жаром, зольную кучу, для чего и требовалось-то войти через эту дверь и выйти через соседнюю, по правую руку от оператора энергетического узла (так обыкновенного кочегара переименовали современные профсоюзы, если, конечно же, иховы ветры докатились и до деревни Войново).
Линию зрительной и обратной связи с ним пересекли две деревенские горластые бабы, в резиновых сапогах, в черных, длинных фартуках, с задранными, до бледной завлекательности, подолами - такова технология? Тщедушный ощерился, хлопнул в ладоши, - "курочки вы мои!" - и заполучил - "общипанного петуха!", - на что залился детским, простуженным хрипом. Отойдя на несколько метров назад, Антон увидел совсем другую, невеселую картину. Осыпающийся красным кирпичом купол, без креста, без луковицы, искривленные в боли обрывки арматуры, в рулоне перфорированное равнодушным временем кровельное железо, держащееся за веточки хилых березок, сколотые фронтоны. К основательному когда-то фасаду приклеились наспех, неровной кирпичной кладкой, чужеродные строения, так и оставшиеся отторгнутыми, несмотря на общую известковую перебинтовку. И далее за углом просматривалось то же самое... Ветерок оттолкнулся от храма, и тут же обессилел от тяжелой скипидаровой ноши, в горле Антона запершило, - командование Советской Армии неоднократно отмечало грамотами высокое качество производимой здесь сапожной ваксы.
Не часто, но бывает, когда вдруг, один и тот же предмет, или заведомая череда событий, и даже оскоминное слово, разворачивается (чем-то? Кем-то?) новой гранью и наступает прозрение, заставляющее переосмысливать привитое, привычное и, более того, - лишаться, подобно ящерице, части собственной кожи с угнетающими, обременительными наростами (хвостами!). Антон пересек деревню, и, пропетляв по лысеющим лугам, спустился к природной, широкой ступени у самой воды, так что были видны только поворот русла реки, да небо над ним. Он держал в руках не автомобильную баранку, а прямые, короткие связи между такими разными судьбами: храма, бабы Мани, своей, дочери и еще не народившихся внуков - они были такими тяжелыми. Он опустил ладони, но ощущение тяжести не исчезло. Теперь - то он знал, что надо делать! Поразмыслив, заменил восклицательный знак вопросительным, еще подумав, заменил их на многоточие, и еще добавил частицу - "не..."
Осень в этом году (или только в этом месте?) спешила, опережала календарь на месяц, или полтора... Пижма чернела, хрустела между пальцами, но характерного запаха своего в растертом виде не лишилась, не подпускала эстамповыми зарослями к нежно-вишневым осьминожкам шиповника, более шершавым внутри, чем вкусным. Листья, желтыми лодочками падали на ложный островок, подтапливая нижних сородичей, и только единицам удавалось сразу же отправиться в счастливое плавание в сторону древнего русского города Владимира. Почти на самой макушке ивы нервно трепыхался одинокий листочек, вот-вот готовый сорваться с веточки, и по закону всемирного тяготения приводниться чуть ли не в центре - на максимуме скоростной эпюры, что обеспечило бы ему исключительное преимущество перед другими. Антон мысленно вручил ему свою судьбу, всяческими мелкими подробностями избавляясь от сомнений по поводу необъективности выбора, ждал... И, словно по команде невидимого дирижера, наступила в мире пауза, и желтый кораблик самостоятельно отделился от дерева и, красиво покачиваясь на воздушных волнах, потянулся к середине реки - к живому, чистому потоку, увеличивая шансы Антона в его ожиданиях... Но набежал ветерок, и только для того, чтобы подтолкнуть кораблик к берегу, - ветерок исчез, а кораблик ткнулся носом в воду, погрузился на половину длины, и на его корму спланировал более удачливый соперник, потом еще, и еще... Чудо не состоялось...
Яркими пятнами разбегались по краю кручи мховые кочки. На общем, унылом, осеннем фоне они горели живой, изумрудной молодостью. Антон наклонился, отщипнул кусочек, прищурился, - тесный, непроходимый джунглями, лес, - но если бы он сейчас, вдруг, превратился в маленького гномика и увлекся в его чащу, то непременно, из откуда ни возьмись, объявился бы каблук... Что такое судьба? и может ли сам человек на нее влиять? и как тогда понимать свободу? И, в конечном итоге, каков смысл появления его, Антона, на белый свет?..
Стемнело. Антон двинулся в обратном направлении. На краю деревни фары выхватили из ночи храм и, основательно ослепли! - это сгорел предохранитель? или дан знак Свыше? Какой? Точка это, или всего лишь запятая?..
Припарковывая автомобиль во дворе своего дома, Антон заметил тень, на лавочке у соседей через дорогу, - несомненно женскую, - судя по белому беспокойному пунктиру (сумочке?) на уровне талии, конечно же его ожидающую. Он не ошибся, но, когда прояснилось ее лицо, пожалел, что это не просто отсыревшая дамочка, сбившая ноги до крови, за время долгого плутания по лесу, на шпильках, рассчитывавшая на проезд в автомобиле кавалера туда и обратно, и нарвавшаяся на "обратно" в злющем, пешем варианте, а Надю - жену родного брата его жены Татьяны, то бишь, деверя? скорее всего нет, - он частенько ошибался в определениях чужих родственников, - но вот в ее намерениях вряд ли, - он не забыл ту ее многообещающую улыбку на поминках тещи.
- Ну, здравствуй! - игриво произнесла она, протягивая руку, - не ждал?
- Ты чего сидела? - Антон хитрил довольно неуклюже, - на электричку опоздала? тебя довезти? Я щас мигом выкачу...
- Никуда я не поеду, целый день ждала. Я к тебе в гости!
- А муж?
- Муж водку жрет в Минске, на учебе, - она прошла через ворота, поднялась на крыльцо, и оттуда крикнула ему, застывшему в нерешительной позе: "только этого мне не хватало!" - Не бойся! Никто не узнает, что я у тебя была!
- Может к Татьяне? - Антон цеплялся за одни миражи, - или в гостиницу? - проталкивал по ступеням перед собой другие.
- Я была у нее, видел бы, с какой военной хитростью выудила твой адресок!
- Ты ее недооцениваешь, - он обреченно пропустил ее на веранду.
- А ты меня! Вот увидишь, я лучше!..
Она быстро освоилась, хозяйничала ловко, - наполнила рюмки принесенным с собой очень даже приличным коньяком, края украсила веером из тонких, прозрачных, без кожицы, ломтиков желтых, спелых яблок, как и она сама. Короткое, цветочками, платье, и нарочито подтянутое еще выше, пахло фантастическим садом, совмещая весеннее, томительное ожидание с осенней спелостью плодов, - вернее плода, - запретного, греховного и оттого искушавшего до изнеможения. Линии ее тела, рук, шеи, головки являлись и началом, и концом движений мягких, округлых, и грудь, высвобожденная из-под строгих, изысканных лекальных швов жакета, вначале чуть опаздывала за ними, затем же набегала упругими, соблазнительными волнами, но никогда не успокаивалась. Выпили, и когда Антон приподнялся над стулом, чтобы дотянуться до чего-то на другом конце стола, неожиданно и сильно ухватила его между ног, он вскрикнул, и отпрыгнул назад, опрокидывая стул и забывая про закуску. А она рассмеялась звонко, и опять же по-женски очаровательно.
- Ого! А говоришь, не хочешь, так я тебе и поверила!
Антон терял самообладание.
- Я сейчас, - сказал он, собираясь уйти, но пойманный за руку, пояснил, - постелю...
Она вздрогнула, тотчас же выпустила его руку, напрягла
