Из Чернобыля с любовью

и громят врага.  До полной победы. И кровь льют. А она у всех одного цвета — красная. Изба от споров готова была взорваться.
       Каждый со своего места наблюдал за горячим диспутом.
       Гена Приходько с высоты своего полёта и собственно с этой высоты оценивал жизненные коллизии и связывал с нею личные переживания и осмысления.
      Семён Михайлович судил обо всём с точки зрения личного опыта. Его также терзали сомнения в правильности дать согласие на вооружённую помощь от лиц определённого толка, с другой стороны он понимал, когда дают — бери. И решил — берём!
      Оспаривать его решение сочли неблагоразумным. Большинство поддержали его, но с некоторыми оговорками; услышав их, Гена Приходько с ними согласился и заявил, что свою миссию считает выполненной и поэтому раскланивается.
       Ему предложили дождаться вечера, заверили, что его сопроводят бойцы ополчения до определённой территории, не смутило Гену Приходько даже то, что скоро укропы начнут пальбу и велика вероятность попасть под осколки. На что он ответил, дело его серьёзное, не ждёт отлагательств и, вообще, ему, чем кипишнее тусняк, тем фарту пацанского больше.  
   Едва Гена исчез за порогом, на Пречистенку обрушился град с дождём, крупные, величиной с голубиное яйцо ледышки усеяли белоснежными шариками землю. Следом раздались звуки приближающихся мин и снарядов.
     - В укрытие! - скомандовал Семён Михайлович, - быстро!
   

                                                           9
     Разрывы выворачивали центнеры мокрой земли, уродуя хрупкую красоту природы, и разбрасывали комья жирной земли, исходящей тротиловым паром, забивая едким запахом естественный аромат лета.
     Вытерев с лица грязь, Семён Михайлович произнёс:
     - Прав Лям-балям, без крупной техники не нанести значительного ущерба врагу.
     - Кто прав? - переспросили у него.
     - Ростовский гость, - высморкался в платок Семён Михайлович, на платке остались следы крови. – Давление, чёрт! Ну  вот, снова... и я думаю, где нам их взять.
     - Надо подумать.
      Обстрел прекратился; выждав пару минут, мало ли, вдруг снова чёрт в голове у укропов хвостом закрутит, Семён Михайлович и несколько соратников, Петро Ладовой, Николай Ткач и Олекса Мытник вернулись в дом. Через выбитые стёкла в окна врывался ветерок и качался на занавесках. Семён Михайлович тяжело вздохнул и коротко выругался: - Вот же, заразы! Смёл со стола осколки и жестом пригласил садиться.
      - Надо будет прибраться, - сказал Олекса, вытирая рукой табурет.
      Ладовой и Ткач, словно сговорились, сказали в унисон:
      - И в домах и от той грязи, - кивнули слаженно за окно, - как можно скорее.
       Семён Михайлович согласился, заметив при этом, махнув наотмашь крепко сжатым кулаком, что уберём родные села и города, но сейчас вернёмся к вопросу, где взять танки. Их желанию посовещаться сбыться не пришлось. В дверь постучались, и вошёл, опираясь на клюку, отец Гавриил, высохший, с тонким острым носом на худом лице настоятель церкви из села Старокаменское. Отыскав глазами иконы с теплящейся лампадой перед образами, перекрестился и обратился, наполнив густым басом комнату, не совместимым с его образом:
      - Прошу прощения, отец командир, - сказал он, глядя на Семёна Михайловича, - церкви нужна ваша помощь. В куполе застряли три неразорвавшиеся ракеты от «Града». Нужно вытащить. Сам бы смог, да возраст не позволяет лазить аки мальчишка по крышам.
      Присутствующие встали, приветствуя отца Гавриила.
      - Так уж и сам! - вставил своё слово Ткач, - ракета не спица. Рванёт, мало не покажется.
      Батюшка рассмеялся, перекрестив мелко рот, и ответил, что сан принял не с младых лет, в молодости  окончил мичманские курсы в Калининграде и служил минёром на флоте. После демобилизации посетил дух святой и дал знак, благословляющий на церковное служение. А то, что телом тощ и немощен, не беда, зато духом крепок.
       Засмеялись мужики, сказали, поехали, посмотрим на твои ракеты, вот только возьмём с собой сапёра, Антона Стецюка, и Семён Михайлович вызвал его через дневального.

                                                         ***
       Как что-то чужеродное и портящее благообразный внутренний вид церкви, поблескивая старой выгоревшей краской, торчали, словно ржавые гвозди, в куполе неразорвавшиеся реактивные снаряды.
      Антон быстро поднялся наверх, осмотрел и крикнул вниз, что нет взрывателей, потому и осталась не разрушенной церковь. Михалыч и сопровождавшие удивлённо закивали головами, кто-то тихо даже матерно ругнулся, прикрыв рот ладонью, а затем перекрестившись.
      - Чудо Господне! - сияя глазами, произнёс восхищённо батюшка Григорий, - истинное чудо!
      Олекса возмутился, разведя руками, указывая на засыпанный кирпичной крошкой и кусками штукатурки пол:
     - Да какое же это чудо, батюшка, храм повреждён... - и запнулся от распирающего возмущения и справедливого негодования, не зная, что ещё добавить в заключение.
     Отец Григорий с ликующим взором и горящими глазами сказал, что именно это и есть чудо; чудо в том, что оно не карточный фокус или приобретённое мастерство иллюзиониста, вынимающего кролика из кармана, а в том его проявление, что оно происходит повсюду, нужно только его узнать, посмотреть вокруг чистыми глазами. Не чудо ли, согласитесь, что кто-то из солдат, наверняка верующий человек, удалил взрыватели и этим спас не только чьи-то жизни, но и эту церковь; дыры, что, их залатать недолго, но сам факт. Господь милостив, закончил отец Григорий, и милость его бесконечна.
     Вступать в дебаты с отцом Григорием никто не решился. Авторитет священника был  неоспорим.


                                                            10
     Танки, танки, танки … вокруг этого слова весь вечер крутились мысли и командования и рядовых бойцов. Из-за отсутствия материальной базы технику, которую удавалось ополчению отбить у украинской армии, не всегда удавалось восстановить. Два неподвижных танка расположили на главных направлениях защиты от неприятеля, установив их в вырытые по башни окопы, используя их в роли дотов.
      Под утро, едва забрезжил мутным рассеянным светом летний рассвет, освещая не взятое силовиками село с разрушенными и уцелевшими после артобстрела домами, кривые линии окопов, где несут дозор ополченцы, никто ничего не мог предложить.
     В комнате, служившей штабом, дым от табака висел плотным жёлто-сизым облаком, не смотря на отсутствие стёкол и наличие сквозняка.
     Кое-кто, сидя в углу и уткнувшись в стенку плечом, дремал, склонив голову; некоторые дремали за столом, положив голову на сложенные руки.
    - Что, вот так и будем сидеть, курить и молчать? - не выдержал Петро Ладовой.
    - Предлагай, - выдвинул контраргумент Семён Михайлович, - любой вариант. Рассмотрим!
    Шорох мусора за окном и скрип стекла привлёк внимание бодрствующих и они повернулись к окнам. В проём заглянул дед Анисим, седая всклокоченная голова, незаменимая погасшая папироска в левом углу рта; оглядев внутреннее пространство, оценив нанесённый ущерб, поцокал языком:
     - Постарались, нехристи! - затем сделал вид, что заметил следящих за ним мужиков и спросил с удивлением: - А вы чего не спите? Заседаете?
     - Заседаем, Анисим Митрич, - пригласил Семён Михалыч деда в дом, - может, чем и поможешь.
     Дед Анисим повёл бровью.
     - Зайду, коли приглашают, - резонно заметил он, - и помогу, если смогу.
     Стараясь не будить спящих, деду Анисиму вполголоса объяснили причину бессонницы. Выслушал старый дед внимательно и ответил, что, возможно, у него есть задумка. Не проронив больше ни слова, шмыгнул за дверь.
     Вернулся он через полчаса со старшим сыном, Анатолием. Вот, сказал он, старший мой служил в Чернобыле, когда взорвался реактор, и произошла трагедия. Михалыч искоса посмотрел на деда и его сына и спросил, причём тут Чернобыль. Дед Анисим подтолкнул сына вперёд, говоря, при чём и при как, пусть сам расскажет.
    Интересную историю рассказал Толик. Поведал, что в те года служил в роте охраны военного аэродрома, рядом располагалась танковая секретная часть; вся техника находилась в ангарах, вырытых под землёй. Как объясняли отцы-командиры, обладающие властью, и проныры-прапорщики, при желании могущие залезть и к чёрту в задницу, попасть, что в саму часть, что в подземный ангар, было совершенно невозможно. Три уровня секретности, забор густого плетения из колючей проволоки; десять вышек с охранниками по периметру и ежечасные патрули с собаками. Все, кто служил в частях поблизости, изнывали от любопытства; но проникнуть на территорию закрытой части не могли. Обслуживающий персонал, тут Толик оговорился, по слухам, сам не видел, доставляли из разных танковых частей со всего Союза типа вахтового метода. Сколько времени там они находились  и возвращались назад, тайна. В лицо ни одного солдата и механика никто не видел. Говорили также, опять-таки, слухи, что доставляли обслугу туда по подземным дорогам и тоннелям, прорытым ещё, в хрен знает какие, дальние года, и что две машины свободно разъезжались на поворотах, и что тянулись тоннели и коридоры почти до самой Москвы. Тут на минуту Толик задумался, ну, до Киева — точно. И ловушек достаточно; доходили байки, как всегда, солдатская молва, как цыганская почта, где, правда, где ложь, известно первоисточнику, что один солдат решил выбраться наружу в самоволку, очень соскучился по свету белому и воздуху чистому, аж невмоготу стало, так бедолагу месяц искали и разыскали с трудом в дальних заброшенных катакомбах. Вот. В принципе. Всё. Закончил Толик.
      Михалыч осмотрел собравшихся и спросил, что те думают по этому поводу. Высказался каждый, и суть сводилась к одному, а была ли та часть на самом деле, если да, где шанс, что сохранилась в годы разрухи, а не разворовали технику на запчасти или, что ещё хуже, не взорвали во время трагедии и не залили водой.
      Выслушав всех до единого, как командир, Михалыч взял заключительное слово.
      - Была та секретная часть или нет, и сохранилась ли, как говорят физики и химики, можно проверить лишь опытным путём. Толик, - обратился он к сыну деда Анисима, - ты единственный, кто поведал нам эту интригующую историю. Признаюсь, за время моей службы и насмотрелся и наслушался всякого. Действительно, трудно отделить шелуху от семян, пока не убедишься лично. Поэтому предлагаю тебе выступить в роли проводника в Чернобыль. Местность тебе знакомая, труда не составит быть гидом в тех местах.
       - Как быть с радиацией? - спросил Олекса Мытник, - что-то не хочется чтобы веник раньше срока сник.
       Никто не заметил, как прячась в утренней дымке, к окнам подошли Андрей и Борис Заднепровские.
       - По поводу радиации, - начал Андрей, привлек к себе внимание тихим стуком по подоконнику, - она нас окружает вокруг, всё дело в дозе. Есть природный антидот, выводящий продукты заражения, радионуклиды, из организма — спирт и красное сухое вино. Их давали ликвидаторам аварии. Так что, взять запас сухого вина из расчёта дней пребывания в заражённой зоне и можно смело отправляться в путь.
        Семён Михайлович внимательно выслушал Андрея и поймал себя на мысли, что у них, принимавших участие в локальных конфликтах, никто мнения не спросил и почувствовал некоторую досаду. Андрей