Руслан Маратович Мухамедьяров "Морем"

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
МОРЕМ: СОЧИНЁННОЕ

На обжигающем Солнце носком правой ноги балерина Земля кружилась в пируэте, готовясь показать из-под облачной пачки сверкающее колено, в котором изогнута её левая нога, – Луну. Горы заняты фламенко, посадка выстроилась в джиге, а за ней, мельтеша, поляна исполняет александрию.
Марин: в возрасте двадцати восьми лет, в чёрных очках, в светло-синем поло, в светло-сине-серых джинсовых шортах, в белых носках, в синевато-серых кедах едет в наземном такси в предвидении близлежащего аэропорта.
Марин: с элегичным нравом с иллюминатора воздушного самолёта предощущает первое своё море.
Сыздетства Марин грезил о странствовании к Австралии. Он с неиссякаемой страстью срисовал и срисовывал с глобуса карту Австралии. Ему был знаком каждый изгиб материка, пальчатые мысы. Рифы – до пропасти.
Он заранее достал из дорожной сумки книгу, которую намеревался читать во время полёта. У книги не было обложки, она вырвана – остались только страницы произведения. Да и они не досчитались начальных двух листов:
« …Ровно в середине ночи померк уличный свет. Полночь стала глухой. Пока глаза Руслана не привыкли к темноте, он вслушивался. Одна прохожая оказалась не Ильзаной – и прошла мимо. Руслан, не выдержав, позвонил. В метрах двадцати от него засветился телефон. Ильзана. Руслан пошёл навстречу.
Она на мгновение лишь остановилась перед ним: в розовых балетках, лёгком тёмно-синем узорчатом платье с поясом, бело-коричневой клетчатой кофте поверх него; и продолжила ход. Когда они дошли до места, где до этого дожидался её Руслан, он предложил ей показать берег реки, на котором он вырос. Тропинка и пригорок, ведущие к реке, неузнаваемо заросли. Руслан замер в неизречённом удручении. Говорить он ничего не стал. Ивы, вымахавшие в запустении, затемняли берег-перестарок. Как ни старался Руслан, но течения реки он так и не услышал. Ильзана развернула Руслана и повела его с собой по узким коротким улицам.
Что бы они впереди себя ни видели, они неизменно достигали этого и оставляли позади. Наконец они присели на скамейку. Руслан смотрел на траву под ногами – и будто падал ничком на землю. Руслан озирал звёзды над головой – и точно вздымался навзничь к небу. На что мы смотрим, к тому мы устремляемся. Внезапно-недуманно в траве показался ёж. Он свернулся в клубок, блестя кончиками игл. Маленькое ночное звёздное небо прямо-таки. Затем ёж неторопливо, шурша скрылся из виду. Под вишнями Руслан сорвал первый поцелуй. Над ирисами расцвела Ильзана. Они попрощались за миг до рассвета.
Во вторую ночь Руслан и Ильзана прошлись оставшимися улицами. Они были непреложно влюблены. Но столь ли отличаются эти влюблённости от прочих, чтобы стать последними? Они ощущали, что живые, что все их чувства дееспособны. Ночью – в темноте и тишине – они понимали самое замысловатое и чувствовали самое сокровенное.
Третья ночная встреча сулила им разлуку – Ильзана уезжала на неделю. Время – самое далёкое расстояние. Расстояние – самое долгое время. Руслан вёл за руку Ильзану по берегу пруда, надеясь, что лягушки, засевшие на нём, станут поочерёдно прыгать в воду. Однако лягушки ютились на островке, откуда доносилось их забавное кваканье. Ильзана лежала на Руслане и наблюдала за всхолмлённым кустом, заделавшимся оленем. А Руслан глядел на ночное небо, на котором тысячи волос Ильзаны развевались меж тысяч звёзд.
В отсутствие Ильзаны Руслан еженощно представлял, как вот-вот из-за какого-то дома выйдет она, наверняка, с волосами, что прыгают с одного её плеча на  другое, и мысленно обходил под руку с ней Стерлибашево. Казалось, Руслан любит Ильзану за всё и за всех.
Любовь – праздник, который всегда с тобой.
После долгого безмолвия они спешно решили побеседовать. После затянувшихся невстреч они тотчас назначили свидание. Как и должно быть, они не сразу заговорили при встрече. Как и следовало ожидать, они мешкали, не бросали взглядов друг на друга, оказавшись рядом.
Вечернее небо последнего дня первого месяца лета наполовину занято тучами. Не верится, что земле удастся избежать дождя. Резкое небесное сверкание. Безмятежная тишь. Руслан с Ильзаной внимательно вслушиваются. С кратким запозданием доносятся продолжительные небесные раскаты. Запутанная прогулочная тропа невзначай вывела их во двор с выставленным у подъезда диваном. Они быстрее устроились на нём. Ильзана ревностно и строптиво прижималась к Руслану, словно желала пробраться в него. Вспышки были столь ярки, что слепило глаза и замирало сердце. Капли были столь невидимы, что от их касаний вздрагивала кожа. Стоило насчитать несколько дотронувшихся капель, как они пропадали вовсе. Такое повторилось не раз. Удивительно, но Руслан и Ильзана нисколько не боялись разыгравшейся стихии, наоборот, были полны умиротворения. Ильзана чуть отсела, свиснув ноги, Руслан завалился на бок, подняв ноги на диван, и слушал музыку, издаваемую пружинами дивана, оттого, что Ильзана качала ногами.
Когда находишь того, чьи деяния любезны твоему сердцу, ты желаешь ведать о нём всё. Когда слушаешь его, уверен, что ничего кроме не нужно, но стоит перестать – и уже не так. Многословные ночи сменялись малословными днями. Любовь Руслана к Ильзане, любовь Ильзаны к Руслану, как вампиры, просыпались ночью и, пугаясь солнечного света и испепеления, прятались во снах. В ночи, кажется, больше времени. Хватит ли им всех ночей? Или совсем скоро им и даром не нужна будет ни одна ночь?
Сомнение Ильзаны, родившееся двенадцатого июля две тысячи тринадцатого года, пролепетало первые слова:
– Ты что делал двенадцатого?
– Спрашиваешь так, будто в этот день случилось что-то плохое для нас.
Руслан и сам с трясущимися коленками и слабыми руками с трудом удерживал теряющую сознание и падающую с ног Ильзану.
Ильзана произносила имя Руслана, растягивая второй слог. Она, пожалуй, боялась. Не потому ли отходила, перед тем как сказать «Руслан, я люблю тебя! Правда, и очень сильно! Мне нужен только ты!»?
Сомнение Ильзаны напрочь вымахало, возмужало, и десятого августа красноязычно изрекло:
– Сегодня проснулась со страшной мыслью, что я теперь уже не твоя девушка.
Семнадцатого августа – в двухмесячный их юбилей – наблюдательная Ильзана напоследок убедилась – в день приезда Руслана обязательно идёт дождь.
Отныне Ильзана то и дело просыпалась, из прелестных снов попадая в кошмарную явь.
Полумгла, полумесяц, полуночник, полшага; полустишие, полутон, полуправда; полудрёма, полчаса.
Ненависть – панихида, которая всегда с тобой.
Впервые Руслан разлюбил скорее, чем влюбился.
До сих пор Ильзана ощущает руки Руслана, которые сзади обхватывали её плечи, его запястья, которые она целовала, его грудь, которая закрывала её спину. И они шли так. Медленно. Тихо. Враскачку. Вечерние домашние дорожки пахнут для неё матиолой. Ночные уличные дороги пахнут для неё дождём. Мокрое смешанное благоухание пролезало в окно Ильзаны – и она засыпала под него. К счастью, у её снов бойкое перо, на зависть всякому писателю.
Светает – былой мощи ночи нет и в помине. Она пытается задержать последним – сном – но и он уходит. Небывалый день вдохновлял. По обыкновению, в сумерки, облака столпились над горизонтом. Внутри тёмных туч вспыхивали жёлтые звездообразные молнии. На другой стороне неба блямбой рисовалась луна.
Руслан сейчас никак не может забыть её имя, которое так тяжело запоминал. Ильзана во всеувидение пишет стихи:
«Не лезьте в мою голову – бесполезно!
Рядом с ним быть до дрожи.
Он до конца не изучен.
Умён. Красив. Успешен.
Быть со мной пытается. А я ломаюсь.
Роднее уже я не встречу.
Знаете, как он обнимает, целует?!
Скажет, что все хорошо у нас. А я брежу.
Ночью. О нём. Только о нём.
Быть с ним хочу, как вы не понимаете?!
Ушёл. Приручил. Ушёл.
Люблю. Навсегда. Прости».
Ильзана позвонила Руслану. Одна любовь, что никак не поймёт другую. В отсутствие спасательных слов, спасательных взглядов Ильзана шла ко дну.
Руслан созерцал полосу разрушающих крючковатых облаков – неустойчивость Кельвина-Гельмгольца.
Хорошо, покуда после любовной трагедии какое-то время тебя пестует надежда. Да и сама эта надежда такова, что меньше всего в ней самой надежды. Именно на протяжении этого времени надежда, загораживая собой любовь, даёт сбежать ей за своей спиной.
Любовное дерево Руслана по-прежнему чахнет. Очередная привитая в боковой разрез ветка не прижилась, оставив зарубку в памяти…».
Потерявший интерес к чтению Марин снял взгляд с книги, сомкнул веки ненадолго, а, разомкнув, открыл книгу, где ещё не читал, и прочитал «Грязный, потный, хворый предрассвет с чувством вины стучался в двери. Руслан не впустил его, не узнал, что же такого случилось ночью. Ночной бродяга развернулся и удалился. Следом за ним появилась пёстрая, пляшущая, музицирующая заря, но её Руслан так же не принял. Цыганский табор прошёл стороной», затем заглянул дальше и внял «Лилия объявила Руслану о том, что она разрывает с ним, когда приехала от него домой. Лилия объяснила это нежеланием истерических выяснений отношений. Она цинично отужинала с Русланом, хладнокровно не уворачивалась от поцелуев. Какая выдержка, какое вероломство. Руслан сравнил первые их дни с последними – и ужаснулся. Как жизнь и не жизнь. Как счастье и не счастье. Как любовь и не любовь. Ему вспомнилась Ильзана, и, кажется, он желает вернуться к ней. Но ведь если так, то замкнувшаяся любовь Руслана к Ильзане навеки заключит внутри себя любовь Руслана к Лилии. Неужели предыдущая любовь проклинает следующую. Можно ли снять любовное проклятие? Или его можно лишь избежать – любить в первый и последний раз?».
Марин ступил на землю и шёл по ней, размышляя, как быть с книгой. Если бы была обложка с автором и названием, то можно было бы закопать книгу: оставить стоячей обложку как надгробный камень, а все остальные листы засыпать землёй. Не придумав ничего находчивее, он просто повесил её на нижнюю ветку незнакомого дерева.
Сразу бросилось в глаза солнце, многим больше солнца, которое привык видеть Марин. Оно ярко палило и испускало столько света, что он смотрел с прищуром. Марину на миг послышалось море. Он постучался в дом, даже не разглядывая. Немного погодя из-за спины двери высунулся мужчина лет шестидесяти.
– Voyager.
– Where do we go from here?
– Eastern Sea.
– The last defeat (Part one).
– There’s a universe.
– The last defeat (Part two).
– Please.
Марин говорил придушенным голосом, мужчина – с расстановкой. Мужчина приязненно впустил Марина в дом.
– Моё имя Марин. Я прилетел, чтобы побыть с морем, хотя прежде и не был.
– Хэвен – меня зовут. Я родился пятьдесят шесть лет назад. Живу вот один: ни семьи, ни детей. Только дом. И сам.
Хэвен рассказывал грустно – от этого дом делался унылым. Он вставал на цыпочки, сгибал руки в локтях, точно залезал в холодную воду, седовласые букли студили его голову в то время, когда дом заливало цунами, образованное солнцем. Солнце прожелтью, небо просинью заканчивали день. Марин убедился, что одинокие люди охотно делятся переживаниями.
– Ты юн, красив, одухотворён. Пока ты поклоняешься Гебе, и тебе кажется, что она претворяет в жизнь твои мольбы. Ты ещё мало оглядываешься назад. Тебя не столь заботит будущность. Я – раб красоты,