В ту осень яблони зацвели во второй раз

широкоскулое бледное лицо, короткую русую шевелюру и светлые глаза неопределимого издали цвета. «И чего, бесстыжий, пялится?» - подставлялась под жадные взгляды. – «Не торчать же мне в саду, пока не исчезнет?» - Вздохнула и с сожалением завершила самопоказ, но в дом вернулась взбодрённой.
- Ба, может в ларёк надо зачем сходить?
- Иди, иди, промнись, - согласилась бабка и критически оглядела внучку. – Так, что ли, попрёшься?
Маша весело и задорно рассмеялась, ещё не остыв от слегка взволновавших её мужских смотрин.
- А что? Слабо?
Старая тоже улыбнулась.
- Давай, всех заплесневелых дедов взбаламутишь, из-за печек повылазят, инфарктов не оберёшься, - хмыкнула и хотела шлёпнуть бесстыдницу по голому заду, но та ловко увернулась.
- Ну, тогда придётся что-нибудь напялить.
- Не напяливай обстриженных штанов, они у нас не в моде.
Внучка опять засмеялась.
- Не надену, пойду в платье, специально лёгонькое захватила.
Ларёк был почти на другом конце деревни. Хозяйка, тётка Катерина, унаследовав домишко почившей в бозе матери, чересчур набожной, чтобы задержаться на земле, привезла из города мужика в маленьком раздрызганном фургончике, а на тракторе – старый облезлый, когда-то белый, ларёк с сохранившейся поверху вывеской «…ороженое», решив облагодетельствовать деревенцев мелкой торговлей непортящимися, даже если у них вышел срок, товарами: хлебом, разными крупами, мукой, растительным маслом, задубелыми конфетами и затвердевшим печеньем, ещё кое-чем и всякой галантерейной ерундой, включая так необходимые в деревне гвозди. Оборзев, Катя даже попыталась приобщить аборигенов к пиву, приволокла пяток ящиков полуторалировых посудин с обнадёживающим ярлыком «Медвежье», но оно оказалось липой, помойным пойлом, и стоило-то дороже самогона, так что мужики, высосав всё – не выбрасывать же добро зазря – и обгадив задний угол ларька, снова перешли на местный целительный и экологически чистый, хотя и мутный, продукт, тем более что почти в каждом дворе исправно трудился собственный самогонный аппарат, сохранившийся ещё чуть ли не со времён царя-батюшки.
У амбразуры ларька чесали языки с хозяйкой две полутётки-полубабки непонятного возраста, обе, несмотря на жару, в камуфляжных куртках чуть ли не до колен, в спортивных штанцах, в платочках, повязанных по-басмачески и серых от долгого употребления, и в резиновых грязедавах. Увидев приближающуюся Машу, обе примолкли и вместе с высунувшейся из амбразуры бизнес-Катькой внимательно разглядывали свою-чужую, медленно переводя взгляд с ног до головы и обратно, и это были не те форточные взгляды, от них кожу стягивало и холодило между лопатками.
- Здрасьте! – подошла, приветливо улыбаясь.
Мужикобабы, не шевелясь, выдержали паузу, не отвечая, и одна, похожая на вторую, спросила сухо:
- Машка, что ль?
Спросила, конечно, зная, что это Маша, как знала наверняка уже всё о ней, но встретила будто впервые, будто незнакомую. А вторая, похожая на первую, чуть сдвинулась с места, чуть улыбнулась одними глазами и поинтересовалась:
- Помнишь нас-то? Ну? – Маша, сколько ни вглядывалась, не могла вспомнить ни первую, ни вторую. – Шустрая была. Помнишь, как я тебе уши драла? Ты тогда кошке за хвост банку-жестянку привязала, а кошка-то обеспамятовала и в огороде, паскуда, все помидоры повалила, помнишь? – и широко улыбнулась, вспомнив самое приятное, что объединяло её и Машу.
Маша тоже улыбнулась.
- А-а, - ответила согласно, так и не вспомнив ни подряхлевших тёток, ни своего щенячьего подвига в давнее каникулярное время. – Ага, помню.
- Глянь-ка, - продолжала инквизиторша, - была совсем заморышем, а выросла – и вся в теле. – Ещё раз оглядела бывшего заморыша, словно не веря преображению. – Говорят, начальницей стала, шишкой, большими капиталами ворочаешь?
Маша рассмеялась в голос, откинув голову назад, радуясь, что из гадкого утёнка выросла в какого-никакого, а всё же – в лебедя.
- Ага, - подтвердила бабьи сплетни, - ворочаю, - и ещё звонче захохотала, - только чужими, - и уже все трое заржали, радуясь, что и лебедь сродни им, курам.
Дальнейшую состыковку прервало появление нового ларькового клиента. Женщины разом оборвали смех и с уже новым вниманием уставились на рослого парня, который неуверенно, даже с опаской, приближался к продуктовой амбразуре. На нём были спортивный костюм и не зашнурованные кроссовки, не загорелое скуластое лицо парня украшали застенчивые розовые пятна, а голубые глаза, пряча взгляд, перебегали с тёток на ларёк и на всё вокруг, только не останавливаясь на Маше. «Знает, котяра, на чьё сало облизывался», - весело подумала она, тоже без стеснения разглядывая пацана размерами с хорошего дядю. «Студентик-то, видать, из какой-нибудь силовой спецшколы. Морда только ещё детская, пухлая, и глаза не обнаглели. Ничего мужичок, девки, небось, гроздьями виснут».
- Здравствуйте, - поздоровался мужичок неожиданным тенорком. – Ларёк работает? – спросил, вопросительно глядя на Катерину. – Мне бы хлеба и соли, - и намерился было протиснуться поближе между двумя застывшими сфинксами, но помешала Маша.
- Сначала я, - и решительно опередила в очереди нахального увальня. – Мне тоже хлеба и растительного масла. Чё ещё? Это что? – ткнула пальцем в овальную плоскую коробочку, чуть видневшуюся за замутнённым стеклом витрины.
- Пресерва, - снисходительно сообщила бизнесменша, - она дорогая.
- Давайте, - огорошила покупательница торговку, не чаявшую уже сбыть залежалый заморский деликатес. – Конфеты какие есть?
Катерина напряглась в предвкушении удачной торговли.
- Есть, по 130 и по 250. Свежие, на днях завезла.
- По 250 какие? – допытывалась непонятливая покупательница.
Катерина передёрнула полными плечами.
- Обнаковенные: шоколадные, в золотых завёртках.
- Как называются-то? – допытывалась неуёмная Маша.
- Счас погляжу, - торговка долго рылась в коробках под прилавком, наконец, из самой нижней извлекла пару штук. – Вот, - и с трудом прочла затейливую надпись: - Белочка в лесу, значит. Гляди сама, - подала Маше, но та не стала разглядывать, а лихо попросила:
- Взвесь кило.
- Ого! – воскликнула одна из тёток. – Капиталы-то за них какие!
Но вторая заметила презрительно:
- Чё ей, не свои же, сама сказала, не жаль.
- Бабушке, - почему-то виновато пояснила внучка.
- Так ей кила-то до зимы хватит, обсосётся. Придётся в гости на чай наведаться, - и обе тётки залыбились, радуясь и фарту бабки, и возможности отведать на дармовщину недоступных шоколадок.
Расплатившись и уложив покупки в тряпичную авоську, «капиталистка» повернулась и, тоже не глядя на охломона, шагнула так, что ему пришлось резко отступить в сторону. Пошла, намеренно не торопясь и не оглядываясь, сторожа спиной и затылком его приближение. Шла и злилась: «И чего рохля медлит, так и до дома придётся идти одной». Наконец, услышала приближающиеся осторожные шаги, парень-то точно не очень-то спешил оказаться рядом. «Вот, дубина, как подглядывать за голыми бабами, так не стесняется, а подойти к одетой – не решается, сосунок!» Пришлось помочь. Она остановилась, захромав, подняла одну ногу, пытаясь удержать равновесие, чтобы снять босоножку и вытряхнуть из неё якобы попавший камешек. Оглянулась – парень совсем рядом.
- Подержи, - протянула ему тяжёлую сумку.
Он поспешно подошёл, взял сумку, а Маша, не спрашивая разрешения, по-свойски уцепилась за крепкий мужской локоть и потрясла снятую пустую босоножку. Надела, улыбнулась помощнику и пошла, не взяв сумки. Пришлось сосунку плестись рядом, приноравливаясь к её размашистому шагу. Словно приструнённому мужу.
- Студент?
- Ну, - ответил коротко, не умея наладить трёп с молодой и довольно симпатичной женщиной.
Он и на самом деле был в том возрасте, когда ещё только-только проявляется настоящее половое влечение к противоположному загадочному полу, когда неопытные юноши предпочитают, чтобы инициатива исходила с той стороны. «Точно, сосунок», - утвердилась в первоначальной оценке Маша, - «только и способен, что подглядывать в щёлку. Ничего, на увальня с такими габаритами и с такой внешностью скоро найдётся предприимчивая укротительница», - и Маше даже стало жаль, что это будет не она.
- Где грызёшь?- Она не сомневалась уже, что где-нибудь в солидном учебном заведении для крепких парней, где из таких вот здоровяков готовят защитников власти.
- В торгово-экономической академии, - огорошил защитник отечества, засмущавшись и чуток приотстав.
- Вот это да! – удивилась Маша и даже приостановилась, повернувшись к нему. – Ты что, сдурел? Кем собираешься стать-то?
Будущий академик покраснел и, не глядя на неё, буркнул:
- Ресторанным поваром… или администратором.
У Маши от удивления совсем округлились глаза. Она критически оглядела стушевавшегося парня.
- Тебе не поваром надо быть, а вышибалой.
Он усмехнулся, коротко взглянув на неё.
- Придётся… по совместительству.
Маша снова пошла, замедлив шаг и жалея парня.
- Как же это тебя угораздило вляпаться в кухари?
Он догнал её, пошёл рядом.
- Мать у меня работает администратором большого ресторана. – «Ага», - тут же сделала Маша вывод: - «Маменькин сыночек». – Думает свой приобрести и организовать семейный бизнес.
- А отец, как он, одобряет?
Повар промолчал, только коротко хмыкнул носом. «Ясно», - определила Маша, - «отец заработал красную карточку. А сынок мать жалеет – растила, потому и влип. Характер-то, однако, не нордический, тесто ещё рыхлое, дрожжи не перебродили, можно лепить что хочешь. Попадётся хорошая повариха, сделает себе подобие, себе по вкусу, так что он и про мать забудет. Нет, паря, бизнесмена из тебя точно не получится – слабак духом. А жаль, внешность-то отменная, аполлоновская, такого любой захомутать лестно».
– Чем же тебя, избалованного ресторанными деликатесами, Петровна кормит?
Гурман поморщился.
- Овощами всё, курицей… и ещё молоком, - видно было по гримасе, что такое ёдово ему не по нраву, но быстро добавил: - Я не жалуюсь.
- Бедненький, - пожалела жалостливая женщина и неожиданно для себя предложила, не успев толком обдумать спонтанное предложение. – А ты приходи к нам, накормим настоящими пельменями, - и сразу, чтобы не успел как следует переварить приглашение, остановилась и сердито потребовала: - Сумку-то давай, чё ты её захапал! – почти вырвала и быстрым шагом пошла к своему дому. – Бывай, кулинар! – и презрительно засмеялась.
А вечером во время ужина вспомнила о досадной промашке.
- Ба, - начала виновато, - тут сосед этот… ну, студент Петровны, напросился на пельмени. Ты как?
- Накормим, - обрадовала бабуля. – У Петровны, жмотины, не больно-то разъешься. Пусть приходит, не обедняем. Где познакомилась-то?
- У ларька столкнулись, - не стала распространяться о деталях встречи внучка.
- Ну и как он? – по-женски поинтересовалась старая женщина.
- Да так, - намеренно равнодушно пожала плечами Маша. – Большой, но пустой ещё, расти надо, развиваться.
- Зовут-то как?
Маша рассмеялась, сняв лёгкое напряжение.
- Убей, не знаю. Надо же: разговаривать – разговаривали, а не познакомились. Да и шут с ним, - тряхнула раскудлаченной по-деревенски шевелюрой. – Мне с ним дел не делывать.
- Когда за мясом-то поедешь? – мудрая бабка была другого мнения.
- Не знаю. –