Сицилия

нерешительности Каллидис. Только что она выслушала подробный отчет главврача клиники. Нуцис, за столько лет поднаторевший в умении сглаживать острые углы, убеждал женщину в том, что выздоровление ее внука шествует семимильными шагами. «Да, ситуация, конечно, не стандартная. Я бы даже сказал — исключительная. Но кто знает, не благотворна ли она влияет на психологическое состояние Бальбуса? Я пребываю в полной уверенности, что уж пагубного действа однозначно нет». Увлекшись собственной болтовней, он не заметил, как проговорился о том самом вечере, когда в палате Бальбуса лишился рассудка доктор Тестис. Уса не дала Нуцису сменить тему и выпытала все подробности. В первую очередь ее интересовало появление Сицилии. Узнав, что девушку позвал доктор Тестис и что, не приди она, все могло бы обернуться куда плачевнее, Уса пробормотала скорее про себя, нежели обращаясь к собеседнику: «Откуда такая уверенность, что это был крик именно о помощи?».
Она отказалась от предложения доктора Нуциса сопроводить ее к палате Бальбуса и теперь стояла совершенно одна. Поблизости не наблюдалось никого: ни бесцельно кочующих больных, ни суетящихся санитаров. Даже назойливые мухи, которыми в летнее время кишмя кишели внутренности клиники, не доставляли неудобства. Влево и вправо уходил невзрачный, темный коридор.
Раньше Уса всегда встречалась с Бальбусом в комнате приема гостей, но неординарные ситуации предполагают исключения и, вот, она своими собственными глазами смогла оценить те убогие условия, в которых пребывали все эти люди и ее внук в их числе.
От легкого прикосновения руки дверь заскрипела и нехотя приоткрыла узкую щелочку, сквозь которую тем не менее можно было рассмотреть койку, на которой лицом друг к другу лежали двое.  Их руки, их взгляды были переплетены. С губ не срывалось ни единого слова, отчего в палате стояла гнетущая всяк сюда вошедшего тишина. Ни Бальбусу, ни Сицилии она нисколько не мешала. Они приучились разговаривать, не произнося слов. Влюбленные не услышали ни скрипа двери, ни того, как вовнутрь вошла Уса, ни того, как она окликнула Бальбуса.
 Бальбус! Внучек! - повторила Уса, но это вновь ничего ей не дало.
Он и в самом деле выглядел лучше. На щеках появился румянец, от волос отскакивали блики солнечных лучей, лицо украшала улыбка. Вполне себе здоровый юноша, пусть и не подвижный и напрочь игнорирующий свою бабушку. Уса не знала, куда себя деть. Она замерла посреди комнаты, вот-вот готовая разменяться на слезы. Почему Бальбус не замечает ее? Почему не бросается на шею и не расцеловывает ей щеки? Кто эта девушка рядом с ним? Ее огненные волосы разметались по подушке, руки, отмеченные тысячью рыжих точек, обвивали Бальбуса за талию. Она забрала ее любимого внука. Поэтому он не слышит ее зова и не видит того, как увлажняются щеки Усы. Еще одно несмелое «Бальбус», ничего ей не принесшее. Ее внук сейчас очень далеко от нее. Дальше, чем когда бы то ни было. Казалось бы, вот его плечи, худые бугорки, с торчащими ключицами, и Уса может дотронуться до них дрожащей рукой, но не делает этого. Что-то ее останавливает. Быть может, тоже, что отпугнуло Каллидис.
Уса аккуратно прикрыла дверь и, стараясь не издавать лишнего шума, ушла прочь. Покинув палату, она уже не сдерживала рыданий. «О какой любви говорят все эти полоумные люди? Они бредят! Мой мальчик умер». Мысли острыми кинжалами впивались в измученное сердце женщины.

***

«Это ничего, что ты уснул. Конечно же, мне не хватает твоих фантазий и я отсчитываю секунды до того момента, когда ты откроешь глаза. Но ведь мы все равно вместе. И во сне, и наяву. Хоть это и подло с твоей стороны: уснуть, не дождавшись меня. Ах, типун мне на язык, что я такое несу! Прости меня, милый. Я точно выжила из ума. Спи, сколько тебе влезет. Набирайся сил. Тем более, что это так здорово: смотреть на тебя спящего. Ты похож на невинного младенца»


***
 
Из-за поволоки слез Уса не успела рассмотреть, как начало меняться лицо избранницы ее внука. Как уползли в разные стороны глаза Сицилии, как раздулись ноздри, как на затылке собрались складки кожи. Сицилия ничего не предпринимала, увлеченная созерцанием своего любимого, перешедшего в пограничное царство. И только голуби, взлетающие к водостоку, дабы окунуть свою клювы в дождевую воду, становились невольными свидетелями метаморфозы, происходящей с лицом Сицилии. Будь им до этого хоть малейшее дело, то птицы непременно бы отметили, что девушка на удивление спокойно реагировала на происходящее. Казалось, что она и вовсе засыпает в надежде разделить грезы с любимым. Ее грудь вздымалась равномерно, а руки не терзались судорогами от спешки, в которой всякий раз проходил сеанс самого специфического массажа из существующих. Никаких признаков паники или малейшего беспокойства, тогда как ее глаза уже грозились превратить их хозяйку в циклопа.
Напротив, Сицилия сладко потянулась и переместила одну руку и с талии Бальбуса на его шею, а второй уперлась ему в грудь. На том месте, где минуту назад было ее лицо, теперь зияло размытое пятно. Будто по нему прошлись ластиком. Затем в полной тишине отчетливо послышался треск. Так, словно рвалась ткань. Кожа на лице Сицилии не выдержала постоянного давления и дала трещину. Медленно, преодолевая миллиметр за миллиметром, она скручивалась кровавыми рулонами с левой и правой половин. Вскоре от лица Сицилии не осталось ничего, что могло бы натолкнуть на воспоминания о девушке, испытавшей столько мук от своей неканонической внешности.

Дежурный врач, совершавший плановый обход, заглянул и в «шалаш влюбленных», как уже успели обозвать палату Бальбуса в клинике. Едва войдя, он в недоумении посмотрел на койку. «Это или чья-то дурная шутка, или в этой клинике и в самом деле участь каждого сойти с ума», - подумал он. Так или иначе, но рядом с Бальбусом если кто и лежал, то только не Сицилия. Та, хоть и дурнушкой из себя была, но приметной и бросающейся в глаза. А у этой «новой» совсем уж невзрачное лицо, невнятная стрижка «под мальчика», разорванная в клочья одежда и неуместная улыбка. «Ох и вкус у психа. Одна краше другой», - подумал врач, усмехнулся и продолжил обход, позевывая от скуки.    
Едва за ним захлопнулась дверь, как Она сделала глубокий вдох и, не прилагая особых усилий, раскурочила Бальбусу грудную клеткой, за которой блаженно и трепетно билось его воспрянувшее сердце.