Доминантный признак

Ничто не вечно под луной. Но жизнь
Бессмертна эстафетой поколений.
Коль этим даром, друг мой, дорожишь,
Оставь свой след, отбросив яд сомнений.

Пусть красота живительной струёй
В преемнике, как Феникс, возродится,
А бездарь обойдёт вас стороной.
И злу чтоб не дано было свершиться.

Иначе человечеству конец
и жить ему лишь шесть десятилетий.
Хвала природе, ты – её венец,
За сохраненье рода ты в ответе.

Да не иссякнет мудрости печать,
Что ты сумел потомкам передать!

                              Шекспир, Сонет 11



                 Любовь

- Не вздумай только влюбиться! - с приглушённым смешком сказал он и совсем уже нежно шепнул на ухо: - детка. Огромная ладонь продолжала зажимать мне рот, хотя вторая, на талии, слегка ослабила хватку. В полусвете коридора мы утопали под ворохом одежды. Пальто, куртки, плащи - отовсюду с треском поотлетали петельки, но одежда не падала, прижатая к стене нашими возбуждёнными телами. Моя грудь ощутимо вздрагивала от разнобоя толчков по ту и эту сторону рёбер. Он тяжело дышал - ноздри раздувались как у скакового жеребца, да и губы едва ли сжимались плотно. Говорил он прерывистой хрипотцой, с трудом находя короткие паузы между вдохами. Чем дышала я, не знаю - его ладонь закрыла мне пол-лица. Полагаю, в первые секунды от неожиданности я бы не сумела вздохнуть, даже если была бы абсолютно свободна. Но о возможности хоть чуть-чуть пошевелиться в капкане цепких рук не могло быть и речи.
Представляю себе мой видок. Понятное дело, мне не приходило в голову любоваться в висящее напротив зеркало. Скорее всего, я просто хлопала глазами как распоследняя дура. А кто-то на моём месте разве сохранял бы независимый и раскрепощённый образ невесты на выданье, знающей себе цену? Когда громила в чёрном словно тайфун сметает дверь и, чуть не роняя тебя на пол, предлагает пожить вместе недельку-другую. Посмотреть бы на такую смелую.
Ладно, пусть не неделю. Пускай он сказал: я перекантуюсь у тебя, красотка, пару деньков - ты не против?
И захлопнул входную дверь ногой.

...не в силах разлучить нас до самого последнего вдоха… - телевизор на кухне продолжал создавать уют и не обращал на возню в коридоре никакого внимания.

Глупо открывать незнакомцу. Глупо, глупо, как же глупо! Посмотреть в глазок - разве трудно? Глазок у меня не какой-то там китайский: захочешь - можно сосчитать мух на соседней стене. Но я редко смотрю в глазок. Я такая ветреная - да? Ну хоть спросить - кто - а? Можно же?
Куда там! Я ждала Феликса. Он должен был прийти с минуты на минуту. Даже мысль не шевельнулась, что это мог оказаться не он.
Феликс мой партнёр. По работе... и даже - по секрету - чуть больше. Мы оба боимся слова любовники. Из „конторы“ любой в два счёта вылетит, прознай босс о служебном романе. Всякое злоупотребление должностным  положением сурово карается. Многое прощают, но не это. Не посмотрят, что Феликс ветеран. Ну а обо мне, стажёре без году неделя, и речи нет. Поэтому даже в постели мы партнёры.
Сказать по совести, мы просто друзья. Я, наверное, Феликса не люблю. Любовь ведь, когда всё звенит, щекочет, бабочки и всё такое - верно? И жить - или не можешь или, наоборот, словно летишь. Этого всего нет. Он хороший. Просто хороший.
Он меня? Хм, наверное, тоже нет. Трудно сказать - он профессионал экстра-класса. Скрывать чувства - уже въелось в кровь, в подкорку, в гены.
Одно несомненно: сейчас Феликс войдёт и уложит этого наглеца мордой в пол.

...всё это в выпуске новостей сразу после рекламы. Оставайтесь с нами...

- Зови меня... - он чуть помедлил, - Макс. Зови меня Макс.
«Сейчас Макс, сейчас. Ты будешь иметь бледный вид, а я даже не буду просить Феликса пощадить тебя. Мне, Макс, тебя нисколечко не жалко. Понял, Макс? Что, Макс, съел? И не надо тут мне лыбиться мерзкой рожей, скотина!»
Он... он - чёрт! - он словно прочитал мои мысли. Вот-вот, да! Чуть приподнял уголки губ. И вот тогда уже добавил:
- Не смей в меня влюбляться, детка!
- М-м-м! - замычала я сквозь ладонь, пахнущую дорогим парфюмом, и изо всех сил замотала головой.
Кретин! - должно было означать это на девичьем языке.
- Ага, - сказал он, задышав вдруг спокойно и ровно, - знаю я. Все так говорят поначалу. Стокгольмский синдром, слыхала?
Нам говорили на лекциях по психологии. Боже мой! Нет, нет, я не понимаю. Я не верю. Не может жертва влюбиться в своего палача. У заложника нет иных чувств, кроме страха. Когда пересыхает во рту, пересыхает сердце, пересыхает кровь в венах; когда сушь, абсолютная сушь властвует всюду.  Маленьким хищным зверёнышем страх заползает внутрь, вылизывая досуха каждую клеточку души и тела шершавым языком.
Он отнял ладонь и поднёс палец к губам:
- Не шали, детка. Не делай глупостей. Очень прошу.
Снял чёрные очки и повесил на крючок. Отстранился слегка, помог мне „отлипнуть“ от стены. Пальто с лёгким шорохом укутали наши лодыжки. Теперь глубоко дышала я.
«Хорош собой, мерзавец!» - отметила невольно.
А глаза! Нет, не омуты. Бездна. Две бездонные пучины синевы. Не должно быть у мерзавцев таких глаз. Такими глазами смотрят дети, ангелы и боги. Собственно, он и выглядел как самый настоящий бог. Я видела таких в Эрмитаже. Полное ощущение, будто тем, из Эрмитажа, в пустые глазницы плеснули жизни - от души плеснули, с избытком; а в щеки вдохнули румянца. Ростом в потолок, широченные плечи, каменная мускулатура. Он словно сошёл по мраморным ступеням из Греческого зала, принарядился по пути в бутике на Невском, на такси в аэропорт - и сразу ко мне, стремительный и неудержимый…
«Тьфу! Морок!» - я встряхнула волосами, показывая как я зла на нежданного визитёра.
- Как вы смеете! - сказала как можно решительнее...
«Нет, пожалуй, чуть-чуть жалко мне всё-таки будет. Пожалуй, я всё-таки попрошу Феликса не делать ему слишком больно».
... и прибавила: - Подонок!
Он улыбнулся:
- Нет, глупышка. Я Макс, мы же договорились. А ты?
А я закусила губу и притопнула ногой, что, опять же, в переводе с девичьего на человеческий означало:
- Да пошёл ты!
Он не обиделся.
- Дурочка. Несолидно как-то обращаться к девушке - детка и красотка. Голливуд какой-то. Раз уж нам суждено быть вместе... гм... некоторое время, то…
«Ты даже не подозреваешь, какое это будет непродолжительное время, кретин! Ты... ты!.. Сейчас войдёт Феликс и…»
И тут я заметила пистолет. Он торчал из подмышки, такой весь огромный-огромный. И чёрный, словно сорочий хвост. Так же, если хорошенько приглядеться, глубокая чернота переливается всеми цветами радуги.
- Люба я, - я окатила его презрением, на какое только хватило моих мимических усилий, - довольны?
Ситуация осложнялась. Феликс не может спрыгнуть на него из ниоткуда. Ему надо войти в дверь, а дверь на запоре, а у Феликса даже нет ключа, а у этого пистолет, а-а-а...
«Нужно дать знать! Предупредить… Предупредить Феликса».
- Люба, - повторил он за мной, будто смакуя, - Лю-ю-ба-а... Странное имя. Сейчас таких не носят. От него веет стариной.
- Чудной вы. Имя как имя. А означает, между прочим, любовь.
- Я и говорю - странное. Кто нынче любит? Занимаются любовью - да; влюбляются... хм-м... допускаю... Но любить?!
«Если незаметно нажать кнопку вызова на мобильнике, Феликс всё поймёт…»
- Давай-ка, Любовь, мы первым делом вот что сделаем... В доме кто-то есть? - он испытующе поглядел мне в лицо.
Я отрицательно помотала головой.
- Я верю тебе. Ты же умничка, Люба, по глазам видно, - сказал он и поправил рукоять пистолета, как бы намекая, что ему терять нечего и он не спасует перед любыми неожиданностями.
Он снял странный предмет со спины и аккуратно положил на пол. Даже не знаю, на что эта штуковина в чёрном чехле больше походила - на колчан, тубус или, может, самурайский меч в ножнах. Он перехватил мой взгляд:
- Не обращай внимания. Привычка. Никогда не выхожу из дома без зонта.
- Давай, Люба, мы начнём вот с чего. Давай прогуляемся по комнатам, задёрнем хорошенько шторы, давай? И телефоны все найдём и выключим. Да ну их к лешему, правда? Ничто не должно мешать наслаждаться нашим одиночеством.
Я вздрогнула. «Телефоны!»
Хотя чего я ждала? Того, что он на самом деле окажется полным идиотом?
- Подай, будь добра, вот это. - Он показал на висящую под зеркалом сумочку.
Я повиновалась.
- Ты мне нравишься, - сказал он таким голосом, словно мы впервые встретились в осеннем парке после долгой переписки в интернете, бродили по шуршащим аллеям, болтали о пустяках. И вот, у самой моей парадной настала неловкая пауза перед разлукой. Пауза, в которой мучительно подыскиваются нужные слова. И так часто звучат ненужные. Порою всё и вовсе заканчивается дежурным - пиши, звони... Но...
- Ты мне нравишься, - сказал он.
И тут же вернул в реальность: - Будешь послушной девочкой - я не причиню тебе вреда.
Он взял меня за руку и осторожно увлёк за собой в комнату, по пути окинув коротким взглядом кухню и ванную. Ощупал кресло, легонько подтолкнул меня:
- Посиди. Устала, небось.
Высыпал содержимое сумки на туалетный столик, внимательно изучил. Не найдя ничего подозрительного, извлёк из кучи обычных женских „штучек“ телефон, пролистал список последних звонков. Затем вынул аккумулятор, сунул в карман.
- Сама уложишь? - вопросительный взгляд на меня.
Я фыркнула и отвернулась.
Он, наверное, привык понимать мой язык. Хотя и тупой бы понял, что девушки таким образом обычно говорят: вот ещё! Он подставил сумочку к краю стола и одним движением смахнул туда вещи.
- И то правда, - сказал равнодушно. - Не будем терять времени.
Скользя цепким взором по комнате, спросил как бы между прочим: - А почему телефон был в сумке? Есть ещё один?
- У меня слух хороший, - буркнула я, сообразив, что он имеет в виду. - Другой только вон, городской, - кивнула в угол комнаты. - Но он не работает.
- К чему держать в доме бесполезный хлам? - покачал головой Макс. - Никогда этого не понимал.
Он шагнул за кровать, схватил широченной лапищей аппарат. Второй взялся за провод и играючи выдернул его сперва из розетки на стене, а затем из пластмассового корпуса.
- Мой тебе совет, малыш, - обернулся ко мне, сматывая провод аккуратными колечками, - расставайся с вещами легко. Выпроваживая отжившее прошлое, ты скорее встретишься с грядущим.
Он пихнул ногой телефон под кровать и подошёл ко мне вплотную. Мне пришлось задрать голову повыше. Не то чтобы я мечтала ещё раз встретить его взгляд. Я вдруг подумала, что упереться глазами ему ниже пояса будет едва ли уместнее.
- Так, на всякий случай, - словно извиняясь, он показал мне скатанный в бухту провод и бросил его на столик. - Если вдруг ты не контролируешь себя во сне.
Помолчал, разглядывая что-то на столике, затем опять повернул голову в мою сторону.
- Знаешь, глупые режиссёры в кино заставляют бандитов приковывать жертву наручниками к батарее. Будто не понимают, что таким образом те ставят на уши всех соседей. Нет, пожалуй, более быстрого способа привлечь к себе внимание посторонних. Провод или верёвка к комоду гораздо меньше демаскируют, ты не находишь? А лучше всего скотч. Он вообще универсален.
Тёплый голос звучал спокойно и плавно, без тени насмешки, а взгляд по-братски делился со мной потаённой грустью.
У страха, живущего во мне, вновь случился приступ жажды. Макс угадал это по движению глаз и пересохшим губам.
- Люба, душа моя, но тебе нечего бояться! Ты веришь мне - я верю