Иван-Петр-Василий-Павел-Федор-Андрей-Захар-Борис-Афанасий-Фрол-Егор-Тимофей-Анисим-Ефим-Емельян-Игнатий-Евсей… Некоторые имена повторяются по нескольку раз, но они, хоть и одинаковые, принадлежат разным людям, и потому Санька их повторяет, не пропуская. Иван – аж четыре раза!
Но это в воскресенье, а в остальные дни Санька помогает инвалидам с приварком: ставит и проверяет ихние сетки. Только вот прошлой осенью оплошал…
Завклубом попросил Саньку перегнать сырую, только что выдолбленную камью-однобортку, под которую он между озерами завалил здоровенную осину и потом едва ли не месяц тайком долбил. Только «крылья» он к ней приладил близко – не рассчитал, и тоже сырого дерева. Чуть наклонишься на сторону, и она на сторону. Санька тогда плавал еще неуверенно, потому натерпелся страху. Весло с борта на борт переносил едва дыша. Сколько раз думал, что кувыркнется. А кувыркнулся, когда обрадовался, что доплыл-таки.
Санька попал в больницу, а сетки так и сгнили. Инвалиды их найти не смогли. Жалко – хорошие сетки – ловкие. Вообще-то сетями ловить нельзя – только на удочку. Но зимой их тайком плетут едва ли не все. Чтобы жить на таких озерах и сидеть без рыбы? Сколько на ту удочку поймаешь – баловство одно! И где время взять на удочку?
Санька, когда вышел из больницы, за сетки расстраивался недолго. Одну сетку своровал в Петрешах, другую в Воробьево, третью в Копнино. Но эта уже плохая – неловкая, хотел им обратно поставить, чтобы снять другую. Санька подобное за воровство не считает – если бы для себя, а то для инвалидов. Но могут сильно побить.
Один раз, когда проверял чужие – уже летом (в тот день в свои ничего не попалось), на камье драпал от Петрешанских. Только-только успел до берега – дальше через кусты и в кукурузу - попробуй найди! Покидали от края камнями – на собственную удачу, на Санькину неудачу - здоровенными булыганами! Верно, очень рассердились… Но это Санькин день был. Один булыжник упал рядом, но Санька, как сидел тишком, не шевельнулся, и вида не подал, и даже если бы попали, стерпел – тут лишь бы не в голову. Потом с берега смотрел, как его камью уводят. Искал ее два дня – шпана Петрешанская загнала-таки ее в трасту с обратной стороны Ничьих нив и там притопили – думали, не найдет.
Пять озер, соединенные межу собой протоками. Первое озеро Воробьиное, оно самое малое, затем Вороньковское (их приезжие путают), потом идут Платичное и Рунное, и, последнее, Конечное. В самом деле «Конечное" - там же магазин! Конечное озеро как бы завершает цепочку из всех пяти, и оно самое большое. Когда ветер южный, да под грозу, то возле магазина бьет волна, на камье к нему не поплывешь – захлестнет, да и на плоскодонке накуляешься вволю. На этом озере есть даже остров, улегшийся на нем вроде кривого бублика. От концов он как бы завивается ступенями, пластами, постепенно нарастая к середке, где кроме черной ольхи растут еще и дубы.
Если попасть в магазин к завозу, да занять очередь заранее, можно купить "Тройной одеколон". Раз в неделю привозят только одну коробку, мужики дежурят. Цена флакону 28 копеек, а шибает на все рубль двадцать, и запах приятный. Магазин на горке, и порожние флаконы летят в озеро. В том месте не купаются, купальня дальше, там скамьи, костер и вечерние посиделки, но если нырнуть у магазина в солнечный полдень, все дно блестит – как сокровищница! В остальное время товар скучный. Соль, сахар, мука, селедка, гвозди, керосин… Еще привозят конфеты в бумажках и без бумажек. Можно попасть к хлебному завозу. Хлеб привозят еще теплый. Хорошо тогда отломить у буханки верхнюю корку, густо посыпать солью и тут же умять.
Чаще всего к завозу посылают Евгения Александровича. Продавщица сама лезет к нему в нагрудной карман, достает деньги, при всех показывает и громко считает, сдачу кладет обратно, заворачивая мелочь в бумажку и просит кого-нибудь застегнуть карман. У тети Зины деньги к рукам не липнут – она честная. Поменяла того продавца, у которого обнаружилась недостача.
Считает она всегда вслух и громко, одновременно стучит костяшками. На всякий случай считает два раза, краснеет, когда ошибается, и снова пересчитывает.
Событий не много. Бабе Насте зять привез на лето двух своих белоногих девчонок - городские, с красивыми бантами и сандалями. Через неделю банты не одеваются, сандали больше не красивые, а ноги расчесаны в кровь от укусов и крапивы.
Санька спит в тех же трусах, которых бегает весь день. Вечером в них купаться, значит, спать мокрым. Санькины трусы лежат на кладках – сразу понятно, что купается голый. Эти повадились в то же время приходить на кладки – будто специально караулят. Саньке сразу к кладкам, локти на них положит, так можно беседовать сколько угодно – вечерняя вода теплая, его не видно, кладки загораживают, и вода не слишком прозрачная – уже цветет. Но, если что, можно и забузить. А девчонок кусают комары, рано или поздно крикнут спать или ужинать.
Кладки длинные, уходят за трасту, а за трастой ни их, ни Саньки не видно.
- Достань кувшинку! Лилию!
Санька их хитрости наперечет знает. Какие могут быть лилии, если вечер! Они уже час или два назад позакрывались.
- Достань! Мы в воду опустим. Только, чтобы внутри розовая была!
Это понятно, что невызревшая нужна, Саньке самому такие больше нравятся, они и пахнут по-другому.
- И длинная! Мы бусы будем делать!
Длинная – это, значит, подныривать, шуровать ногами со всех сил, легонько перебирая в руках длиннющий зеленый стебель до самого дна, до лежащего в илу корня – там рвать. Санька под водой может сидеть дольше всех – многие его дыхалке удивляются.
Когда подныриваешь, хочешь не хочешь, а голой попой светишься. Санька знает – все так ныряют, это же не с лодки, камьи или кладок, а с воды, тут по-другому не получится. Знает, что именно этого от него и ждут, но тут Саньке плевать. Задом от них не отличается, а передом… передом он пока еще не интересовался, других забот полно.
- Мы с тобой хотим то же, чем взрослые занимаются. То Самое!
А вторая сказала некрасивое слово, но понятное. Вернее, непонятное, если разобраться.
- Сейчас?
- Сейчас!
- Тогда идите! – говорит Санька делово – новая игра намечается, правил которой он не знает, но признаваться не хочет.
- Куда?
- А хоть бы на крольчатник…
В крольчатнике, на самом его верху под крышей, полумрак. Санька хоть и не знает, как это делается, но вид держит уверенный - тут позволить девчонкам командовать нельзя.
Одна начинает бояться.
- Я не буду!
- Тогда не смотри!
Зажимает глаза ладонями.
Санька спускает трусы. Та, которая «слово» говорила, свои роняет до самых ступней. Жадно разглядывают… Ничего особенного, Санька чуточку разочарован, только чувствует в себе какие-то изменения, его личный стручок вытянулся, напрягся и стал некрасивым, кривым. Никогда таким не видел.
- Теперь я тоже буду, - говорит вторая.
- Я вам буду!
Это Михаил Афанасьевич.
Мимо не прошмыгнуть. С силой, которой от него никак ожидать нельзя, он перехватывает Саньку, просовывает его наполовину сквозь ступеньки приставленной к сеннику лестницы – дальше стена, снизу клетка – попробуй смойся! – и, спустив трусы, порет ремнем. Саньке никуда не деться, но он не орет – не хватало, чтобы другие узнали. Это первый раз, когда ему достается так лихо. Другие не в счёт. Следующие две недели Санька купается только в трусах. Еще он волком поглядывает на девчонок, а те делают вид, что ничего не произошло.
Михаил Афанасьевич же опять болен, лежит и харкает кровью, что-то внутри открылось.
- Утку стрелять надо только в голову – понимай так, что это не голова вовсе – фашист в каске!
- А нос? – спрашивает Санька.
- Что нос?
- Мне так думать утиный нос мешает.
- Да… незадача, - чешет затылок своей культей Евгений Александрович.
- А можно я буду думать, что это самоходка быстрая, с пушкой такой?
- Какая самоходка? – не понимает Евгений Александрович.
Санька недавно был с классом в городе, где показывали документальный фильм про «Огненную дугу» - знаменитое танковое сражение.
- Можно я буду думать, что утки вовсе нет, а ее голова – это танк такой очень быстрый?
- Можно! – серьезно говорит Евгений Александрович. - Только, если танк, то его в борт надо или сзади, понял?
- Понял!
- Владимир Петрович, будьте добры, перерисуйте мальцу фрица на утиный танк!
Теперь нет фрицевского циклопа с дыркой, а есть утка… то есть – самоходная установка, и целить ее лучше даже не в смотрило боковое, а под башню – чтобы переклинило или в боезапас попало и враз снесло! Остальное с Санькиного "противотанкового ружья (как он теперь мелкашку называет) не взять – может запросто отрикошетить, поскольку броня.
В один из дней Санька бьет «сто из ста» - дырка в дырку получается! Николай Иванович уезжает в город и торжественно привозит пять коробок патронов – говорит, остались знакомства, не все еще померли.
Теперь Санька стреляет по-настоящему – на воздухе!
- Замри, слейся, - своим скрипучим голосом говорит Алексей Федорович. – Дыши глубоко, спокойно, теперь останови дыхание и целься. Если не успел – ушла цель, снова дыши спокойно. Вернется – никуда не денется. Потом будешь успевать… - Алексей Федорович учит растягивать секунды…
Евгений Александрович играет с Санькой в «хитрые прятки». Не такие, как все погодки, то и дело, играют промеж сараев. А надо, чтобы Санька не только хорошо прятался, но и видел – «держал сектор обстрела». Евгению Александровичу много проще Саньку отыскивать, чем грибы – Санька крупнее и еще неопытный.
Санька лежит "в секрете" - винтовкой не шевелит, старается дышать мелко. Это для него самое сложное – чтобы не шевелиться, слишком живой характер. Знает, что Евгений Александрович смотрит на него в «окуляр» - половинку от черного немецкого бинокля, что прикручен проволокой к «хомуту» на культе. Откуда смотрит, Санька не видит, но знает, что тот где-то есть...
- Два раза шевельнулся! Первый раз на двадцать восьмой минуте, после того, как позицию занял, второй – на сороковой.
Санька даже знает когда: первый – это земляной муравей укусил – "стекляха", тут любой не вытерпит и чесаться начнет, а второй – бабочка перед глазами пролетела, по лбу хлопнула, откуда-то сбоку поднырнула, зараза – голову вслед повернул.
- Иди – доложись!
Санька идет к Владимиру Петровичу.
- Сколько? – спрашивает тот.
- Два.
- Поворотись-ка, сынку!
Получает прутом два раза. Евгений Александрович учит только так - считай, два раза пуля ожгла, но "дураку", Саньке, то есть, повезло – вскользь зацепила.
- Шагай, раненый!..
Николай Иванович учит дистанции.
- Свою постоянную стрелковую дистанцию ты знаешь. Мысленно порежь ее на четыре одинаковых куска. Теперь смотри и указывай, сколько таких отрезков вон до того пенька со щепой – сосны, что скрутило и сломало так, что на человека стало походить?
- Восемь!
- Иди – считай.
Санька сам удивляется – как так получилось - на сколько, вдруг, соврал.
- Видал, как ошибся? Вот теперь тебе это будет первое наиглавнейшее задание – свою дистанцию определять, а ошибешься – по загривку, а еще раз – то и ремня. Время тебе – одна неделя. Потом буду проверять.
За порку Санька не переживает – нечто его не пороли? – а за такое и не тронут, тут самому стыдно, если
