Красный цветок Глава 5 Браслет

ухмыльнулся мальчик совсем не мальчишеской улыбкой. Знающей. Мужской.  – Сегодня я люблю тебя, а завтра пусть само о себе позаботится.
- Ох, жестокий мальчишка! – тонкий палец прижался к его губам, слегка надавил на них.  – Удовольствие, знаешь ли,  то ещё не любовь.
- А есть разница? Между любовью и удовольствием? – тряхнул  головой падший альфенок.
-  Наверное, есть, - отозвалась его искусительница. - Удовольствие – это радость, связанная с телом. Любовь – душевная боль.
- Тогда я выбираю удовольствие, - ухмыльнулся мальчишка.
Женщина ответила такой же широкой улыбкой, легко ударив его по руке  сложенным веером:
- Мальчишка! Кто бы сомневался в твоем выборе?
Парочка направилась в дом.
Я последовала следом за ними, поднявшись на второй этаж, где, по сведениям, полученным от Миа*рона, Гиэн*Сэтэ хранила драгоценности и документы. Витая изогнутая труба для слива воды с крыши, послужила мне не хуже любой лестницы.
На балконе скопились сухие листья. Осторожно перешагнув их, чтобы не шуршали, я в нерешительности остановилась.
На балкон выходило сразу несколько окон, по одному с каждой стороны от затейливо украшенной двери, которая, как и следовало ожидать, была заперта. Но, на мое счастье, всего лишь на шпингалеты. Воспользовавшись проволокой, удалось отодвинуть металлические пластины и проникнуть внутрь. Судя по интерьеру, я попала в кабинет: высокие шкафы и комоды подпирали стены, камин сторожил столик, рядом с которым притаилось глубокое кресло. Искомый письменный стол стоял у самого окна, через которое я проникла внутрь. На его полированной крышке в безукоризненном порядке были размещены чернильница, стаканчик с неоточенными перьями, песочница на серебряном подносе, аккуратная стопка листов пергамента, шкатулка, в которой, впрочем, хранилась бижутерия из полудрагоценных камней и металлов.
Стол имел широкий средний ящик и два узких по бокам. Средний ящик был заперт, но замок легко уступил отмычке. Внутри оказались перевязанные шелковым шнурком связки писем, воск для печатей, кисточка для стряхивания песка и перочинный нож. Левый ящичек был обит шелком; в нем хранились четыре перевязанных лентами локона. Один, черный как вороново крыло, был к тому же заколот застежкой с драгоценными камнями.
Засунув руку глубже, я наткнулась на массивное золотое кольцо и статуэтку обнаженного мужчины. В третьем ящике хранилась всякая чепуха — использованные промокашки, восковые дощечки, стило, перепутанный моток бечевки, несколько колод игральные карт для игры в «Шута».
Браслета в столе не было.
Задвинув ящик и, по возможности, убрав следы собственного присутствия в комнате, я вновь выскользнула на балкон.
Солнце тихо клонилось к горизонту, и в парк, как змеи, стали сползаться тени. Соседнее окно на балконе призывно светилось, маня ещё раз бросить взгляд на девичьи черты красивого незнакомца. Понимая, что совершаю глупость, я, тем не менее, прильнув к стене так плотно, как только могла, бросила взгляд в глубину комнаты.
Как и следовало ожидать, соседняя комната оказалась спальней. Всю середину комнаты занимала огромная, как ипподром, кровать, на которой со всем пылом сражались  любовники. Открывшаяся  сцена показалась мне ненавистной и пленительной. Обнаженным мальчик выглядел ещё более привлекательным, не смотря на то, что в его теле, как и в лице, было мало грубой силы, на которую обстоятельства приучили  смотреть, как на признаки мужской красоты.
Казалось, кожа юноши сама по себе испускает свет, мерцая в полумраке, словно упавшая в простыни Ириама. Его тело было гибким, как у женщины или у кошки. С упругими, округлыми, по-мужски твердыми ягодицами; с узкими бедрами, длинными стройными ногами. С фарфоровым торсом, полностью лишенным растительности, на котором, подобно драгоценным розовым камешкам, выступали соски.
Юноша источал утонченную грациозную чувственность. Вызывал острое желание провести ладонью по белой коже, ощутить живую мягкую твердость шелковых тугих мышц, тепло и прохладу чистой кожи.
Но вовсе не мои руки и ноги оплетали его, оседлав; обернувшись, как паразитирующая лиана вокруг дерева. Не моя стройная спина то поднималась, то опускалась, как грудь при вздохе, как пена на гребне волны, над его телом. Не я заставила его пальцы то судорожно комкать одеяла, то подниматься к пышной, мягкой, роскошной, по-женски зрелой груди.
Горели свечи, озаряя комнату желтым теплым светом.
Движения женщины становились ритмичнее, жестче, требовательнее. Она все чаще откидывала голову назад нервным жестом, отчего взмокшие льняные волосы рассыпались по плечам, словно умоляя о чем-то, прилипая к разгоряченной вспотевшей коже. Уже не стон, а почти крик, срывался с её искусанных губ. Она была похожа на опасное и жадное плотоядное животное.
Или таковой казалось воображению отчаянно возревновавшей девочки.
Лицо мальчика, напротив, казалось неестественно расслабленным. Запрокинутая шея виделась хрупкой и уязвимой. Как и судорожно, чуть ли не болезненно вздымающаяся грудь. Неестественно кровавым пятном на лице алели губы.
Я никогда раньше не наблюдала за столь сокровенным и интимным действием. Между ними двумя оно звучало – именно звучало – несмотря на мои чувства, несмотря на то, как я это воспринимала красиво. Словно танец.
Но самое странное, что именно семнадцатилетний мальчишка, - не зрелая женщина, - так легко играл и танцевал, вел главную партию. А ведомой была она.
Он вдруг резко повернулся к окну, и медленно приподнялся на руках, словно почувствовав на себе мой пристальный взгляд.
Я отстранилась, стараясь сдерживать взволнованное дыхание, раз уж биение сердца все равно контролировать не удавалось.
- Хочешь вина?  - спросила женщина, поднимаясь.
Юноша отрицательно покачал головой.
- А я выпью, - проворковала женщина, разливая вино в высокие бокалы. - Эти вина с запада освежают и бодрят.
- Я и без того свеж и бодр, - отмахнулся он от неё и потянулся к халату, висевшему рядом на спинке стула.
Женщина скользнула по постели, как змея, и вытянувшись рядом, потянулась, наклоняя прозрачный хрустальный бокал, в котором мерцала терпкая темная влага, так, чтобы он мог её отпить. В свете свечей на руке зловеще блеснул искомый браслет.
Улыбаясь, мальчик обмакнул кораллы губ, делая глоток.
- Я хочу осмотреть дом.
- О чем ты?
- Меня не оставляет ощущение, что за нами следят.
Женщина легкомысленно пожала плечами.
- Счастье мое, ну кому такое придет в голову? Я -  всего лишь куртизанка. Ты - любимый наследник великого рода, которого трогать крайне опасно. Я слишком мелкая сошка, ты – слишком крупная рыбка. Там о чем  нам беспокоиться? Разве только о том, что Тэ*йя придет раньше времени?
Я продолжала стоять в спасительной тени, чувствуя, как болезненными толчками бьется сердце. Каждое её движение, каждая ленивая ласка, вызывала во мне ярость, укротить которую стоило великого труда. Я успела возненавидеть эту женщину только за то, что она была рядом с ним -дешевая потаскушка в блестках.  -  ведь она же для него  была просто старая! Порочная женщина, сбивающая Его с пути Истинного!
Она должна заплатить. И непременно заплатит. До этого моменты белокурая красавица ничего лично для меня не значила. Просто работа. Теперь же я была рада, что не часы, - минуты её жизни незримо стекали в песок. Что Серая Госпожа, открывающая Высокие Белые Двери, за которыми протекает Последняя Река, уже вышла на Великую Охоту. Скоро, скоро гибкий стан, к которому так влекутся мужские руки, станет холодным, утратив живую гибкость. Глаза поблекнут, потому что светильник за ними будет навсегда погашен. А волосы, прекрасный таинственный шелк, станут подобными спутанной кудели.
И его я тоже возненавидела. Всей душой. За то, что был вместе с этой жадной похотливой продажной женщиной. За то, что существовал на свете, ничего не зная обо мне. Я возненавидела его за пленительную, немужскую, утонченную и рафинированную красоту. А может быть, я возненавидела его потому, что просто не знала, каково и как это: любить? Потому, что ненависть была моим эквивалентом любви?
- Я спущусь вниз,  - проворковала красавица, поднимаясь с постели. – Хочу принять ванну. Не скучай без меня.
-Не получится, - ухмыльнулся мальчишка, отвешивая красавице увесистый шлепок чуть пониже спины.
Женщина сверкнула идеальными, белоснежно-ровными зубами. И вышла.
Я без труда отыскала озвученную комнату, в которой к моему появлению уже беззаботно плескалась обреченная обладательница браслета. Розовая ванна напоминала большую раковину, где женщина в пене смотрела подобно умиротворенному божеству. Ненавистная и прекрасная.
- Раин*нэ, – позвала она, не открывая глаз, – добавь кипятку! Вода слишком быстро остывает.
Тихо ступая по светящимся мраморным плитам, я приблизилась и повернула рычаг на водном кране. Взгляд невольно устремлялся к руке, расслаблено лежащей на розовом краю ванной, где поблескивал зловещий браслет.
«Что ты почувствуешь, о, Враг мой, глядя на труп возлюбленной?  - думала я, мысленно обращаясь к оставшемуся на верху мальчику. – Глядя на то, что остается от людей после встречи с Одиф*фэ Сирэн*но - на черный пепел? Будет ли Тебе больно? Надеюсь, что да!».
Погруженная в не свойственные мне переживания, я не сразу поняла, что глаза женщины широко раскрыты, и вопросительно смотрят на меня. Наши взгляды встретились. Несколько коротких секунд мы молча рассматривали друг друга.
- Кто ты? – спросила женщина, голос её прозвучал сухо и повелительно. Из него исчезли мягкость и игривость. Теперь не перед кем было прятать свой, видимо не легкий, норов.
Я вдруг всей кожей, покрывшейся испариной, почувствовала напряженную тишину, кольцом плотно обступавшую нас со всех сторон. Услышала, как взрывается оседающая в воде пена.
- Племянница вашей служанки, - соврала я.
- Хорошо. Подай мне полотенце, - распорядилась женщина.
Я колебалась, не зная, напасть или выполнить её распоряжение.
- Ты что, не слышишь меня? - в голосе зазвучал металл.
Покорно взяв с сушилки пушистое, в тон ванной, бело-розовое полотенце, вложила его в протянутые руки.
- Мне казалось, что сегодня я распорядилась дать прислуге выходной, - проговорила женщина, промокая капли влаги с тела. - И вообще, я не припомню, чтобы у кого-то из моей челяди были дети.
Женщина повернулась ко мне спиной,  набросила на белоснежные покатые плечи пеньюар и подошла к высокому, в человеческий рост, зеркалу. Её белоснежные руки порхали, подняв с подзеркальника прозрачную склянку с духами, чтобы тонкой палочкой нанести ароматическую жидкость на кожу шеи, в ложбинку между грудями, на тонкие запястья.
- Так ты пришла сюда …
Она не успела договорить фразу до конца, потому что направленный моей рукой стилет вошел в её горло. Кровь, брызнувшая из раны, оросила белоснежные локоны;  жирными отвратительными пятнами  упала на стекло. Рука несчастной так крепко стиснула пузырек с духами, что он треснул, и стекла впились ей в кожу. Вторая рука судорожно дернулась, взлетая к горлу, но подняться, не успела. Жертва захрипела, рухнув на пол, судорожно задергалась, издавая ужасные, отвратительные, булькающие звуки.
Она, слава Двуликим, упала лицом вниз,  мне не пришлось видеть