Там, где всё в цветах. Ч. 7. Кровавые жернова..

смотрели прямо перед собой и как-то внутрь, как это бывает в момент смерти. Глаза смотрели по-мёртвому.
- Ты сама пришла, чтобы иметь часть со мной, - снова раздался голос Вермеера.
- Врёшь! Ни одному слову твоему не верю, гадина!
- А Богу, Богу ты веришь? Который повелел мне придти к тебе? Поэтому ты обречена была на смерть и разделить мою участь.
- Врёшь! Это бесовские чары. Богу я верю, тебе – нет. Ты один будешь здесь гнить за все твои преступления против Христа, Бога моего и против чад Божиих. И твои подельники тоже с тобою сгниют, хоть камнями все будут. Ты будешь пылью, и они – тоже.
  Яростные волны с ненавистью и непостижимой, безудержной силой били в камень с глазами Вермеера.
  Вдруг из лохматой тучи выскользнул ветер и подхватил женщину. Она неслась над кромкой, над чёрными скалами, которые все были заполнены чёрными людьми. Ей было холодно где-то внутри. Она совсем продрогла.
  Но в то же время страха или отчаяния не было. Всё виделось с неба словно из корзины воздушного шара, который несётся по воле ветра стихиями неба.

                             ВРЕМЯ ЖИЗНИ.

  Чья-то сильная рука под блистающим крылом внезапно вырвала женщину из хаоса полёта и понесла куда-то вверх.
- Там светло, - последовало в ответ на мысли.
- Я умираю?
- Нет, но изменяешься.
- Что это значит – измениться?
- Это значит, стать достойной или достойным через очищение болезнию. Кажется, нет скорбей и смертей, которых ты не перенесла бы. Но мужайся. Это - ещё один шанс всё переоценить и осознать.
  Голос был спокойный и уверенный. Дружеский.
- Ты каешься за всю свою жизнь, за невоздержание, помыслы, дела? – спросил невидимый Штурман.
- Каюсь, - прошептала женщина.
- Тогда смотри.
  Яркое пасхальное яичко, лежавшее дома больше года и высохшее внутри, Ангел взял и стал водить им по животу женщины. Вдруг из пуповины словно протянулась тонкая верёвочка. Она входила внутрь яичка, которое тяжелело по мере её вхождения, пока верёвочка не закончилась.
- Это – твоя болезнь, – сказал Штурман.
- Кто ты?
- Я твой друг. Мне Господь поручил тебя.
- Но мы первый раз увиделись. А ведь я прожила такую долгую жизнь…
- Разве ты меня не видела ранее?
- Нет, не видела, - сказала в раздумье женщина.- Хотя видела много разных удивительных событий и даже чудес.
- Там был и я. Ты не удивилась исцелению. Потому что нет воли Божией в твоей смерти. И ты даже привыкла не умирать.Это правильно. Надо верить Богу. А уловки бесовские и угрозы – сущая ерунда. Им не надо верить никогда. Тем более, если не повинен в тех грехах, которые тебе пытаются навязать. Будь то бесы, будь то человекообезьяны. Вермеер и после смерти остался таким же злым.
  Штурман протянул ей канву и нитки.
- Вышивай. Ты должна творить красоту. Вот тебе бисер ещё. И бусы. У тебя многое ещё не сделано. Акафисты и каноны, иконы. У тебя есть золотые нитки. Умирать нельзя. Никому из вас нельзя. Ни тебе, ни твоему супругу. Вы должны дождаться Втораго Пришествия Господня. И украшать землю вместе с Господом.
- Штурман, как тебя благодарить?
- Ты понимаешь теперь свою ответственность за свои слова и просьбы?
- Да, теперь понимаю и мне стыдно.
- Представляешь, как поблекнет весь этот мир без тебя? Кто вырастит розы? Кто вышьет просфорницу? Кто напишет икону? Кто сошьёт кроме тебя? Живи – и это главная благодарность. Радуй людей. Читайте с мужем друг за друга канон за болящего по старинному чину каждый день. Как батюшка Иерон читал. Так и вы читайте. Так и поможете друг другу. Ваша республика останется при землетрясении. Она не нужна никому кроме чад Божиих. Давайте читать ваши рассказы людям, пусть спасаются и творят красоту. Так можно угодить Богу. Но ни минуты не должно быть праздной.Видишь, как окрадывает леность время твоей жизни? Ты не успеваешь доделать что-нибудь. И так постоянно. Не привыкай к такому образу жизни. По сравнению с вечностью ты слишком молода и ветрена. А когда придёт Господь, вы уже должны быть готовы Его встретить. Не так, как сегодня. А с чистой совестью, что всё сделано.
  Слова Штурмана не казались назидательными, въедливыми.Каждое слово имело содержание, которое прочувствовала живая душа. И теперь, окрылённая, она готова была свернуть горы, если надо. Заставить дураков и негодяев осушить выкопанные ими искусственные моря, повернуть реки в их нормальное русло. А потом надо было бы отправить на рытьё нового Беломорканала,- только направленного в обратную сторону,- всех воров и человекоубийц. Да и много каких ещё интересных идей появилось в умной и прекрасной голове после такой промывки мозгов.
  Но всё это было в перспективе. Мыслилось, что тогда жизнь станет проживаться по-настоящему, когда каждый будет иметь заслуженное. Сотворил красоту – живи в красоте. Сотворил зло – прозябай во зле. Свобода выбора.
  Штурман слушал её мысли и качал головой.
- Ты сама сделай для своей души полезное. Время закончилось, пойми. Остались авансом для новой земли минуты бытия, чтобы исправить старые ошибки и грехи. А я с тобою рядом. Ну, а сейчас – возвращайся.
- Я не спросила, надо ли отдать исповедь Вермеера в монастырь? Это не провокация бесовская?
- Он сказал это лишь тебе. Это страшно, очень страшно. Но отдать надо. Напечатай, положи в конверт, конверт заклей и передай N. Он всё сделает, как надо. А Маркетона вы ещё не знаете, он новенький. Доверяй, но проверяй, как говорится. Я с тобой. Позовёшь чаю попить – приду. Господь с тобою и с вами.
… Из кухни доносился запах жареной рыбы. Мамася готовит её так, что пальчики оближешь! Эх, дожить бы до новой земли и нового неба!..
                   
                              КРЕСТНЫЙ ХОД.

- Хорошая автомашина «Волга»! – заметила женщина, затягиваясь сигариллой с вишнёвым ароматом и разглядывая залихватски припаркованную правыми колёсами на бордюре тротуара волжанку.
- Угу,- подхватил её мысль бородатый мужчина, - а особенно, если движок ей от БМВ поставить…
  Минуту подумав, он добавил: да ходовую от мэрса, да кузов от Кадиллака…
- Ага, - подхватила женщина, - да приставить ей сопла от реактивного двигателя и крылья. как  у «мессершмита» приделать!
- Тогда уж и скорострельную пушку с хорошим боекомплектом и бронеспинку...                                                                                                  Да и бомбы не помешали бы, - заметил мужчина.  
  Эта мысль явно развеселила обоих, и они начали вспоминать свой последний крестный ход, проделанный именно на своей старой раздолбанной "Волге".
…  Автомобиль исправно пускал угарный газ в салон, поэтому почти всю дорогу крестоходцы держали окна открытыми.
- Да, от завода имени Горького я другого и не ожидал, - возмущался изрядно раздосадованный водитель. – Это надо же!
Ни одна станция технического обслуживания не взялась помочь с ремонтом, трубу выхлопную, и ту не могут прикрутить!                  
- Ну что ты хочешь, Горький даже застрелиться, и то толком не сумел, а тут завод целый мучается… Ну и мы вместе с ним, - жизнерадостно заметила спутница, хотя и ей было не до смеха.  
  Жизненные обстоятельства, а вовсе не блажь заставили их с мужем, прихватив  с собой для верности свекровь, отправиться, куда глаза глядят, на таком рыдване. Дорога легла на Питер...

                             ВЕСЕННИЙ ПИТЕР.

...Наконец и в Питер пришла весна. Закапало с крыш, потеплело. Даже птицы, как всегда, прилетели. Вот только радости это не прибавило.
   Дедушка Василий жил на Лебяжьей канавке, справа от скверика, где находился Домик Петра. Его комнатка на первом этаже выглядывала чистенькими окошками на сквер, прямо на домик царя.
  Василий Петрович этой зимой ужасно мёрз. Спасла старая библиотека. Железная печурка нагревалась до красноты «Анной Карениной», «Войной и миром» Толстого,  урапатритической пропагандой из старого чемодана, для растопки  подаренного морпехом из Кронштадта Алексеем Васильевичем Шабаловым, родом из Заволжья. Лёша иногда приносил Василию Петровичу свой паёк, а дедушка делился с ним своими книгами, к которым морпех пристрастился, пока лежал в госпитале.
  Дело в том, что Василий Петрович часто помогал в госпитале, как бывший военврач, и с ним даже советовались опытные хирурги, а у Лёши было серьёзное ранение.
  Благодарный деревенский парнишка серьёзно помог этой зимой, но сколько зим было пережито в полной безнадежности, и сейчас все они будто смешались в одну долгую зиму, длиною в целую жизнь…  
  Однажды ночью дедушка проснулся от странного шёпота, скрежета и шуршанья. Ледоход начался - догадался он. Так бывало каждой весной, но всегда это событие казалось загадочным, внезапным и весьма удивительным.                                            

                              РИСУНОК НА ПЕСКЕ.

   Господь стоял на берегу океана жизни и смотрел на горизонт.
 - Господи, прости меня, - прошептала она Ему, маленькая, безпомощная и какая-то жалкая.
  Детские худенькие пальчики  были исколоты иголкой при шитье. Взъерошенные по-воробьиному волосёнки торчали дыбом. Дешёвое платьишко было похоже на дерюжку для мытья полов. Большие зелёные глаза - лишь они одни лучились тихим светом радости от встречи с Богом.
  Услышав её голосишко, Господь обернулся. Ласковый взгляд Его согрел кающуюся мышку.
- Пришла?- спросил. – Кроха, как же тебе живётся?
- Боженька, спаси меня, - пролепетала она в ужасе, что Господь увидел её, такую несуразную растрёпу.- И помилуй, - добавила она чуть слышно и залилась слезами.
  Боженька подошёл, стряхнул её слезинки в хрустальный ларчик и взял малышку за ручку.
- Смотри, Я тебе нарисую, а ты – запомни. Вырастешь большая – поймёшь…
  Он сел на камень и перстом нарисовал на песке странный знак. Это была ядерная бомба без хвоста или дубинка. Посередине у неё были прочерчены словно два крыла. И у подножия в самой тонкой части тоже два крыла. Получился крест с двумя одинаковыми перекладинами.
- Запомнила?
- Запомнила, Боженька, - ответила маленькая ученица послушно.
- Умница, - сказал Господь и положил ей Свою десницу на нечёсаную голову –а теперь иди, твой малыш тебя заждался, а ты ведь и не знаешь, что он у тебя есть…
… Она шла по залитому ярким светом двору к своему терему. Разноцветные камушки лежали у неё под ногами. Её вел за ручку   высокий юноша ослепительной красоты с аккуратной бородкой. Юноша был одет в бархат. Высокая красная  шапочка его была оторочена мехом. Красные сафьяновые сапожки его мягко постукивали по дорожке золотыми каблуками.
 Девушка видела себя как бы со стороны. Парчовое платье было украшено драгоценными каменьями. Жемчужный головной убор сиял  удивительным живым светом, принимая такое сияние от одухотворённого лица. Туфельки были расшиты мелким и крупным бисером, жемчуг был и на них.
 Они шли, держась за руки. Так и поднялись по лесенке в терем.
 Внутри же терема было всё загадочно. Благоухал  ладан и цветы. Из витражей на окнах шёл разноцветный радужный нежный отблеск. Он падал на тёплый пол и концентрировался прямо по центру помещения. Около возвышения стоял ребёнок, ещё один. Их держали за руки их матери. И много детишек смирно сидело на лавочках возле стеночек.
 Девушка подошла к одному из детей и подвела его к центру залы, к радужному пятну, чтобы лучше рассмотреть его.
 Они остановились, и прекрасный свет заиграл в головном уборе девушки, на её платье стали