однообразны, внимание замыливается, по-глупому бы не пропасть. А от своего брата демона можно ожидать заказа неординарного, заковыристого, сложного. Чтоб труда поменьше, а чести побольше! Чтобы виртуозно рассчитать, вынырнуть с добычей и гордиться!
«Осой», актиньей-осой звали демоны моря Пажа промеж себя. Это – титул!..
Он не был охотящимся ача. Вытащивший и костерком согревший его Амиго испугался тинистых глаз напрасно. Но природу ныряльщика верно уловил. Охотящимся – не был, ача – был. За его метод и прозвали Осой, жалом, атакующим актиньи.
Обнаруживая в кругу щупалец, в просвете стрекал пойманного ныряльщика, пылающего насквозь, которого только яд и подводный холод удерживали от распада, убедившись, что это не та стадия, регенерация с которой возможна, Паж впивался осой с разгона в щупальца. Ударялся в хаос сияния, в нерастраченное тепло и сладостную, восхитительную наполненность связных Впечатлений. Отнимал, короче, добычу. Оса смерти для всего конгломерата. Тем оправдывал себя: истребляет злые тени.
Реально актиньи встретились ему меньше десяти раз, и почему не погиб от их яда, Паж сам не знал. Как ача он не останавливался. И впредь не собирался. После того, как человеком подплыл, оценил ситуацию и сказал себе: можно, он до полного насыщения становился осой, тупой осой, тупой тенью, решительной как всеобщий, лютый подводный голод.
Отнимал жертв у тридакн, у небольших кардиналов. У теней ро, если успевал отнять. У пёстрых змей отнимал, впитывая всем телом тепло и влагу, раздавленную их же кольцами. В их пёстрых объятиях забывался, едва-едва не гибельных и для его жилистого тела. Змей он оставлял в живых, поскольку и они не пытались сожрать полудемона, слишком прохладного для их рефлекторных сокращений. Подчас огромные как стволы дерева, эти красивые сотрапезники нравились ему, сентиментально к змеям относился.
Упавшие гонщики, естественно, редкость. Смешно предполагать, что это удовольствие Пажу – на каждый заплыв. А останки людей – светящиеся клубки, неусвоенные, по цепочке отнимаемые тенью у тени, встречаются, если знать, где искать. Тени агрессивны, но усваивают плохо, так как, Огненного Круга не имеют. Встречаются наполовину люди, наполовину падающие факелы, погибшие очень давно и выплывшие из гиганта после его распада.
Халиль, который парил над астрой, над самым дном, тёплый, горячий, отравленный, полусонный, был для Пажа серьёзным искушением, с честью преодолённым.
– Ос-са, приветствую тебя на суш-ше! – щёлкающим, раскатистым и ломким голосом обладал заказчик. – Чк-чк, положи мне сверху на весы слова твоих последних приключений. И я тебе кое-чего сверху обговоренного положу.
Весы реально стояли перед ними. Напольные, большие, две чёрные чашечки на золотом коромысле, стойка чёрная. Чашечки в равновесии замерли пусты.
Обстановка подземного убежища и вид существа, обставившего его, произвели бы сокрушающее впечатление на кого угодно, на человека, полагавшего, что видал всё. Размерами. Тут демону незачем припадать на четвереньки. Обилием и функциональной согласованностью нечеловеческих, сугубо недроидских, приспособ...
Дома он, Ухо, разделся, как сделал бы простой человек, без гостя пришедший, или к гостю пренебрежительный. Это не нарочно, недостаток манер и тяжело ему. Хотя на вид и не скажешь. Исполин уронил плащ мимо вешалки. Да, она имелась. За каменной, со скрипом отодвигаемой дверью, без петель. Каменный блок без ручки, с отверстиями под пальцы. Накинул парчовый халат, пояса не завязав. Дальше проследовал, подол волоча, как шлейф...
«Ухо»...
Ухо занимало весь его лысый затылок. Не в смысле, ухо с мочкой... Воронка внутрь. Естественное желание океанского жителя, наблюдать за опасностью и со спины тоже. Ему удалась из намеренных вот такая трансформация.
Пещера в целом походила на дом. Только потолки везде высоковаты, как своды в готическом храме.
Прихожая с Падающими Факелами в виде не рыб, не лепестков пламени, но, раскинувших руки, вниз головой падающих, людей. Высоко на сводах закреплены факелы, их ореолы расходятся зримыми, сквозняком нетронутыми, овалами. Что это и есть останки людей, Паж понял, едва глянув.
«Слепил... Объединил с обычными факелами. Для красоты что ли?»
Для страшноты! На самом деле, чтоб дольше на воздухе светили. Ярче.
«Гостиная» освещена факелом более старым, очертания тела превратились в извивающуюся четырёхконечную звезду. Нижний луч в сумме как три верхних, так что и она – падающая, А три как встречным потоком сносимы. Он не закреплён, парит на тумане, восходящем из широкой плошки. Паж вдохнул и кашлянул, давно не нюхал такого, тем более не пил. Этот факел приятней, и цвет его старый, в аметист, как у Пажа вертикальные зрачки. Рядом с плошкой, под светильником упомянутые весы. За ними – стенная ниша, всё сразу: спальня, столовая хозяина, не отгороженная от зала.
В спальне-трапезной-нише Ухо восседал частью скалы. Подножия под все десть колен, гнущихся в любую сторону, хоть лестницей, хоть замыкаясь в два угловатых колеса на месте ног. Подголовник, чтобы шеей опираться, а ухо бы продолжало слушать стену, вибрациям почвы внимать... Полно чашек на кронштейнах, на кольцах. Некоторые пусты, большинство поблёскивают, налитые вровень с каймой. Для демона – неплохо устроился.
Обстановка выдавала желание хозяина сохранить сколь возможно человеческие приметы.
Зал с книжными полками вдоль стен. Старинными фолиантами, – интересно, раскрываются ли они, или намертво окаменели? Остроумная вещь: водные альбомы. Без придонного льда такое не сделаешь. Впечатления законсервированы листами. Можно понюхать, на язык попробовать. Можно вырвать, скомкать и «прочитать», кинув в рот. Имелись и чистые страницы. Имея с собой связное Впечатление, можно записать его в альбом, вылив на шелковистый, полупрозрачный лист...
Камин источает озарённый пар. Полагающиеся к нему аксессуары: решётка, совок, щипцы, часы на каминной полке... Столики, выгрызенные из скальной породы, лампы, цельные с ними, не горящие, но выполненные искусно...
«Этой пастью выгрызенные? С ума сойти...»
Напольные вазы, в них цветы, частью морские, окутанные паром, частью искусственные с рынков, живых Паж не обнаружил. Большущий кактус. Непонятно... Гостиная, качественная имитация гостиной.
Из функциональных вещей – плошки с водой, как те, что под руками хозяина.
С трудом, но угадывалось тяготение к конкретной эпохе. И вместе с тем – сделать удобно. Глазам другого демона это удобно выдавало, что и без того знал: что хозяину перемещаться тяжело. Не из-за каких-то дефектов в десяти коленях. Из-за того, что он для суши и для самого себя слишком тяжёл. Отсюда и редкие визиты на рынки, отсюда в неудобном положении ног, скрытых плащом, неестественно плавная поступь. Будто катился, перетекал.
Зато если бы Ухо вздумал топнуть, то мог проделать трещину в любом месте земли, с любого места уйти домой, проламываясь сквозь обсидиан. Грызя его! «Ухо грызёт обсидиан, – хмыкнул Паж, разглядев странные отметины, полосы на стенах, – как шаманийцы безе». На Оу-Вау всё собирался для своих заказать, да так и не собрался.
Повсюду недроидская суть в обрамлении интерьеров: от ламп до выступов стенных, до углов полок, ножек журнальных столиков, столешниц, как крыши пагод, загнутых углами вверх... Рогами - загнутых вверх. Везде разбросаны они, бокалы ача: миниатюрные, длинные, спиральные, гладкие, с насечками гарпунными, чтобы жертва не сорвалась. Гарпунный рог Ухо носил на груди, не снимая.
Ухо – ача, куда без того... Но голову, челюсти он превратил в инструмент для бурения, пригодный сквозь землю и скалы проходить. Жала не сохранилось, а ведь не зубы нужны, что-то колющее. Даже у Буро – обыкновенный человеческий, но очень длинный язык! Ухо не имел никакого, потому чавкал.
Топнуть Ухо мог где угодно, во всякой точке Морской Звезды. С поправкой на то, что и Бутон-биг-Надир не хуже мог топнуть... Редко, с оглядкой демон Ухо появлялся на Южном Рынке.
Пару раз моделью бывал, демонстрацией для Буро, беспрекословно выполняя унизительную службу, показать, что бывает с теми, кто: «Буро, я уйду в Великое Море!» Ага, а потом выползу на «великий берег» тысячелетие за тысячелетием подыхать. Иди, только глянь сначала.
02.35
Колосс... Громада... Нешуточно страшен.
В парчовом халате, обтекающем его как расплавленное красное золото, торс человеческий – валуны мышц и костяк плеч, ключиц, рёбер... Если сплести четыре пёстрые, морские змеи, каждая из которых толщиной ствол каменного дерева – таковы были его руки, тяжко лежащие в каменных нишах подлокотников. Истёрся камень, потрескался под ними. Колени Ухо как человек согнул, посередине. И развалился... Когда так разваливался, мощь свою переживал вполне. Излучалось из демона это оправданное самодовольство... А лицо?
Лицо его был таково, что в одну из редких встреч Буро на прощанье бросил: «Не показывайся ты им, дроидского света ради, когда жрёшь их! Должно оставаться в нас хоть что-то дроидское?»
Ухо с трудом удерживал нейтральное выражение морды, но когда в глубочайшей задумчивости оно проступало само, то превосходило жутью обе крайности.
Для носа места осталось мало, он короткий и широкий, ноздрями наружу, вырезанными глубоко, как при гримасе. Под ним две трети правильного овала лица, – форма черепа сохранна, – занимал рот. Пасть. Либо ощерившаяся ухмылкой, так что углы губ – до глаз. Либо морда вытягивалась вниз подковой, и все непобедимые зубы, два плотных ряда представали миной горя и угрозы... Узкие, ссохшиеся от соли губы с трудом натягивались на них. Как выглядит бур горнопроходческий? Так и его частые зубы немного разнесены: один вперёд, другой поближе к глотке, чуть развёрнуты и наклонены.
Оставшуюся треть лица, то есть весь лоб, занимали два шара глазных яблок. Зрачки узкие, свободно вращающиеся.
Когда Паж протягивал что-то или начинал жестикулировать, Ухо вынимал то левый глаз, то оба и подносил поближе к нему. В такой момент Пажу представлялось, что глубокие провалы глазниц рады успокоению... Рады бы и так и остаться... Но Ухо возвращал белёсые шары на место.
Нет в Паже надменности, самовлюблённости ни на грош, ни на битую раковину. А ведь он, развалившийся в дивной архитектуре кресла-замка готического напротив, он – человечек, человечишко, каждодневно нырял туда, куда эта громада... Не мог? Ещё как мог! Боялся!..
Пловец Ухо идеальный. Четверные питоны рук, бёдра и голени, и линия хребта – дополнены невысоким сплошным плавником. Пловцу и ныряльщику конструкция идеально подходит. Гибкое, могучее, запредельно тяжёлое Чудовище Моря. Но Ухо ловил мелюзгу теней прибрежную. Караулил гонщиков под трассой... Туда, куда Паж нырял, даже не заглядывал!.. Глаза застил ужас, вываливались шары его глаз, когда обращал лицо к фиолетовой бездне, вдоль Синих Скал взглядом скользя...
А Паж нырял, и хоть бы что. Без осечки приносил заказанное. Иногда сюрпризы. Ну, что до сюрпризов, то и Ухо, живая каменоломня Морской Звезды, удивить способен...
Как-то раз, вечером не дождавшись своего цокки, и в ночь не дождавшись, а дождавшись к утру, Буро в сердцах сказал ему, ледяную одежду мнущему, пробиравшемуся до ледяного кармана и
