Грехи наши тяжкие... (миниатюра)

Не грешить - не жить... Маруся, Манька то есть, была, что говорится, «слаба на передок». Есть такая бабья разновидность: неутомимые давалки… Ну, чего, кажется, ей надо: муж есть, работяга, каких поискать, и не импотент. Пашет её, Маньку, регулярно и с удовольствием ( сиё доподлинно известно со слов бабки Евдохиной, ихней соседки, известной сплетницы, той ещё старой карги). Сыну ихнему, Николке, недавно пять лет исполнилось. Веселый такой, симпатичный парнишечка, всегда вежливый, даже с Евдохиной, которая его всё конфетками своими поганенькими задабривает, что расспросить поподробнее что да как у них в доме творится… А чего в доме? В доме - полная чаша, на двое – куры, утки, в хлеву поросёнок хрюкает, в  сарае кролики хрумкают, те ещё барбосы ненасытные, сколько не дай, всё смолотят, это на них никакой травы совершенно не напасёшься…. И машина есть, и сберкнижка… две… А нет! Как увидит какого-нибудь новенького-смазливенького – сразу начинает подолом махать, ж…ой крутить. Ей уж и соседи – люди добрые, вечно всё про всех от Евдохиной знающие, да и сам Мишка, мужик ейный, сколько раз говорили: угомонись! Чего тебе ещё-то надо? От добра добра не ищут! Вот ведь шалава, прости Господи!
- Любовь ишшет, - со знанием дела говорила Евдохина (нет, всё знает, буквально всё! Прямо Штирлиц какой-то, а не бабка! Телеграфное агентство «Что? Где? Когда? Почём и сколько?).
- Ага, - соглашались соседи. – Любовь. Чтоб была подлиньше и потолще, чем у Мишки. Подожди, нарвётся с ковшом на бражку! Дура шалавая!
И после этого беспощадного приговора мелко-мелко так крестились. Зачем? А кто его знает? То ли просто так, для приличия, то ли у самих рылы в пуху. Люди, люди… И без вас плохо, и с вами – не цирк с летним пляжем…
Мишка, мужик смирный до невозможности ( на улице его иначе как «телком» и не называли), разгорячившись или когда выпимши был( хотя выпивал нечасто, нет! Не умел он выпивать. Желудком потом страдал.), бывали случаи, даже трендюлей ей навешивал, даже грозился, что, дескать, дождёшься ты, шалава, припорю тебя как-нибудь по горячке! А она в ответ чего? А ничего! Морду свою недовольно скривит (но всё молча, молча! Понимала: сейчас только вякни -  и действительно припорет! Он хоть тихий-смирный, но, как говорится, каждого ангела можно до ливера достать.). А как всё успокоится, как всё опять на старые рельсы встанет, утрясётся-устаканится, то, прямо как назло, какой-нибудь новый красавчик на горизонте появляется. Обязательно! Как будто его черти наколдовывают! Манька даже и сопротивляться не пробует: сразу глазками своими, тут же накрашенными – хлоп, хлоп! Губки сердечком сделает, морду каким-нибудь поганым «Лореалем» отштукатурит до блеска, платьице – соответственно -  и давай вокруг этого гуцула этакой павой расписной круги наворачивать! Ну, чего делает, чего! Правильный про таких анекдот сложен, что изнасиловать их невозможно. Почему? Да потому что сами всем желающим в любо время суток дать готовы. И ведь действительно, сама на ножик напрашивается – так ведь посадят Мишку-то, а жалко! Он – мужик положительный во всех отношениях: и работящий, и хозяйственный, и сына любит… Эх, жизнь! Не жизнь – сплошные непонятки!

Так и жили. Может, и дальше бы всё так и шло, но только беда с Мишкой приключилась. И что удивительно: он и не болел-то совсем, а тут – бац, «вторая смена»! Как-то быстро всё случилось, нелепо как-то. Буквально за пару месяцев «сгорел» человек. Сейчас хотя и треплются, что рак лечить научились, а только врут. Чего ж Мишке-то тогда не вылечили?
И как он заболел, Маньку как сглазили. На мужиков сразу – ноль внимания, никакого даже намёка. С работы идёт – сначала обязательно к Мишке, в больницу, каждый день. Потом, когда его из домой выписали, тоже, без всяких заходов « налево»: сразу из проходной – в продовольственный, из продовольственного -  в винный (Мишка в последние свои дни к водочке пристрастился. Она говорил, боль очень душевно оттягивает), и из винного – сразу домой. Мишку накормит, уложит, телевизор включит и рядом сидит.
- Ты сходила бы куда-нибудь, - скажет ей бывало Мишка. – Чего со мной –то всё время сидеть? Радость какая!
- Не хочу, - ответит она и даже этак губы свои совершенно ненакрашенные недовольно надует. Дескать, чего ты меня гонишь?
Такие вот дела… Мишку-то уже пять лет как похоронили -  а она до сих пор всё одна и одна. И все эти пять лет – ни на одного мужика, ни даже намёком.
-Видать, нагулялась, - все с тем же знанием дела, говорит Евдохина. – Без Мишаньки-то весь азарт у ей пропал. Никакого интересу шалавиться, -  и с непонятной завистью обязательно добавляет. – Прям такая… передовица стала! Прям как будто порядочная! (Старая стерва! Всю жизнь такая! Ей лишь бы в чей горшок, а обязательно плюнуть! Вот ведь натура – упаси Господь!).
Хотя может оно и так, про «передовицу»-то… Действительно, не только конкретно Манька, все мы - странные люди! Когда надо хитрить, ловчить и прятаться – то мы тут как тут. Запретный плод, он, как известно, особенно сладок. И знаешь-понимаешь, что потом ой как кисло будет, а всё одно как будто черти подталкивают: откуси да откуси! А когда всё свободно, когда не нужно никакой конспирации -  и куда только вся охота девается? Вот так же и у неё, у Маньки. Уж, кажется, сейчас-то, когда вдова, гуляй – не хочу! Никто и не осудит, а осудят – пошли вы все на…! А она – нет. Завод - магазин - дом. А то в церковь сходит, в которой сроду никогда не появлялась. Придёт, свечку поставит, побормочет чего-то перед иконами, к батюшкиной руке приложится -  и домой. Всё. Вот ведь до чего странная стала! Хотя, если разобраться, чего тут странного? Как давно известно, от грешности до святости – одни шаг… Эх, грехи наши тяжкие…