, тогда бы она смогла полюбить его….
 - По-настоящему?
 - Да.
 Я только развел руками и восхищенно посмотрел на Зину.
 - Золотое сердце Обломова и энергию, предприимчивость Штольца…. Великолепно, Зина! Садись, пожалуйста.
 Долго мы говорили в таком духе, и проблемная, особенно для девушек, тема любви все больше трогала их.
 Ира Козельцева, девушка с типично деревенским, немного мальчишеским веснушчатым лицом, которая всегда была активна, порой даже нагловата, сказала с места:
 - Вот у меня мама: и любит меня, и жалеет – все для меня сделает, а вот парень мой не понравился. Так она мне встречаться с ним запретила, следит за мной, сюда приезжает.
 Девушки заулыбались, а я сказал:
 - Может быть, парень плохой, и мама это знает. Ты с ней об этом говорила?
 - Да парень хороший, вся деревня это знает, а маме не нравится.
 - Значит, мама, конечно, любит тебя, но любовью слепой, не пытаясь разобраться, что для тебя лучше. Мамы часто так любят. Здесь на первом месте их воля, их понимание, так как они считают, что их дети не понимают своего настоящего счастья. Надо попытаться объяснить маме, рассказать о своих чувствах.
 - Бесполезно, я это не раз делала.
 - Еще раз попытайся, ведь есть же у нее сердце, раз она тебя так любит.
 - Лучше бы не любила – тогда бы и не мучила.
 - Девочки, а кто из героев романа тоже полюбил слепой любовью?
 Ира села, а ученицы мои опять замолчали. Тягостно было это молчание: я понимал, что многие сюжетные линии романа девушки не знают, потому что никакие уроки не заменят самостоятельного чтения произведения. А читать книги ни девушки, ни ребята не любят и не привыкли.
 И опять Зина выручила, подняла руку:
 - Обломов из квартиры в Петербурге переехал в дом Пшеницыной, вдове с двумя детьми. Она полюбила его, ведь он был настоящим барином, всячески ухаживала за ним и тем самым погубила.
 - Да, он вновь надел халат и лег на свой любимый диван.
 - Молодец, Зина! Девочки, вспоминаете: мы об этом читали.
 Некоторые кивнули.
 - А если бы Пшеницына знала, что ее ухаживания погубят Обломова, стала бы она так за ним ходить?
 - Нет, нет.
 - Значит, какова ее любовь к Обломову?
 - Слепая.
 - Поэтому и губительная. Значит, какова должна быть настоящая любовь?
 - С пониманием, "зрячая".
 - Да, надо понимать того, кого любишь, знать, что ему надо, и только тогда любовь принесет добро. Любовь должна быть разумной.
 - Чаще бывает наоборот.
 - Да, к сожалению. Если любовь только страсть, сильное чувство, она свободна и неуправляема, может все разрушить на своем пути. Ревность, например…. Итак, любовь и чуткость, умение любить и умение понимать – именно этим проверяется человек на свою человечность.
 Встала девушка, которая только в этом месяце начала учиться в группе. Небольшого роста, очень живая, общительная, прямая в разговоре, она оживляла, но и несколько дезорганизовывала своих однокашников как в женских, так и в мужских группах.
 - Самое ценное качество в человеке – это любовь, когда он забывает о себе, ну, жертвует для любимого всем… даже собой, - сказала она воодушевленно, нарочито серьезно, чуть приподняв небольшой носик и бледное, с простыми чертами лицо. – Поэтому вряд ли когда Ольга сможет кого-то по-настоящему полюбить: чуткости, души ей не хватает, она только свою мечту любит.
 - Очень хорошо, - сказал я.
 - А… вы… - Валя слегка стеснительно улыбнулась, - Александр Алексеевич… способны любить… умеете любить?
  Класс охнул. Я чуть опешил, но вида не подал, немного помедлил и ответил:
 - Да, в общем-то.
 Валя гордо посмотрела на меня, еще выше вздернула свой носик и сказала мне прямо в лицо:
 - Тогда я к вам приду в общежитие, не прогоните?
 - Нет, я всегда рад гостям.
 Девушки зашикали на нее, даже стали стыдить.
 - Я приду, Александр Алексеевич, - повторила Валя и села улыбаясь.
 - Приходи, пожалуйста, - тоже с улыбкой ответил я, и у меня как-то необычайно потеплело на душе, хотя и было боязно.
 Урок окончился, и я, собирая книги, увидел на поверхности парты, где сидела Валя Чайкина, новую надпись. Против нацарапанного рисунка котелка с ложкой и "комментария" к нему было четко написано черной пастой: "А. А. не котелок, это у тебя твой котелок не варит".
 Да, я был доволен этим уроком. Вышел на улицу и почувствовал ясную морозную свежесть начинающейся зимы. Еще чувствуя гарь обгоревшего кабинета, я, благодаря девушкам, вмеcте с природой снова закалился и воскрес к следующему этапу жизни, ведь зима впереди долгая.

…………………………………………………………………………………

 Я отложил в сторону тетрадь с дневником Оленевского и закурил. Месяц назад у меня умерла жена в страшных муках от метастаз, заполонивших все ее тело. Умерла с обидой на Господа, умоляя Его даровать ей скорую смерть.
 Женщиной жена была прекрасной: душевной, очень доброй и какой-то особенно чистой, при своих обычных человеческих грехах. Эта чистота отличала ее от всех других, необыкновенно молодила ее: белолицая, почти без морщин, с любящей, ясной душой, она всегда тянулась ко всему прекрасному и светлому, особенно к белым или желтым цветам. Обстановка в нашей комнате, сама комната, благодаря ее вкусу, тоже были светлые. Ирочка была добрым, редким другом для всех, с кем общалась, была моим другом, который мне очень многое прощал и помогал в моих литературных трудах.
 Без нее для меня будто кончилась жизнь. Я тоже обиделся на Господа: что она такого сделала, чем заслужила такие страшные муки и смерть?! Тогда я еще не мог возвыситься над своим горем и понять, что Господь не хотел ей зла. Болезнь развивалась по своим естественным законам, в той свободе, которую Господь дал всякой твари: без свободы ее жизнь невозможна. Смерть – убийственное зло на земле, но это единственный путь к истинной, вечной жизни, и Господь через страдания, смерть повел Иру к ней. Несмотря на ее обиду на Него, помог ей умереть безболезненно, во сне, и я точно знаю, что теперь ей хорошо. А мне еще мучиться и мучиться за всю мою беспутную, грешную жизнь.
 Я видел, как Ирин свет соединялся со светом Господа в чистоте этого на редкость бездонного, лазурно солнечного неба, самого солнца, бросавшего яркие лучи во мрак моей комнаты и души. Они соединялись с золотом икон, оживляли их.
 Я подошел к иконе Спасителя. Робко, неуверенно, со страхом я посмотрел на Него, в глаза. И столько сострадания я увидел в них, столько сочувствия и понимания!.. Да, Господь не хотел зла моей жене, я уверен в этом, и Он скорбит вместе со мной, плачет, как я…. Но и утешает меня, возводя Иру в жизнь вечную и счастливую, готовя нашу будущую встречу. "Ей теперь хорошо, хорошо, - говорили Его глаза, - не сомневайся и верь Мне!".
 Глаза Господа стали приближаться ко мне, росли, а вместе с ними росло утешение и сострадание, которое они выражали. Я тонул в них: они заслонили окружающие предметы и саму комнату теплым, успокаивающим светом, который пел мне песню о вечной и примиряющей любви, о будущей встрече и вечной жизни с теми, кого я любил, с Ирой.
 И вот, в этой песне я слился со светом и, подхваченный ветром, неудержимо устремился вперед, ощутив вдруг ясную, реальную безграничную свободу и покой как вокруг себя, так и в своей душе. Везде, в свете и звуке, во мне и вокруг меня, были вечно живые Господь и Ира. Передо мной возникла уже знакомая мне страна Иисуса, и я остановился. На этот раз я увидел зеленую, с раскидистыми деревьями долину с уходящими вдаль холмами, а справа сладостно плескалось то ли море, то ли озеро. Песню любви сейчас пели птицы, жители этой долины: они щебетали и посвистывали, а шум ветра заменял басы. И так они искусно выводили эту чудесную мелодию, украшая ее трелями и щелканьем, что я