Руслан Маратович Мухамедьяров "Морем"

подпрыгнула и побежала к морю. Когда девушка исчезла в волнах, светлое море превратилось в тёмное. Она так и не вынырнула, сколько бы ни ждал Марин. За ней и само море как сквозь землю провалилось.
Во втором сне море вернулось и неодолимо билось о непомерную скалу, на самом краю которой рос кипарис. Прибой за прибоем дерево содрогалось, рассыпались камни, обнажались корни, пока в один миг кипарис не слетел вниз. Его уносило в море. Некогда прикованный навеки кипарис плыл. Плыл посреди рыб и птиц: к его корням прилипли рыбы, на его ветках восседали птицы. Под щебетание птиц Марин пробудился. Он ненадолго пришёл в себя, и тотчас уснул. Уже настоящим сном, потому что как ни старался, так его и не вспомнил потом.
Вся комната Марина застыла в ожидании. Он не раз открывал и закрывал окна и дверь – было слышно, что комната вдыхала и выдыхала. Марин, будто задержал воздух в себе, ходил по комнате, чтобы отвлечься и продержаться дольше.
Наконец Марин увидел в окне Геллу. Она скоро скрылась из виду, и тогда он представлял, как Гелла постепенно подступает к его двери. В мыслях Марин довёл Геллу гораздо раньше, поэтому пришлось некоторое время подождать. Он не мог устоять на месте: моргал глазами, хлопал ладонями, приподнимался на цыпочки. Не смотря на это, стук в дверь привёл Марина в смятение.
Гелла прошла в комнату, и остановилась в самом центре. Бегло окинув комнату взглядом, она уставилась на Марина.
– Скучновато тут, как я предполагала. Я пришла забрать тебя из этой комнаты. Прихвати с собой пару тёплых вещей.
– Что ты придумала, Гелла?
– Мы выходим в открытое море.
– Каким образом? Это ведь не так-то просто.
– Я купила шлюпку у местного рыболова. Не бойся ты, далеко от берега не отплывём.
– К своему великому недоумению и разочарованию я не умею плавать.
– Припаслась я и спасательными жилетами, и провизией.
Марин запирал дверь, за которой оставались последние лучи сегодняшнего солнца. Сначала они немало ехали на такси, после ещё больше шли по берегу. Марину стало всё дико: дикое небо, дикое море, дикий пляж, даже Гелла казалась дикой.
Он глядел на маломерную шлюпку безразлично, заунывно. А ему предстоит дневать и ночевать в ней, и ей отбиваться от стихии. Марин ступил на шлюпку – и почувствовал качание моря.
– Выход в открытое море для меня сродни выходу в открытый космос. Тот же трепет, та же невесомость, то же одиночество. Трогаемся, Марин?
Погружённые Марином в море вёсла загребли. Берег заметно отдалялся: в начале – сильно, с какой-то поры – неощутимо. Берег вовсе растворился, когда шлюпку заволокло ночью.
– Ложись со мной рядом и, созерцая небо, внимай этот мир!
Прилежно улёгшись с Геллой, Марин очутился лицом к лицу с небом.
– По-твоему, на чём зиждется мир?
– Думаю, Гелла, на равновесии.
– А если равновесие нарушить?
Гелла раскачивала шлюпку. Звёзды колыхались вслед.
– Перестань, мы перевернёмся!
– В том-то и дело, мир будет и без нас. Больше всего в жизни меня сокрушает и удручает то, что никогда я не чувствую, что нужен миру, да что там родства не испытываю с ним.
Рваные слова Геллы звучали то громко, то тихо. Она еле переводила дыхание; от этого её речь представлялась особенно зловещей, леденила душу.
– Мир только-лишь для живых и возможен.
– Вот утонули бы в море – полагаешь, оказались бы мы в другом мире?
– Я люблю этот мир! Верен ему! Иной – не рассматриваю!
– Любимый твой мир когда-нибудь тебя собственноручно убьёт, знаешь же. Избавится от тебя. Или ты из тех, кто любит своих убийц? Или считаешь, что отнять жизнь может только тот, кто её дал?
– Я всего-навсего благодарен.
– В счёт благодарности довольствуешься торным путём?
Звёзды замерли на своих местах. Марин слушал, как море шепчет что-то шлюпке. Гелла протёрла глаза и повернулась на бок. Марин объял её сзади, прибрав волосы, поцеловал в шею. Ему было, что сказать:
– Я выгляжу для тебя жалким? Я многого боюсь: боюсь лишиться красоты этого мира, хотя, быть может, есть миры красивее; боюсь потерять любовь, не ведая, что в другой любви мог бы быть счастливее…
Море, вызвавшееся подменить сердолюбивую мать, бережно качало колыбель-шлюпку, в которой засыпали Гелла и Марин. Похоже, небо – заботливый отец – накрыло их одеялом спозаранку. Согретые солнцем они проспали ещё. Ветер бесшумно, на цыпочках ходил по морю, не желая будить спящих.
Сны снились и были таковы. А в это время берега пропали из виду. Море и небо, не меньше его, полонили Марина и Геллу. Сдавалось им, что они пребывают на краю мира. Марин спешно взялся грести вёслами, в его глазах роилось отчуждение. Гелла на удивление спокойна и удовлетворённа.
– Ты знаешь, где берег, от которого мы отплыли?
– По месту появления солнца из-под моря можно. Оно взошло так же слева, но не там же. Нужно шлюпку повернуть правее. На закате скажу точно.
– Я не хочу возвращаться на берег!
– Гелла! Ты в своём уме?
– А что? Мне хорошо тут. У меня ничего нет. Мне ничего не надо.
– Лучше помоги, греби со мной!
– Ни за что.
Марин со злобы стал грести сильнее. Гелла продолжала непринуждённо созерцать окружающее.
– Молю бога, чтобы небо и море оставались безбурны и кротки.
– А я прошу, чтобы мы не нашли берега.
Вплоть до момента, как солнце указало на окраину моря, Марин отталкивался от моря. Хоть и Марин не ошибся, однако берег до сих пор не появился. Вновь небо обступили звёзды без числа. Опять всё остальное непроглядно. Гелла ликовала:
– Мои желания превыше твоих, раз исполняются.
Гелла уперлась животом о планширь, нависла над морем и погрузила в него руку.
– Марин, погладь море. Тогда я стану молить бога о том же, что и ты. Согласна даже грести.
– Ради этого ты откажешься от своих желаний?
– Придётся уж, я же вижу, что ты стремишься на землю.
Марин по кисть проник в море. Гелла подсела рядом, и следила за Мариином.
– Погладь, по волнам. Старайся без брызг.
Ладонью скользя по морю, Марин думал только о нём. Но мысли не избавляли его от страха.
– Можешь просто держать руку самую малость над ним. Море само примется тереться об тебя.
И правда, море тянулось к Марину, волна за волной облизывая его.
– Дай мне эту свою руку!
Гроздь капель, блестя, слетела с руки Марина, пока она оказалась в руках Геллы.
– Я много ношусь с мыслью о звёздах. Они не дают мне покоя. Я понимаю, что они громадны, а отношусь я к ним так, будто они впрямь крохотные, какие я наблюдаю. Мы – люди – ничуть не сверкаем, не сияем. Звёздам нас просто-напросто не увидеть.
– Может, они и светят, чтобы нас отыскать?
– Ты же теперь не столь боишься моря, не так ли? Предлагаю тебе ощутить море всем телом, каждой частицей. Я привяжу канат к шлюпке, другим его концом ты опоясаешь себя, будешь держаться за канат, и находиться в море. Почувствуешь себя космонавтом. Смелее, Марин!
Пока Гелла привязывала канат к шлюпке, Марин надел надувные налокотники и наколенники. Затем Гелла свободным концом охватила талию Марина и завязала его на узел. Марин осторожно перевалился за шлюпку – и очутился среди волн. Какое-то время он пробыл близко к шлюпке, мог дотянуться до неё рукой. Постепенно страх развеивался – Марин удлинял и удлинял канат, вплоть до натяжения. Гелла смотрела на Марина как на героя. Марин смотрел на Геллу как на мать. Марин то погружался, то взмывал. Он телом осязал то глубину моря, то его высоту. Марина уносило по сторонам, он переворачивался, кружился на месте. Под ним – непроницаемое море, над ним – герметичное небо. Марин – безусловно, космонавт.
В час, когда Марин закрыл глаза, волна накрыла его. Ему заложило уши, залило глаза, нос и рот. Ужас сковал Марину руки и ноги. Как бы тяжело не было это сделать, но Марин смог расслабиться. Тогда море выпустило его. Марин подтягивал себя по канату к шлюпке. Спокойно выдохнул, лишь оказавшись в шлюпке. Он ещё долго глядел на море, которое чуть не поглотило его.
– Я никогда не перестану страшиться моря.
Вскоре Марин уставился на Геллу, словно впервые видел землянина. Гелле мерещилось, что вощёный Марин – инопланетянин. Распознав друг друга, они улеглись спать.
Как влюблённость есть единственная предтеча любви, так и заря есть единственная предтеча утра. Заря осталась Марином и Геллой непримечена.
Солнце уже отделилось от моря. Марин взялся за вёсла и повёл шлюпку. Гелла купалась в лучах солнца. Устав переворачиваться, она села. Оцепенело просидела, смотря вниз. Не поверила своим глазам, когда подняла голову.
– Умоляю тебя, Марин, только не обернись назад!
– Почему? Что там?
Гелла промолчала, в неведении Марин грёб намного слабее. Гелла отвернулась от Марина и вперилась в отплывающее море. Море шумело громче, качалось резче и мощнее; волны бились хлёстче. Марин не сразу понял происходящее. Наконец вёсла коснулись берега.
Слезливо и безмолвно Гелла сошла со шлюпки. Разгонистые, разлатые волны сокрушали берег. Марин пошёл по пятам за Геллой. Прибрежные волны терзали шлюпку как никогда. Если так продолжится, то они разнесут её в клочья.
Предгорье, предгрозье. Марин вытащил шлюпку на берег подальше. Уложил параллельно вёсла на песок, и взвалил на них шлюпку, перевернув её верх дном. Под ним Марин с Геллой и спрятались от грозы. Вытянувшись во весь рост, они, не желая себя выдать, с замиранием сердца вчувствовались в неприкаянную бурю.
Со временем глаза привыкли к темноте, тела привыкли к прохладе, сердца привыкли к беспокойству. Стекавшие по шлюпке капли рознили песок снаружи и внутри. Запах мокрого песка вперемешку с запахом моря просачивался снизу. Гелла заделала песком щель со своего боку. Ветер усиливался – он неукротимо метал песок вовнутрь. Пришлось обложиться наглухо.
– Застань такой шторм нас в море, что бы с нами было?
Слова в заточении зазвучали объёмнее. Гелла не ответила, а лишь легла по-другому. Запах мокрой древесины заполонил их обитель. Марин лежал на животе, прильнув ухом к берегу. До него доносилось волнение моря. Гелла голову положила себе на кисть. Она разбирала свой пульс.
– Когда и как произошла твоя первая встреча с морем? Вообще, Марин.
– Случилось это, как помню, в тот день, когда я попал в спальню своего друга. Стены крошечной, без окон спальни были вкруговую заклеены фотообоями с изображением моря. При зажжённой лампе панорамное море, купающееся в лучах розово-оранжевого заката, завораживало. Представлялось мне, что я ощущаю море. Чем ближе я подходил, тем больше чувствовал. Из-за этой, морской, спальни я считал друга счастливым.
– Повсюду и посреди всех ложь, наигранность, напускное. Если хочешь прожить жизнь совершенно счастливо, то придётся быть одной. Нет на свете ничего отчуждённее, чем другой человек.
– Нередко я уходил из отношений, чтобы стать лучше. Однако, к стыду своему, скатывался ниже. Щелчок – и вот ты обречённо глядишь на прежние отношения заразными глазами. Тяжело переживаешь собственное разложение. Шрамы гниения изглаживаются из  памяти не быстро.
– Я ведь забыла, как выглядит твоё лицо.
– Чтобы запомнить чьё-то лицо в мельчайших подробностях, я прошу попозировать мне. Срисовывая, я улавливаю все черты.
Марин постучал по шлюпке. Глухой звук обогнул шлюпку.
– Пока мы тут замурованы, ни одно слово не покинет нас.
– Я запамятовала, что ты до этого молвил. Наша предыдущая речь уже не