действиям, сметая все и всех на своем победном пути (это вам не « дудл янки бэби», это вам « вперед, б…, на Берлин!»). В том числе, смели двух с интересом наблюдавших за стремительным арабо- российским диалогом техасских бизнесменов, ни в чем неповинную группу постоянно щебетавших на своем птичьем языке и беспрерывно щелкавших своими «никонами» и «сейками» японских туристов, и, до кучи, компанию местных угрюмых мафиози, собравшихся в « Пастуховой мечте» на конспиративную сходку для решения своих насущных мафиозных вопросов.
Моджахеды, конечно же, были сокрушительно побеждены, и в результате последовавших за этим миротворческих переговоров перепились в хлам в обнимку со своими русскими «шурави». Забавная история попала в прессу с броскими и даже паническими заголовками типа «Русские идут!», популярность «Мексиканского пастуха» резко подскочила, и его хозяин, господин Мучачо (или гаучо. Или гачучо. Или хрен его знает как, в общем, Пидроза Барбоса) уже намекнул Борису на место старшего бармена в своем совсем небогоугодном заведении. Но после вышеописанного международного конфликта (вот она, загадочная русская душа!) у нашего неугомонного героя пропал всякий общепитовско - барменовский кураж. Это истинно в русском духе: на пике бесспорного, грандиозного, феерического успеха - и все вот так вот запросто всё взять и бросить. Борис (что случалось с ним крайне редко) оглушительно, конкретно по-русски запил, впал в дикую тоску и целыми днями валялся на диване, мыча под нос экзотическую для местного населения песню: «Поле, русское поле, я твой тонкий колосок…». Но как было написано на кольце царя Соломона, «всё проходит…». После запойной недели Боря вымыл уши, почистил зубы, улыбнулся себе в зеркало и пошел в «Чучо- мучо» за расчетом.
Через три дня он вынырнул в одном из самых крестьянских, самых по- хорошему захолустных, самых по-захолустному очаровательных, да что там говорить – красивейших, дичайших и спокойнейших североамериканских штатов. В Вайоминге. Здешним овцеводам- единоличникам всегда и срочно требовались ковбои на отдаленные горные пастбища. Платить обещались не так чтобы много, но харчи, спецодежда и все необходимое по хозяйству ( палатка, ложки, поварешки и тэдэ)- за счет хозяина. Опять же чистейший
горный воздух, дичи вокруг – навалом (в крайнем случае можно и овцу втихаря завалить. Волков в тех краях хватает, а значит всегда есть на кого ту ничего не подозревающую овцу списать), полное отсутствие порочных городских соблазнов, а по женской части Борис никогда особенным страдальцем не был (есть баба- хорошо, нет бабы- нехорошо, но не беда. Главное в нашей жизни, как говорил его морпеховский старшина Борисюк, это вовремя успешно похмелиться и удачно пережить ядерную атаку). В общем, красота, сказка, настоящая мечта русско-турецко-советского писателя- недиссидента с прапрадедушкиным прапрабревном в неугомонной бедовой голове.
Природа здесь была действительно красивой. Горы, перелески, стремительные реки, свирепые ветры, налетающие с запада, со стороны не такого уж и далекого Тихого океана. Суровый, обширный край с захватывающими пейзажами и совершенно неугнетающим безлюдьем. А после того, как он обучил местных жителей и коллег-ковбоев виртуозному владению русскими матерными словами и целыми неприличными выражениями, Борис стал пользоваться в этих благословенно-забытых краях заслуженным уважением. Немногочисленные российские туристы буквально плакали от умиления, когда на их робкие приветствия вайомингский люд расплывался в счастливых ковбойских улыбках и, кланяясь и приподнимая шляпы, уважительно отвечал: « Иди на хоэй, мистер старый пидораз!».
Ради справедливости нужно заметить, что Борис в этом своем овцеводческом мясокомбинате занимался со своими товарищами- овцеводами не только фольклористикой, но и уверенно продвигал на вайомигский рынок отдыха и досуга русские народные спортивно- азартные забавы, как то «расшибец», городки, «очко» и «бура». Ковбои за никогда не унывающий нрав и настоящую российко-голливудскую улыбку называли его «своим парнем» и «дружбой народов», и поэтому нет ничего удивительного в том, что он без особого труда познакомился здесь же, на обширных вайомингских просторах, с миловидной американкой по имени Энни, которую с первых же дней знакомства переиначил в Нюрку. Стояло лето 1989 года, у Энни- Нюрки, студентки Калифорнийского университета, будущего юриста-экономиста, были каникулы, и она подрабатывала на этой самой овцеферме кем-то вроде разнорабочей: готовила еду, стирала ковбойские портки и прочую спецодежду, ставила капканы на волков, метко стреляла, и одной из первых овладела российским матом ( сразу чувствовалась цепкая университетская хватка!). К слову сказать, хотя и выглядела Энни- Нюрка ужас какой соблазнительной, и весь зачуханный Голливуд вместе с его силиконовыми супердивами, глядя на нее, просто рыдал от осознания собственной убогости, в то же время была девушкой решительной, строгих правил, и никаких предосудительных вольностей окружающим не дозволяла ( хотя хамла на этих вонючих скотобазах куда как хватало!). Впрочем, задевать ее опасались не только из-за лютости характера, но и по причине наличия очень непростого папаши, потомка карибских пиратов и клондайкских золотоискателей. У него, у этого папаши Джо, и морда-то была откровенно разбойничья: глаза хитрые, один косой, а нижняя челюсть- настоящий привет Майклу Тайсону. Нос кувалдой и сломанный в двух местах, уши были прижаты к массивному затылку, в широченных и без малейших признаков кариеса зубах постоянно зажата вонючая ямайкская сигара из черного табака. Владелец заводов, газет, пароходов, а также трех нефтяных скважин, металлургического завода, кучи автомастерских и внушительной армии грузовых автомашин для перевозки крупногабаритных грузов (эти овцеводческие скотобазы – так, не в счет, почти забава). Итак, папа- магнат, дочь стирает чужие грязные портки. Нормально. Нет, это действительно у них, на Вайомингинщине, в порядке вещей. Называется просто и незатейливо - трудовое воспитание молодого поколения. В том смысле, что их буржуинские потомки, будущие владельцы заводов, газет и прочих пароходов, стирая и таская, на своей шкуре узнают, почем она, американская трудовая копеечка. У нас, в России, наши свежевылупившиеся буржуи не такие решительные. Они своих отпрысков берегут для блага будущей России (их, понятно, России. В смысле, персональной. Чем-то средним между личной конюшней и частным подворьем. А вы чего, наивные, подумали? Что она, матушка Расея, ваша, что ли? А хо-хо не ху-ху?). Нет, на словах они, «нью рашен», обеими руками, ногами и головами за величие Державы и такое трудовое воспитание. На самом же деле своих отпрысков трудовыми физическими нагрузками не обременяют (для этого слуги есть. Разная гопота из рабочих и крестьян, ура, товарищи!), рассовывая их по всяческим оксфордам и кембриджам, этим великосветским антироссийским питомникам, где выращивается будущая российско-антироссийская элита.
И вот, значит, эта эмансипэ Энни- Нюрка жутко запала на нашего Борюсика. Ну а чего? Парень симпатичный, компанейский, опять же незарегистрированный. На барабанах запросто могёт, а также на гитаре и гармошке. Опять же лингвист- фольклорист, певец земли русской. В общем, все по делу, все в кон. Поэтому, почувствовав в своих налитых, молочно- соблазнительных грудях любовное томление, она, долго не мудрствуя, предложила ему: давай, мол, майн лав, существовать вместе. В смысле гражданским браком. Мэи аи имбрэис йу? (для тех, кому инглиш как путь до Марса: можно я обниму тебя?).
-Дэунт мэик хэист (не суетись)! – охолонил ей Борис. – Гражданским
так гражданским. Нам, турецким русским, это без предрассудков. Лишь бы Родина-Россия процветала назло врагам, на радость маме. Только вот какая тонкость, Нюра. Я, несмотря на весь свой авантюризм и пофигизм, человек все- таки довольно патриархальных взглядов. Поэтому, может быть, все-таки стоит предварительно представиться твоему грозному папаше?
- Не хочу тебя, милый бэби, разочаровывать,- вздохнула ненаша Нюраша, - но ты абсолютно не в его вкусе. Мой папаша Джо не любит авантюристов, потому что он сам был таким в молодости. А еще он не любил ковбоев, потому что сам в той же молодости ух как наковбойствовался! А также не уважает турок…
- Боже мой!- ахнул Борис. – Неужели…
-Нет, на этот раз ты ошибаешься. Папаша Джо- стопроцентный американец. Просто он в молодости подрался с турками, которые по ошибке обозвали его русской свиньей. Кстати, с тех пор он не любит ни русских, ни свинины.
- А чего же он любит? – спросил с немалым удивлением в голосе Борис. – И кого?
- Естественно, меня. А ещё тетю Поли, это его младшая и единственная сестра. Свою собачку Марсельезу. Это такая старая полуслепая пуделиха с кривыми и больными ногами. Её папа просто обожает.
- Марсельеза…- хмыкнул Борис.- Довольно странное для собаки имя. Твой папаша- республиканец?
- Он беспартийный. Но назвал ее в честь Великой французской революции, потому что в предках имел какого-то мистера Робеспьера. Кстати, папаша терпеть не может ни французов, ни революций. У него вообще очень тяжелый характер. Я боюсь за тебя, май лав.
И Энни- Нюра горестно, прямо даже как-то совсем по-русски по-бабьи, вздохнула.
- Значит подружимся,- сказал веселый русско- турецкий ковбой и, помахав перед девушкой широкополой, с залихватски завернутыми полями шляпой, ослепительно улыбнулся. Он тоже не любил революций, а равно робеспьеров, карлов марксов, львов бронштейнов-троцких и кларов цеткинов с розами и люксембургами.
Папашу Джо Борис сразил одним махом, сразу, окончательно и бесповоротно. Нет, сначала он хотел послушаться Нюры и не форсировать событий. Но, как известно, судьба играет человеком, а человек играет на бирже ценных бумаг. От папы пришла телеграмма. (Кто сейчас посылает телеграммы, когда у каждого есть мобильник? Правильно, их посылает папаша Джо. Что лишний раз подтверждает его неординарный характер и патриархальные привычки.) «Энн, у нас несчастье. Сдохла Марсельеза. Хороним тринадцатого. Жду. Твой папа. И привези своего жида. Хочу посмотреть».
- Я не жид, - сказал Борис Нюре (ничуть, впрочем, не обижаясь). – Я турецко- русский.
- Борри, может быть, тебе действительно не стоит ехать? – снова засомневалась Нюра. – Папа стреляет одинаково метко с обеих рук.
- Мой пра- пра переплыл Дунай на бревне, - ответил Борис. – А Дунай похлещще вашей Миссисипи. А русские похлещще турок. А уж американцев- тем более. Что касается стрельбы, то на учебной базе Северного флота был прекрасный стрелковый полигон. И нас там драли как Сидор кошек. В смысле, научили очень метко стрелять из разных видов оружия, вплоть до ракетно-ядерных установок.
- Я тебе нравлюсь, Борри? – спросила Нюра и робко посмотрела ему в глаза.
- Чучо- мучо-гучо, - кивнул Борис и поцеловал ее в обветренные губы. – Во сколько выезжаем?
Похороны Марсельезы были обставлены с такой пошлой роскошью, что у Бориса весь этот траурный день мучительно ныли зубы. Покойная при жизни обожала гадить в
