Отшельник

монаха опустились скромно, ему не нужен был ответ.
Вдруг голос в тишине раздался осторожно:
- Пойдем, мой верный друг, нас ждут учитель мой и приготовленный обед.


Глава 12

«Ты имеешь веру? Имей ее сам в себе, пред Богом. Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает.
Мы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать. Каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию. Ибо и Христос не Себе угождал, но, как написано: «злословия злословящих Тебя пали на Меня»». (Рим 14:22,15:1-3).

И вот три человека за столом собрались. Хозяин скромность аппетита раззадорил, она не удержалась, и след ее простыл в умелом простодушии беспечном.
- Приличествующий обед достоин гостей сегодняшних моих. Ну, други милые, берите, налегайте, а между тем, хорошею беседой мы бодрость аппетита подкрепим.
Наставник слово подхватил.
- Поговорить, и правда, нам есть о чем. Монах, мой ученик, не знает еще пока всю глубину, что понемногу постигает, той сути дела, ради которого мы здесь. Я в целом объяснил ему, учитель, что за причина движет нами, и для чего весь этот путь пройденный до сей поры, который, впрочем, уверяет, что дальше мы должны идти. Однако мне сегодня показалась готовность моего ученика к той теме, что хочу затеять, а потому желаю к помощи твоей прибегнуть, чтоб объяснить подробней, что и как.
- Ну что же, коли так, отказывать не вправе я другу да, думаю, и незачем. Монах, я вижу, скромен, молчалив. Достойны эти качества человека с благоразумным сердцем и светлою душой. Тем более, он ученик твой добрый.
- Обет его таков, учитель, что он не может говорить. Обет сей верно держит, и до сего момента не слышал я и слова от него.
- А он об этом знает, откуда ведаешь ты о молчании его?
- Нет, он о том не знает, но, думаю, догадывается.
- От недосказанности мы его избавим; а ты, смотрю, не слишком-то красноречив со своим любезным другом.
- Я с ним был также молчалив, как он со мною, в некоторых вопросах. Но более я тем старался не мешать ему внимать увиденное им доселе. Ведь красноречие мое могло и помешать в столь благородном деле.
- И все-таки ты плут.
- Я лишь хотел дождаться времени, когда возможно будет объяснить миссию мою монаху, а заодно и пригласить его помочь.
- Ну, хорошо. Слушай же, молчаливый странник, кто твой наставник есть. Хотя, давайте прежде поедим спокойно. За чаем же беседу мы возобновим.
Под шум прилива волн морского чуда вечного мотива, в бесконечно мерной тишине обедали три друга, человека. И бриз своим дыханьем осторожным собравшихся друзей покорно освежал.
_

Но чай разлит, и его душистый запах по комнате уже парит. Прозрачный дым из чашек с волнением колеблется и исчезает, поднявшись выше жара своего.
Монах сидит и терпеливо ожидает продолжения беседы, что обещает загадку друга объяснить, а тот в молчании с учителем своим вдруг сговорился, и оба будто бы поглощены напитка восхитительного ароматом, его вкусом.
Хозяин, наконец, заговорил.
- Как, вы, находите, бальзам сей вдохновенный? Дарит ли он уютное тепло, не обжигает?
- Чай, как всегда, учитель, восхитительно великолепный. Такого больше не сыскать нигде.
- Так, значит, полагаю, можно продолжить прерванную беседу. – В глазах его сверкнула искра, яркий огонек. Он посмотрел серьезно на монаха, а тот покорности своей изменять не стал: скромность взгляд его венчала, но интерес не унимала, хотя со всей прилежностью его скрывала и как могла, она оберегала от взора пристального чужих очей. – Твой друг любезный и наставник родом не отсюда, он также не дитя Земли. В его краю не знают горя, заслуга в том – рождение его. Великая беда обрушилась на край благословенный: пришла орда нечистой тьмы, и жителей наивных невежеством поработила. Пора настала глупости и бреда – дети злой судьбы. В результате страхом наполнились добрые сердца, а он стал следствием прихода смерти, и жители забыли чудеса. Все, что дано им было вправе, благодаря великой щедрости любви, утратили из-за упадка веры, а вместе с ней и знания ушли. Корысть и алчность души помутили, и нравственность безнравственностью своротили, и стали жители и слепы, и глухи.
Странник все слушал и лелеял надежду на спасение родной Земли. Но в мыслях пробудилась фраза: «много званых, но мало избранных», и слезы скорби потекли. Их не стыдился слушатель послушный. Друзья же в трепете сердечном познавали, кого в лице молчания приобрели, они его своим признали.
Хозяин продолжал.
- Однако был в краю том юноша один. Он благочестием своим внушал доверие всем мудрым. И не терпел бесчинства и разврата, и глупость не боготворил. В нем знания и вера процветали, в гонениях лишь силу укрепляли. Предназначение его свершило чудо, и край спасен тот был от черного безумства и от блуда. Тогда было достаточно только разбудить сердца беспечные, навечно страх из них прогнав. Нечисть исчезла, уничтожив самою себя, развеявшись в сиянии озаренья истины. Хотя не просто было сделать это все; но, если что должно произойти – произойдет, на этот счет будьте спокойны. А юноша тот есть никто иной, как твой наставник верный. Я ж человек, который научил его спасти тех жителей от нечисти зловредной.
На краткое мгновенье воцарилась тишина, наполненная музыкой душевной, что из открытого окна с прибоем раздавалась, и смысл в себе особенный несла с дыханием морского ветерка и влажным воздухом прибрежным.
- А на Земле, мой друг, намного все сложнее обстоит, а потому ученику там моему труднее. Ведь в своем родном краю ему достаточно было разбудить заблудшие сердца и души; иначе если говорить, прочистить им глаза и уши. Но даже это требовало мастерства. А там у вас дела мудреней. Наряду с глухими и слепыми присутствуют и мертвецы, которых в чувства привести уже не можно. У них прогнившие сердца, и воскресить их невозможно. Они среди людей, как гады: лукавят, жалят, убивают и власть в руках своих держат; в пороках тонут, источая смрад. Научен человече дьяволом поганым: что все дела сам человек вершит, а посему за все бесовские проказы Господь велит несчастного казнить. Коль люд свободен и вменяем в своих поступках роковых, так пусть за них и отвечает, а дьявол пусть себе лукавит, сердца людские ложью травит, его Всевышний не винит, его, в конце концов, простит, ведь Он всегда и всех прощает. Но мало из людей кто знает, а уж тем боле понимает, что преступленья человек не совершает, то нечисть им руководит, а после руки умывает, перед судом людей бросает, и жертву судят, обвиняют, а она сама собой уже осуждена: в плену отчаянья страдает и в лапах смерти погибает. На Бога люди уповают, но Он для них слишком велик. Они Его боятся наказаний, а Он простой, Он в них самих, и любит их. Его величие в любви хранится. Он настоящий, Он живой; а дьявол все над Ним глумится, все сея страх и облик свой. И многие, молясь Всевышнему, не знают, что видят облик дьявола перед собой. Ведь в большинстве своем людские просьбы к Богу умоляют не о Божьем - о суетном, о мелочном и о пустом. У Бога же проси о том, что свято, а не о том, что темно и грешно. А механизм прощения таков, что это суть раскаянья и только. Но может ли раскаиваться тот, кто не жалеет о своих проступках? Так почему же всех людей без исключенья Великий Боженька прощает? Дитя любви, которое злодейство совершает – не ведает что творит. Поэтому Создатель людей и призывает: «покайтесь!» И тогда простит. Кто не раскаивается, тому прощения не нужно, и в этом мудрость состоит. Христос и Кришна, Будда также родились тогда, когда уж было невозможно терпеть бесчинства. Людям необходим пример достойной жизни в особенности в трудные лета. Но и тогда лукавый посылает своих волков в наивные стада. И тем не менее, кто чист душою, чье сердце бьется в унисон с красою, не будет пойман ложью, распознает всегда где истина сияет и Того, Кто ее щедро и с любовью излучает. Наставник же твой помогает людям обрести свои сердца, и миссия его заключена меж тех столпов, что люди отвергают еще пока, хотя не все, и потому страдают, но все же радуются и не унывают; награда им за это велика.
В мгновенье пауза затихла меж слов разумных мудреца. Затем вновь прервалось молчанье:
- Хотите ли достать вы драгоценность из всем нам известного ларца?
Монаха бровь над правым глазом шевельнулась и чуточку над ним приподнялась: его взгляд с интересом был направлен на лицо задавшего вопрос, а тот спокойно ждал ответа, терпению всецело покорившись.
Наставник обратился к немому своему ученику.
- Достань, мой друг, ту книгу из сумки, что в углу лежит. Не удивляйся, у верблюдов сейчас ей быть не надлежит. Мой учитель нам поможет – тайну фолианта разрешит.
_

И вот перед друзьями в темном переплете коричневого цвета писание лежит. В волнении трепетном хозяин переворачивает первый лист. Читает. Изучает со всем вниманием, но молчит. Его глаза огнем сверкают и, кажется, чего-то понимают – таинственный смысл текста постигают.
Монах с наставником своим в терпении ожидают, что скажет им сей мудрый человек, а он, все знай себе, читает.
С тех самых пор, как книжка появилась на столе прошло без малого часов уж пять, наверное. И тут мудрец заговорил – очнулися сердца смиренные.
- Названье книги этой «Суть». Кто написал ее, по-моему, мне говорить не стоит. Для вас двоих в ней заключен особый смысл, вернее, что в ней для вас – она откроет. Об остальном не нужно говорить. Не потому, что вашего внимания не достойно, вы просто остальное не способны вразумить себе пока. Еще же эта книга не проста: в ней множество страниц, однако для пониманья вашего откроются лишь те, которые необходимо вам усвоить; другие же постигнете тогда, когда поймете первые уроки обученья. Иначе говоря, необходимо основание построить, чтоб не рассыпалось могучее строение, и не пропала истинная суть.
Глаза «волшебника» загадочного края покорно обратились в сторону ученика, и, мудрым светом обнимая, напомнили ему места, которые любил всем сердцем, и где провел свои беспечные лета.
- Теперь же, - обратился наш хозяин к своим гостям. – Позвольте предложить вам прогулку. Пройтись полезно будет перед сном. Но только нас с тобой, мой верный ученик, сон может посетить сегодня. Любезный же наш друг трудиться ночью будет. Его уже работа ждет.
- Но что он будет делать, мой учитель?
- Он перепишет все, что вразумит из этой необыкновенной книги; а там, откуда родом он, людей в свой труд благочестивый посвятит, чтоб знал его народ, что значит истинное слово. В себе могучий фолиант хранит все мироздания законы. Сам Бог устами человека говорит, читающего строки из учебника живого. Поэтому любой, кто Господа не чтит, не устоит пред Ним, когда наступит великий день Его перед народом снова. Так эта книга говорит.
Друзья спустились к побережью моря.
Над ним подернутою дымкой туман стелился. Прозрачность млечного обмана с минутой каждой исчезала, густела белым молоком; пространство меж собой сливала и в бесконечность облекала.
Такое зрелище пугало; одновременно восхищало своей безмерной красотой.
Душа, буквально, замирала, и сердце трепетно стучало; и напряженье с каждым шагом нарастало, и к горлу подступал комок.
Туман рассеялся, и море ушло в безвременную даль, а на пороге темной ночи лучей струилась лунных сталь сумрачного серебряного света. И