сейчас не то состояние, чтобы адекватно реагировать на происходящее. Я, полчаса назад с ним беседовал – он не помнит подробностей экспертизы…
- Простите… э-э… э-э… господин… как вы сказали Вас зовут?
- Кирилл Владимирович… Кирилл Владимирович Соколов.
- Так вот, Кирилл Владимирович… Я… я, не имею права знакомить с материалами де-ла посторонних лиц, а вы лицо для меня постороннее, хоть и говорите, что вы тесть господина… Патина Николая Александровича.
- Но, я действительно тесть Николая и, моя дочь, Светлана Соколова, за ним замужем. Я надеюсь, это вы отрицать не будете? – И, потом!.. Я же не прошу вас показать мне все материалы. Мне достаточно взглянуть одним глазком на заключение экспертизы и схему ДТП - уже начиная раздражаться, чуть резче, чем он хотел бы, проговорил Кирилл, а чтобы вы не сомневались, что я настоящий тесть Николая и отец Светланы – вот моё удостоверение.
- Нет, нет, что вы! Я совершенно не сомневаюсь, что вы отец Светланы Кирилловны и тесть Патина Николая, но поймите и вы меня правильно…
- Капитан. Не всё и не всегда, возможно подогнать под требования инструкции. У вас под следствием мой зять… я верю ему.
- Так все говорят, - сыронизировал старший лейтенант, вступив в разговор. - Ерлан, да дай ты человеку посмотреть «одним глазком» эти две бумажки…
Кирилл заметил, как он заговорщицки подмигнул капитану, казалось, он этим хотел сказать - этот тюфяк всё равно ничего не поймёт. Уважь деревню.
Кирилл мысленно усмехнулся - ах, как, иногда, излишнее самомнение может сыг-рать с человеком злую шутку.
Капитан, немного поразмышляв, открыл, стоящий в углу, несгораемый сейф и достал оттуда папку, на которой было написано – «Дело №».
Глава тринадцатая
СВЕТЛАНА
Она прибежала в больницу, успев к окончанию утреннего обхода. В ординаторской, за своим столом, сидел и что-то писал Виктор Тимофеевич, её наставник, бывший воздыхатель и, вообще - очень даже ничего - человек.
- Здрасьте, Виктор Тимофеич, - она слегка наклонила голову. Что новенького?
- И, ты, Здравствуй, Красота Кирилловна! - шутливо поздоровался он, и поднял сжатую в кулак руку в знак приветствия. С опозданьицем, Вас, Светлана! Чай, спали сладенько на своей пуховой постельке с молодым-то, муженьком?.. – и пытливо посмотрев на неё, с улыбкой и немного коверкая слова, продолжил, - что-то ты, сегодня, бледненьки и глазки у вас красненьки… или случилось что?
- Случилось, Виктор Тимофеевич, такое случилось и, спохватившись, что чуть не проговорилась своему наставнику о Николае, замолчала.
- Светочка, ну, сколько раз просить тебя, не называть меня по имени и отчеству – обижаете! Я, для тебя – просто Витя. – Так, что случилось, радость моя?
- Ну, Виктор… Тимофеевич, – не называйте, пожалуйста, меня так. Я не ваша радость, а… папина и мамина и… Она чуть не проговорила – Николая.
Повисла неопределённая пауза и, чтобы как-то прервать её, Светлана, не смотря в сторону коллеги, проговорила: «Папа приехал. Пока то, да сё. Вот и задержалась, но я… я, предупредила заведующую, что задержусь.
Почему она не назвала истинную причину задержки? - Она и сама не поняла. Просто, неожиданно, что-то внутри неё сказало - не говори!
Надев халат и переобувшись, она села за свой стол и стала просматривать истории болезней своих больных. У неё, слава Богу, сейчас не было «тяжёлых». Держа в руках историю больной Комковой она, собственно, не видела, что в ней написано, она была далеко отсюда, она была рядом с мужем…
Что же это за напасть такая, откуда она взялась?.. Они были так счастливы вместе, так счастливы и, на тебе!.. Всё кувырком… Коля в тюрьме… хорошо хоть он там вдвоём, с забавным дедом, а не с какими-то там, ворами и убийцами… а, я? Одна в пустой квартире, без Коли… Хорошо, что папа приехал, как чувствовал, что у нас с Колей неприятности, Господи, спаси и помилуй нас!..
Мысли, одна другой грустнее, наполняли голову, не давали сосредоточиться на записях, сделанных её рукой и, слёзы, опять навернулись на глаза. Чтобы скрыть их от постороннего взгляда и не дать повода к досужим вымыслам, она вышла во двор. Не смотря на октябрь месяц, стоял погожий, тёплый день бабьего лета. Ещё не все деревья сбросили пожелтевшую листву и лёгкий, прохладный ветерок, как-бы шаля, нет-нет да тревожил их. А потом, увидев грустное личико Светланы, приблизился к ней и коснулся ласковой ладошкой щеки, казалось, он хотел сказать - не плачь, всё плохое когда-нибудь заканчивается в жизни.
Светлана, не смотря на горе, поселившееся в её груди, улыбнулась в ответ на ласковое прикосновение шаловливого ветерка. Слёзы, готовые вот-вот пролиться, постепенно высохли и она, чуть успокоившись, вернулась в ординаторскую, к своим анамнезам и кардиограммам.
- Что это вы, Светочка, выбежали, как угорелая? – поинтересовался Виктор Тимофеевич. А увидев её повлажневшие щёки и глаза, спросил, как показалось ей, с ехидцей: «От счастья плакали… дорогая? Везёт же некоторым!.. Не то, что нам "Сирым и убогим" и, со-строив несчастное лицо, повернулся к своим бумагам».
Впервые Светлана прислушалась, как и что говорит её коллега, её наставник. Может быть, сказалось её высокое эмоциональное напряжение, или сегодняшняя повышенная чувствительность к любой фальши, но ей очень не понравилась фамильярность его слов и тон, которым он говорил с ней. Впервые она подумала - как же это я раньше не замечала, какой он противный и злой. Но чтобы он не решил, что его слова как-то её задели, она, чуть усмехнувшись, ответила:
- Не знаю, не знаю! Вам ли, Виктор… Тимофеевич, - она специально сделала ударение на его отчестве, - обижаться на судьбу. - Вокруг вас женщины, так и вьются, так и вьются, и в отделении, - она постаралась придать сарказм своим словам, - Вас, так… уважают!.. Ну, все, все. И медсёстры и больные.
И, неожиданно для неё, он промолчал. Неужели он не почувствовал сарказма в моих словах – неужели он настолько глуп? – спросила она себя, или… а, вот, это «или» её очень насторожило. Она точно знала – он не глуп, тогда, почему он промолчал? Почему не от-ветил ей в своей всегдашней манере человека, остроумного, не лезущего за словом в карман?.. Почему?.. Не может же под маской доброты и участливости, вечных шуток-прибауток и обезоруживающей улыбки на лице, скрываться злой, мстительный человек? Нет, нет!.. не может такого быть, решила она. Я, всего-навсего, ошибаюсь по молодости и отсутствия жизненного опыта. Да, точно – я ошибаюсь! - успокаивала она себя. Какая я дура, чтобы так плохо думать о хорошем человеке, о своём руководителе… и, она бы ещё долго продолжала казнить себя, если бы её не прервал скрип открывшейся двери и голоса.
В ординаторскую входили закончившие врачебный обход своих палат её сослуживцы. Послышался чей-то смех в ответ на кем-то рассказанный анекдот, зазвенела посуда – подо-шло время обеда, а Светлана всё никак не могла прийти в себя от своего открытия и то, что происходило в ординаторской проходило мимо её сознания. Она слышала и не слышала. Она, слышала, но сознание её не воспринимало окружающее пространство. Она была далеко!
* * *
Глубоко в подсознании, сначала неуверенно, а потом всё настойчивее и настойчивее, стала пробиваться какая-то мысль. Она, казалось, была похожа на подземный ручеёк, готовый вот-вот пробиться на поверхность земли и разлиться полноводным потоком.
Да! Она, мысль, пробилась и выплеснулась на поверхность сознания широким потоком, сметающим всё на своём пути…
Как я, могла? Как могла я так плохо поступить со своей свекровью? Со своей второй мамой? Бог накажет меня за такое упущение! Я, как моллюск, забралась со своим горем в раковину себялюбия и совершенно забыла сообщить ей о Коле - казнила она себя. А ведь она его мама. Она родила и вынянчила его. Она благословила нашу любовь!.. Нужно немедленно написать ей, сообщить, что случилось с Колей… но, как я напишу ей о том, что про-изошло? Это убьёт её, у неё такое слабое сердце…
Мысль, зацепившись за слово - мама, как якорь корабля за дно моря, крепкой хваткой удерживала её, не давая отвлечься. А моя мама! Она ведь тоже ничего-ничего не знает о случившемся со мной и Колей. Ну, хорошо… своей маме я сообщу по телефону, а Колина мама? Господи! Это ж страшно подумать, через сколько дней она получит моё письмо! И, в расстроенных чувствах, она совершенно забыла, что пристань Иртышск находится в ста-ста двадцати километрах от Семипалатинска и письмо идёт туда – максимум , двое-трое суток.
Как через казни египетские, страдая и кровоточа, проходила душа Светланы, и никто не утешил её, не помог ей в эту трудную для неё минуту. Не помог, потому что окружающие её люди, зараженные вирусом равнодушия, и имеющие души, покрытые коркой чёрствости, не видели её страданий. Да если бы даже видели, всё равно прошли бы мимо, отделались бы дежурными фразами. А ей так хотелось, так нестерпимо хотелось, чтобы кто-нибудь погладил её по голове, как в детстве мама, и сказал ласковые слова утешения.
Находясь среди множества людей, она чувствовала себя одинокой и беззащитной от ударов судьбы… беззащитной и одинокой… Она была одинока, как одинок оторванный от дерева во время грозной бури листочек, и лишь мысль о муже, о Николае, согревала её душу.
За эти несколько тяжёлых для неё минут в душе Светланы произошёл огромный пере-ворот. Она повзрослела на добрый десяток лет, и мыслить, и рассуждать она стала соответственно своему новому возрасту. Она стала Женщиной! Женщиной с большой буквы!.. С этого момента, она сознательно вступала в борьбу за свой мир, за свой кусочек счастья, подаренный ей судьбой в лице её любимого мужа. Она готова была горло перегрызть тому, кто встал бы на её пути, чтобы разрушить её, пока ещё маленькую, семью! Она готова была бороться против всех, кто захотел бы отобрать у неё мужа!
Сжав кулачки, она суровым взглядом обвела всех присутствующих и, на миг, на короткий миг, её взгляд задержался на наставнике.
- Светлана Кирилловна, вы будете обедать? - расслышала она голос Виктории Ивановны – пожилой, слегка полноватой женщины-врача, со смешным курносым носиком на широком, несколько одутловатом лице…
- Что? Нет, спасибо! Что-то мне не хочется. - Я плотно позавтракала дома.
…Напрасно отказываетесь, Светочка, продолжила сослуживица, вот смотрю я на вас, что-то вы бледноваты сегодня… и, с хитроватой улыбкой на губах, как грязным кирзовым сапогом по натёртому до блеска паркету, ляпнула - уж не беременны ли вы, милочка?
Шокированная такой бестактностью, Светлана даже опешила вначале, а увидев устремлённые на неё, жадно-любопытные и словно обшаривающие взгляды своих коллег, совсем растерялась. Густо покраснев, она, отрицательно покачав головой, пояснила:
- Нет, нет! Что вы! – Просто… у меня сильно разболелась голова.
Так неуклюже оправдываться могла только студентка-первокурсница застуканная профессором за списыванием со шпаргалки, а не дипломированный врач, окончательно расстроилась она, но слово, как воробей, вылетело – назад не вернёшь. И, чтобы как-то избавиться от назойливых взглядов коллег она, сославшись на необходимость посмотреть одну из больных, вышла из ординаторской.
В четыре часа после полудня, закончив обход больных, Светлана отправилась
